Так или иначе, Елатьма как появилась в конце четырнадцатого века, так с тех пор уже не исчезала. Ее детство… Впрочем, это была уже юность и даже молодость, поскольку детство и юность Елатьмы прошли, скорее всего, еще до 1381 года. В том году крепость, можно сказать, получила паспорт, и начались у нее обычные будни московского форпоста на юго-восточных рубежах Московского княжества. Обычные будни включали тогда, в конце четырнадцатого, а также весь пятнадцатый и шестнадцатый века регулярные набеги казанских татар, ногайцев и крымских татар. Вернее, эти были первыми в списке набегающих. Время от времени этих набегающих самих брали в плен.
В 1539 году в Елатьму приехал из Москвы дьяк Разрядного приказа и обменял группу пленных ногайцев на князя Семена Бельского. Через одиннадцать лет елатомский воевода князь Константин Курлятев вместе с рязанскими воеводами разбил набежавших ногайских мурз и гнал их более ста верст до самого Шацка. Еще через год «князь Константин Иванович Курлятев да Семен Шереметев да Степан Сидоров такоже во многых местех нагай побили». Еще через год Елатьма приняла самое активное участие в Казанском походе. Войска Ивана Грозного останавливались по пути в Казань в Елатьме, в которую подходили подкрепления и подвозили продовольствие и боеприпасы. Мало того, в передовой полк вошли елатомские ратники под командой князя Курлятева.
За участие в Казанском походе царь разрешил елатомцам вместо имеющейся у них деревянной церкви Рождества Богородицы построить каменную. Для ее звонницы он подарил колокол с надписью «Дар царя Ивана Васильевича». Вряд ли надпись была именно такой, но… так написано во всех книжках и статьях про Елатьму, так рассказывали мне в местном краеведческом музее. Еще рассказывали, что в колоколе было большое содержание серебра и потому звенел он не только на всю Елатьму, но и на окрестные поля и луга. Проверить ничего уже нельзя, поскольку колокол этот до нас не дошел буквально несколько шагов – в тридцать пятом году прошлого века его отправили на переплавку. Народному хозяйству колокол прибавил полтора десятка тракторных шестеренок или даже целый коленчатый вал. В звоннице церкви кроме колокола были старинные гиревые часы. В чугунных гирях серебра… не было, и часы звенели только на всю Елатьму – на окрестности их уже не хватало. Часы тоже разобрали. Тоже, наверное, понаделали из них полезных запчастей для сеялок и веялок.
В пятьдесят восьмом разобрали и саму звонницу на запчасти к домам, а в церкви разместили пищекомбинат, выпускавший варенье, сироп для газированной воды, грушевую газированную воду, лимонад и овощные консервы. Сотрудница музея, которая в детстве с мамой неоднократно бывала на этом комбинате, рассказывала мне, что газировка с двойным грушевым сиропом, которой ее тогда угощали… Moët & Chandon просто ни в какое сравнение не идет. Даже полусладкое. Количество пузырьков в елатомской газированной воде было огромным. По щипательной способности в детском и даже взрослом носу они не уступали французским шампанским и даже их превосходили. Не говоря о московских.
В девяностых годах пищекомбинат умер, и теперь в здании церкви хозяйственный магазин – стиральные порошки, прищепки, средства от тараканов и эмалированные ведра. Перед грозой, бывает, что-то загудит басом в подсобке или на заднем дворе, а что – непонятно. Проходит быстро, но у продавщицы от этого гула тревога по всему телу и в груди все как захватит… и долго не отпускает. Или в полночь как начнет бить…
Впрочем, мы несколько отвлеклись от истории Елатьмы. Вернемся в ее шестнадцатый век. При Федоре Иоанновиче наместниками в Елатьме были Иван Петрович Протасов, о котором неизвестно почти ничего, и Евстафий Михайлович Пушкин, о котором известно, что он через три года после того, как был назначен наместником в Елатьму, вел многолетние переговоры со Швецией и добился от нее уступки Карелии, потом подписал со шведами договор, потом присутствовал в Золотой палате во время приема царем посла германского императора, потом подписал соборное постановление об избрании на царство Бориса Годунова, потом был сослан этим же Годуновым в Тобольск, в опалу, вторым воеводой и там умер. В промежутках между всеми этими делами Евстафий Михайлович еще успел стать предком Александра Сергеевича.
В середине семнадцатого века елатомским воеводой становится Григорий Гаврилович Пушкин111 – искусный дипломат, неоднократно принимавший участие в переговорах с Польшей и Швецией. Был он первым боярином и оружейничим в роду Пушкиных, а вот предком нашего всего не был, поскольку умер бездетным.
В 1637 году елатомский воевода князь Шаховской отправился в Польшу во главе посольства. Обычное посольство, которому нужно было обсуждать умаление в письмах государева титула, межевые дела и пленных, но… взять из рук посла верительную грамоту захотел не король, не канцлер, а вовсе подканцлер, что было таким умалением титула русского государя, которое Шаховской позволить себе не мог. Князь просто не отдал ее подканцлеру и настоял, чтобы сам король взял ее и снял с нее печати. Шаховской потом вернулся в Елатьму по месту работы. Бывало, как выпьет – так соберет писарей, подьячих, приставов, рассыльщиков и давай им рассказывать о том, как он поставил на место подканцлера. Ну натурально – начинает с подканцлера, а заканчивает польским королем. Выходило, что он им на двоих на семь ног наступил. Или даже на восемь.
Как раз в то самое время, когда опальный Евстафий Михайлович Пушкин умирал в Тобольске, в Елатьму пришла Смута. Из песни слов не выкинешь, а потому надо сразу честно сказать, что елатомцы112 поддержали польского королевича Владислава. Потом-то, конечно, они покаялись и били челом Василию Шуйскому, но пока была Смута, успели еще и принять самое активное участие в крестьянском восстании Ивана Болотникова. Досталось и помещичьим владениям, и монастырским – крестьяне вырывали из земли межевые столбы, распахивали межи и выжигали межевые грани на деревьях. Неподалеку от Елатьмы крестьяне захватили Андреянову пустынь и сожгли все царские грамоты, закреплявшие за пустынью права на землю. Хотели идти на Муром…. Ну а потом, когда крестьян поймали, то уже досталось им…
Только кончилась Смута и на престол сел Михаил Романов, как новая напасть – Елатьму захотел себе в удел последний касимовский царь Арслан Алеевич и стал просить об этом царя. И выпросил бы, кабы елатомцы не подали челобитную отцу Михаила – патриарху Филарету, в которой писали, что «они из покон веков ни за кем не были». Тут кстати подоспели и сообщения касимовских воевод о том, что Арслан Алеевич препятствовал распространению православия – «бусурманил» новокрещеных татар и даже русских. Не вышло ничего у касимовского царька. Государь пожаловал его «одним елатомским кабаком», а про Елатьму было писано, что «посацкие люди ему не даны и не дадут». Арслан Алеевич и от кабака не отказался.
При Петре Великом Елатьма хотя и утратила военное значение, зато приобрела промышленное – в ней возникли и развились парусное, канатное и стеклянное производства. Местные жители вовсю сеяли коноплю, из которой делали пеньку. В самой Елатьме работали канатная фабрика купца Гусева и полотняная купца Коржевина. Вся их продукция уходила в Петербург и Москву. Когда при Екатерине Второй утверждали гербы уездных городов, то серебряный парус с золотыми канатами на голубом фоне и стал гербом Елатьмы. Кроме парусов, канатов и стекла елатомские купцы торговали солью и хлебом. Елатомская мука была белее других и отличалась высоким качеством. Вообще, что касается экономического развития, Елатьма в первой половине восемнадцатого века опережала соседний Касимов и даже выглядела лучше, чем он. Голландец Корнелис де Брюйн, проплывавший в начале восемнадцатого века мимо Елатьмы по Оке, писал: «Город этот стоит на вершине горы и значительно продвигается внутрь страны… Он довольно обширен, с восемью церквами, и несколько каменных домов его расположено вдоль левого берега реки. Он окружен многими деревнями, а частью лесом и представляет с обеих своих сторон довольно красивый вид».
В начале восемнадцатого века Елатьму приписали к Казанской губернии, потом отписали от Казанской и приписали к Шацкой провинции Азовской губернии, потом Азовскую губернию вместе с Елатьмой преобразовали в Воронежскую. В 1722 году ее оттуда выписали и приписали к Касимову, чтобы уж вместе с ним передать Рязанской губернии. Как раз в этом году через Елатьму проезжал Петр Алексеевич, отправлявшийся в Персидский поход. В городе он остановился всего на одни сутки. За это время царь успел принять нескольких челобитчиков и среди них крестьянина Антона Иванова из близлежащего села Богданова. Иванов жаловался на притеснения со стороны старосты Родиона Никитина, собиравшего лишние подати и «чинившего всякие обиды». Петру разбирать дело было недосуг, но он приказал шацкому воеводе «разыскать накрепко» приведенные в челобитной факты, найти ответчиков и «кто из них в том явятца виноваты, тем учинить жестокое наказание, чего они по указу будут достойны, и кто из них будет более виноват, того пошли в каторжную работу в Петербург вечно». Никитину и его сообщникам повезло – не торопись царь в Персидский поход, они могли бы и до каторжных работ в Петербурге живыми не доехать.
Восемнадцатый век не был спокойным в тех местах. Разбойников с большой дороги было едва ли не больше, чем проезжающих по дорогам Тамбовской губернии, к которой тогда была приписана Елатьма. Речных разбойников, грабивших суда, проплывавшие по Оке, было ничуть не меньше. Всего за десять лет до Пугачевщины бургомистр Елатомского магистрата купец Коржевин доносил в Шацкую провинциальную канцелярию, что шайки разбойников бродят вокруг Елатьмы, нападают на суда, идущие по Оке, и уже не один раз ограбили его стеклянную фабрику. В июне 1760 года разбойники так распоясались, что пригрозили не только сжечь фабрику Коржевина, но и саму Елатьму, а бургомистра лишить жизни. Елатомцам пришлось усилить караулы и вызвать на подмогу сыскные команды из Тамбова, Рязани и Воронежа.