Строго говоря, первые марксисты появились в Котельниче незадолго до конца девятнадцатого века. Они были первыми не только в Котельниче, но и в России. Вернее, был, поскольку он был всего один – Николай Евграфович Федосеев, написавший летом 1888 года в Котельниче статью «О взимании недоимок в Котельничском уезде». На лето пламенный революционер приезжал отдыхать к маме – купчихе первой гильдии Зыриной. Кто бы помнил эту работу о недоимках и самого Федосеева, если бы марксистский кружок, который он организовал в Казани, не посещал будущий вождь мирового пролетариата. С Лениным Федосеев по миллиону разных причин так и не встретился, но интенсивно переписывался. Вся эта организация марксистских кружков в Поволжье и переписка с Лениным довела Федосеева сначала до тюрьмы, потом до ссылки в Сибирь, а потом и до самоубийства в 1898 году.
Через год после его смерти в Котельниче появилась первая марксистская группа, которой руководила Елена Крумзе, сосланная из Петербурга в Котельнич по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Она долго в Котельниче не задержалась и в 1901 году уехала в Вологодскую губернию, по месту ссылки мужа, но кружок остался, и… через четыре года в Котельниче забастовала спичечная фабрика Зубаревых. Забастовка была экономической, требования скромными, но баловства со спичками хозяева не потерпели и всех зачинщиков уволили.
Еще через год большевистские прокламации были не только расклеены по всему городу, но даже брошены в почтовый ящик уездному исправнику. Во время чтения царского манифеста 17 октября пятого года собралась толпа в триста человек у здания земской управы. Требовали упразднить полицию, пели «Марсельезу», ходили по улицам, у здания местной тюрьмы кричали: «Свободу преступникам!», призывали арестантов бить стекла, но при виде воинского патруля немедленно разбежались.
Несмотря на забастовки, кружок марксистов, волнения крестьян в уезде, прокламации, которые распространяли даже гимназисты, город жил своей жизнью и не переставал развиваться, чтобы успеть к тринадцатому году выйти на те показатели, которые советские экономисты еще долго будут сравнивать с… Они бы и сейчас сравнивали, если бы Советский Союз не приказал долго жить.
В самом начале двадцатого века через Котельнич прошла железная дорога, которая шла из Перми в Вятку, из Вятки в Вологду, а из Вологды в Петербург. То есть сначала-то она могла и вовсе пройти через соседний Орлов, но в результате долгой, упорной подковерной борьбы, в которой Орлов поддерживала Вятка, поскольку по предварительному плану дорога должна была пройти через Орлов, Кологрив и Чухлому… Короче говоря, после того, как котельничане, дошедшие в своих настойчивых просьбах до министерств путей сообщения и финансов, всех, от кого зависело принятие решения, убедили, уговорили, умаслили и подмазали, дорога прошла через Котельнич, а Орлов… до сих пор простить Котельничу этого не может.
Строительство дороги закончилось в девятьсот пятом году, а вот мост чрез Вятку у Котельнича сдали в эксплуатацию только через четыре года. Все четыре года поезда шли по временному деревянному мосту, но и по временному из Петербурга в Вятку и обратно каждый день проходило четыре поезда, а по субботам и воскресеньям два дополнительных. Увы, железная дорога привела к снижению оборотов Алексеевской ярмарки, но при этом общий торговый оборот самого Котельнича вырос к тринадцатому году до пяти миллионов рублей, что было больше оборотов ярмарки почти в двадцать пять раз. Местные острословы тогда говорили, что до открытия железной дороги в Котельниче яйца стоили гривенник, а баба – рубль. После открытия – баба гривенник, а яйца – рубль. Шутка, мягко говоря… но и Котельнич и не Петербург экономические реалии того времени отражала. Наверное.
Перед самой первой мировой Котельнич наконец созрел для проведения в городе водопровода. Дозрел-то он, конечно, раньше – разговоры о том, что водопровод городу необходим, велись уже больше тридцати лет, но в июле девятьсот двенадцатого года произошла его закладка, а в ноябре того же года он заработал. Денег на строительство не хватало – пришлось взять ссуды у губернского и уездного земства, и еще часть денег была дана по решению Николая Второго. Воду для водопровода брали из Вятки и фильтровали ее через американские фильтры. Жителям города выдали специальные металлические жетоны, и они могли по этим жетонам покупать воду из специальных водоразборных будок. Сто ведер стоили тридцать копеек. Водопроводные трубы были деревянными, из лиственницы, и потому не гнили и не зарастали ржавчиной. Эти деревянные трубы нет-нет да и находят коммунальщики при ремонте водопроводных сетей. Отрезок трубы, который нашли семь лет назад, теперь украшает витрину краеведческого музея. Некоторые котельничане, как сказали мне в музее, убеждены, что часть труб городской водопроводной сети до сих пор… но нынешнее водопроводное руководство это решительно отрицает. Как бы там ни было, а водопровод исправно служил городу весь двадцатый век.
Кроме водопроводной в Котельниче была телефонная сеть, но только у тех, кто мог себе позволить такое дорогостоящее удовольствие. Из улиц, замощенных камнем, нельзя было составить не только сеть, но даже и авоську. Из шестнадцати километров городских улиц было замощено только три километра улицы Московской. Редкие керосиновые фонари освещали заросшие травой… Впрочем, нет. Не заросшие. Местные жители выпускали на них пастись скот, и тот не токмо ощипывал траву у домов, но и, бродя по городу, объедал дочиста все зеленые насаждения. Городская дума еще в 1892 году даже принимала специальное постановление «О недопустимости скота бродить по городу Котельничу». Бродячий скот задерживала полиция, о таковом задержании делались публичные объявления по городу и уезду, владельцев скота штрафовали, штрафовали, и… ничего не помогало.
Первая мировая началась для Котельнича прибытием эшелонов с резервистами для отправки на фронт. Набралось их около шести тысяч, кормили их плохо, и шестого июля четырнадцатого года они стали громить лавки, магазины и склады. Много не успели разгромить – подоспела полиция, убила десять человек, дюжину ранила и порядок навела. Несмотря на порядок, обыватель был напуган. В длинной череде последующих испугов это был лишь первый. Из котельничан укомплектовали пехотный полк, и развернули в городе несколько госпиталей. Испуг перешел в патриотический подъем – заказали икону «Знамение августовской победы 18 сентября 1914 года», дежурили в больницах возле раненых, устраивали им концерты и покупали для них продукты. Последние к семнадцатому году подорожали в три с половиной раза.
Февральскую революцию встретили восторженно. Духовые оркестры играли «Варшавянку», «Отречемся от старого мира» и «Смело, товарищи, в ногу». Отрекались и смело ходили по улицам в ногу с красными бантами на груди. Власть между тем как была в руках городской думы, так в них и оставалась. В апреле образовался Совет рабочих и солдатских депутатов, но… сидел тихо и не высовывался. Сторонников Совета в городе было очень мало. Гласные думы Бабинцев и Куршаков организовали отряд самообороны, и в Котельниче все было тихо вплоть до ноября. В ноябре большевики начали агитацию среди рабочих и в воинском гарнизоне. Агитация шла плохо. Все же была организована группа в тридцать активистов, которая провела подпольное собрание и потребовала восьмичасовой рабочий день, выборов рабочих комитетов на предприятиях, организации союза металлистов, союза кожевенников и кружка изучения устава партии большевиков. Власть, в планы которой организация кружка по изучению большевистского устава не входила, активистов арестовала. В ответ большевики… В ответ власти… Так продолжалось до шестого декабря. В этот день на железнодорожную станцию Котельнич прибыл состав с летучим отрядом из шестидесяти балтийских матросов. Оказывается, рабочие спичечной фабрики собрали денег и отправили в Петроград гонца за помощью.
Помощь приехала, окружила город, штурмом взяла штаб самообороны, арестовала уездного комиссара, изъяла в ходе обысков по всему городу сотни винтовок и гранат. На следующий день большевики объявили о создании временного революционного комитета и передаче ему всей власти в городе и уезде. Само собой, ни городская дума, ни гласные уездного земства новой власти не признали. Более того, в местной прессе началась кампания по дискредитации большевиков, которая продолжалась почти две недели. Через десять дней думу распустили, гласных арестовали, а для управления городом выбрали комиссию во главе с солдатом, поскольку все кухарки в ужасе попрятались и еще не были готовы управлять государством.
Население новую власть не поддержало. Купцы закрыли лавки, а чиновники перестали ходить на работу. Еще и левые эсеры, у которых в уездном совете, в отличие от большевиков, было большинство, взяли и все деньги из местного отделения госбанка спрятали в тайнике. Да и с какой, спрашивается, радости, поддерживать новую власть, которая уже через месяц своего правления начала отбирать у граждан продовольствие и отправлять его в Петроград. В январе восемнадцатого в столицу отправилось десять вагонов зерна и двести голов скота. Через два месяца состоятельных граждан Котельнича обложили контрибуцией в триста тысяч рублей. Деньги каждый из списка состоятельных граждан должен был внести в казначейство в трехдневный срок. Балтийские матросы, которые в Котельниче занимались реквизициями и взыскивали налоги, на своем штабе вывесили черный флаг с надписью «Анархия – мать порядка». Начались ежедневные обыски и расстрелы. Обыватель уже не был напуган – он просто умирал от страха. Надо сказать, что не только обыватель боялся балтийских матросов – новая власть их тоже побаивалась. Так побаивалась, что послала в Петроград гонца, чтобы утихомирить ту помощь, которую прислали в прошлый раз.
Новая помощь представляла собой десант из четырнадцати петроградских коммунистов. Их лидер Удалов опирался на штыки отряда Красной гвардии. В марте на третьем съезде Советов… эсеры заблокировали все решения большевиков и избрали своего председателя. Съезд строго спросил у командира балтийских матросов Журбы, куда он дел средства, полученные от населения, которое обложил чрезвычайным налогом. Журба не стал уходить от ответа – он просто пообещал установить в зале пулеметы и всех делегатов… Уж как удалось его уговорить не делать этого – не знаю. Может, объявили перерыв в прениях, и все пошли пить чай с баранками в буфет, а может, и не чай, а коньяк из дореволюционных купеческих запасов. В результате за перегибы, самоуправство, самовластие, неподчинение Совету рабочих и крестьянских депутатов Журбу… не тронули, но арестовали его заместителя, председателя Временного революционного комитета и уездного совета большевиков, а также его секретаря. В том же месяце Журбу попыталась утихомирить чрезвычайная следственная комиссия Уральского совета, но в ответ на предложение сдать оружие тот предложил взорвать Котельнич. Все же после переговоров отряд согласился покинуть город и, к громадному облегчению всех котельничан, укатил вместе с командиром в Петроград для подтверждения своих полномочий. Ходили упорные слухи, что вместе с Журбой укатили в Петроград экспроприированные у бывших экспроприаторов золото и драгоценности