105. Авинова открыла в Кадоме «пункт женских рукодельных работ», с которым сотрудничало до девятисот местных крестьянок. Кружевные изделия поставлялись заказчикам в Москву, Петербург, Киев и Лондон. В Лондон, а не в Темников. В год их вырабатывалось почти на восемнадцать тысяч рублей. Уже в десятом году завоевана первая бронзовая медаль на Моршанской сельскохозяйственной выставке, через год на той же выставке – большая серебряная медаль, еще через год – золотая. В том же году получена золотая медаль на Тамбовской сельскохозяйственной выставке, а в тринадцатом году кадомские кружевные изделия удостоены золотой медали уже на Всероссийской кустарной выставке.
Пункт Авиновой проработал пять лет – до восемнадцатого года – и был коммерчески успешен. Самое удивительное, что отечественные заказчики требовали кружев, вышитых по западным образцам, а заграничные заказчики – по отечественным. Хотя… это и не удивительное вовсе.
Перед самой Первой мировой Кадом полюбил чтение. Земское «Общество по устройству народных чтений» стало устраивать народные библиотеки, сельские читательские пункты, закупать для них по льготным ценам волшебные фонари и диапозитивы. В Кадоме работала городская публичная библиотека имени Пушкина, открытая еще в 1868 году. Там выступали с лекциями местные учителя, врачи, агрономы и священники. Это было время, когда местная интеллигенция была полна надежд услышать уже завтра ангелов, увидеть все небо в алмазах, увидеть, как все зло земное и все страдания… Никто тогда и не догадывался, что вместо неба в алмазах большевики покажут им небо с овчинку.
Советская власть пришла в Кадом лишь весной восемнадцатого. Поначалу думали, что обойдется, – железная дорога шла от Кадома далеко в стороне, обычные дороги… знаем мы, какие у нас обычные дороги. Леса глухие, городок маленький, заштатный, экспроприаторов кот наплакал. Такие обычно не нужны никакой власти – ни старой, ни новой. Но… не обошлось. В марте на общегородском митинге избрали ревком и Совет депутатов, председателем которого стал какой-то бывший матрос. Совдеп сразу стал реквизировать у купцов дома и все, что в этих домах было. Создали женотдел и возглавили ликвидацию неграмотности. Распахали луга под просо и стали налаживать снабжение продовольствием населения. Не забывая, конечно, о нуждах пролетариата в обеих столицах. Так наладили, что уже к лету того же года в городе начались волнения и на центральной площади собралась толпа, выкрикивающая антисоветские лозунги. Бывший матрос, недолго думая, вызвал на подмогу из Темникова отряд конных красноармейцев. Командир этого отряда, недолго думая, установил на балконе горсовета пулемет и дал несколько очередей над головами. Толпа тоже решила долго не думать и быстро разбежалась. Зачинщиков волнений, а заодно и нескольких купцов посадили в подвал дома с пулеметом на балконе и потом, чтобы не выпускать просто так, взяли контрибуцию. Больше контрреволюционных выступлений в Кадоме не было.
Осенью того же года в городе праздновали первую годовщину революции. Пел объединенный хор школьников. Бедным по решению новых властей раздали реквизированное у буржуазии белье. Устроили обед на три тысячи человек и на каждого обедающего выдали по полфунта мяса и хлеба. Надо полагать, что и мясо с хлебом для праздничного обеда тоже предоставила буржуазия. Недели за две до обеда уездная продовольственная коллегия обратилась к населению с призывом собрать картофель в подарок голодающим Москвы и Петрограда. Может быть, именно поэтому в меню праздничного обеда картофель не вошел.
Уже было говорено, что рожь, не говоря о пшенице, в тех местах растет плохо, а потому продовольственный комитет Тамбовской губернии выделил в девятнадцатом году для Темниковского уезда, к которому тогда был приписан Кадом, пятьдесят тысяч пудов зерна. Не просто так выделил – за выданный хлеб необходимо было поставить Красной армии двадцать тысяч пудов мяса, триста тысяч пудов сена, сто тысяч пудов картошки и шестьдесят тысяч пудов семечек. И это не все. Красной армии нужны были красноармейцы, чтобы грызть все эти семечки. Их брали из расчета от десяти до двадцати мужчин в возрасте до сорока лет от каждой волости. Их брали, а они дезертировали…
Не хватало топлива. Уездный Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов обратился к населению с призывом приказом заготовить сорок тысяч кубометров дров и вывезти эти дрова к станциям железной дороги и к пристаням на Мокше. К дровам велено было присовокупить сто шестьдесят с лишним тысяч пудов угля, круглый лес, пригодный для строительства, двенадцать тысяч подвод для вывоза, в которые запряжены двенадцать тысяч лошадей и двенадцать тысяч возниц…
Посреди всего этого… в том же девятнадцатом году создали краеведческий музей. Правда, через четыре года все его экспонаты забрали в уездный Темников106.
В двадцать девятом образовали Кадомский район и началась повальная коллективизация. Тех, кого власти классифицировали как кулаков и подкулачников, быстро выслали на север и на восток, а оставшиеся середняки и бедняки стали вступать в колхозы. Правда, не все. Были и те, кто, не выдержав голода и репрессий, стал уезжать целыми деревнями в города и другие области. Одни деревни ехали во Владимир и Владимирскую область, другие – в Крым, а третьи – в Ленинград. Впрочем, и эти самовольные выходы из строя власть вскоре прекратила. Если уж быть совсем честными, то Кадом и район обезлюдели. В двадцать шестом Кадом перестал быть городом и превратился в село, каковым и был до пятьдесят седьмого года, пока ему… так и не вернули городской статус, а назначили быть поселком городского типа.
В самом Кадоме до войны развивалось… почти ничего. Вот разве что строили на местной судоверфи, организованной из кустарных артелей, деревянные баржи для Московского речного пароходства, которые буксиры таскали за собой по Мокше и Оке. Впрочем, их здесь строили всегда. Со временем, когда корпуса барж стали сваривать из железных листов, Кадомскую судоверфь преобразовали в деревообрабатывающий комбинат, но это произойдет еще только в шестидесятом году, а пока вернемся в двадцатые. В двадцать пятом году пункт женских рукодельных работ, организованный Авиновой, был включен в систему ВСНХ и превратился в промыслово-кооперативную артель «Пробуждение», в которую вошли двадцать пять кружевниц-надомниц. Школа кружевниц при этом сделалась швейно-вышивальным техникумом. Кадомские кружева к тому времени стали покупать не только в Европе, но и в Америке. В двадцать седьмом в Кадом привезли почетный диплом первой степени из Мексики и золотую медаль из Лиона. Через восемь лет в артели работало уже полторы сотни кружевниц. Еще через восемь лет… началась война, и кадомская артель перешла с кружев на ватники и белье для фронта, но уже на третьем году войны кружевные изделия, которые можно было продать за валюту, стали производить снова.
В том же году в Кадоме создали швейный техникум – один из лучших техникумов подобного профиля в Советском Союзе. В нем готовили не только кружевниц и вышивальщиц, но и технологов, механиков, бухгалтеров и экономистов швейного дела. В семидесятых годах в техникуме обучалось более тысячи человек.
После войны в Кадоме… ничего не поменялось. К счастью, фронт до Кадома не дошел, и даже немецкие самолеты до него не долетали, а потому нового строительства в нем не было никакого – ни гражданского, ни промышленного. Все продолжали жить в тех домах, которые достались им по наследству от бабушек и дедушек. Полезных ископаемых в районе не обнаружили. Есть залежи песка и торфа, но нет желающих их добывать. Можно, конечно, приписать к полезным ископаемым мореный дуб, который во время половодья приносит Мокша в больших количествах. Кадомчане его собирают в основном на дрова, а в пятидесятые и шестидесятые годы его заготавливали в промышленных масштабах и вывозили в Москву, где использовали для отделки зданий, в том числе и Кремлевского дворца съездов. Практически к царскому столу. Конечно, я могу рассказать вам еще и про кадомское сельское профтехучилище, которое раньше готовило механизаторов и животноводов для нужд колхозов и совхозов107, а теперь… тоже их для кого-то готовит, но… лучше вернемся к кружевам и кружевницам.
В шестидесятом году артель «Пробуждение» переименовали в фабрику, на которой работало около трехсот мастериц, а в девяносто втором году государственная фабрика стала частным предприятием. Помещается фабрика в перестроенном здании церкви, которому двести пятьдесят лет. Это хорошо, потому что стены у фабрики толстые, двухметровые и зимой в ней тепло. Теперь тепло денег стоит, а денег у фабрики не то чтобы много. Если честно, то мало. Работает на ней около шестидесяти сотрудников, но кружевниц, которые умеют вышивать венизной техникой, всего семь. Есть еще цех, где вышивают на специальных швейных машинках. С одной стороны, это, конечно, машинная вышивка, а с другой… Строго говоря, сама техника предполагает сочетание машинной и ручной вышивок – сначала контуры рисунка, который придумал художник, обметывают на машинке, потом лишнее внутри этих контуров с невероятной ловкостью и аккуратностью вырезают маленькими кривыми ножницами, а дальше каким-то непостижимым образом вышивают на машинке тонкие прожилки, напоминающие скелеты высохших кленовых листьев, и обшивают их или вручную иголкой, или на машинке… или обметывают…
Я долго смотрел на то, как вышивают на машинке скатерть. Вышивали медленно, чтобы я успел рассмотреть все в подробностях, но… кроме мельканья пальцев и стежков… Скатерть была на тему охоты – с глухарями и дубовыми веточками. Заказали ее… люди, которые могут себе позволить заказать такую скатерть. У них, наверное, есть охотничий домик, а в домике стол красного дерева с резными кабаньими и медвежьими головами на ножках, на который эту скатерть не стыдно положить. Как рассказал мне директор фабрики Николай Дмитриевич Ренин, работающий здесь уже тридцать пять лет, теперь можно не только заказать скатерть, но и