Увы, рай, в отличие от ада, не может быть вечным. В 1888 году единственный сын Бредихиных, которому было двадцать семь лет отроду, кончает жизнь самоубийством. Через десять лет умирает жена Бредихина Анна Дмитриевна. И сына, и жену Федора Александровича похоронили в селе Владычном, рядом с Богоявленской церковью, в семейном склепе, который спроектировал сам Бредихин. В память о жене по просьбе Бредихина Императорская академия наук учредила денежную премию «За продолжение трудов академика Бредихина по исследованию комет». Называлась она «Премией имени Анны Бредихиной».
Федор Александрович был так далек от хозяйственных дел, как кометы бывают далеки от сноповязалок. Всем усадебным хозяйством занималась Анна Дмитриевна. Бредихин продал усадьбу Ивану Васильевичу Щулепникову – земскому начальнику Кинешемского уезда. При этом он договорился с новым хозяином о том, что он сам и его родственники будут иметь право приезжать каждый год, как и прежде, в Погост и жить на верхнем этаже усадебного дома. Он и приезжал еще шесть лет и каждый день в тарантасе ездил на кладбище к жене. В семейном склепе Федор Александрович приготовил место и для себя. Первого мая девятьсот четвертого года Бредихина не стало. Тело его привезли из Петербурга и похоронили, как он и просил в завещании, в семейном склепе рядом с женой и сыном. На гроб Федору Александровичу положили шпагу, подаренную императором, и два ордена – Святого Владимира и Святой Анны. Куда революционно настроенные крестьяне в семнадцатом году дели шпагу и ордена… Какое-то время в склепе был склад школьных парт. Какое-то время… черт знает что. К счастью, теперь все привели в порядок и раз в три года, когда проходят Бредихинские чтения, астрономы приходят сюда… Впрочем, до Бредихинских чтений еще далеко. На дворе пока самое начало двадцатого века.
В девятьсот первом году у завода Философова появился сосед – еще один химический завод Товарищества Русского бензоло-анилинового завода. Завод этот основали два текстильных фабриканта по инициативе инженера-химика Александра Никифорова. Сокращенно предприятие называлось «Бензолан», а местные жители называли просто «Бензолка». Как можно догадаться по названию, производил он бензол и анилин. Российской текстильной промышленности до зарезу были нужны свои анилиновые красители. Не покупные немецкие, а свои. И еще российской промышленности нужен был бензол, из которого делали не только анилин, но и мощное взрывчатое вещество тетрил, но и толуол, из которого, в свою очередь, делали тринитротолуол, из которого делали тротил, которым начиняли снаряды, которыми собирались обстреливать… Ну да мы не о том. Мы о том, что бензол у нас тоже был немецкий, и он тоже был нужен свой.
Завод планировалось построить на земле, купленной у сестры отставного поручика Философова. И тут не обошлось без заключения Костромского губернского врачебного управления, в котором было написано, что строительство завода «может быть допущено без вреда в санитарном отношении для окружающего населения». Ну а раз вреда никакого, одна только польза, то вице-губернатор бумаги подписал, губернский архитектор подписал, уездный врач подписал, и кинешемский уездный пристав тоже подписал. И построили завод. Учредителей у завода было пять, но именно Александр Никифорович Никифоров был тем учредителем, который предложил получать бензол из сырой русской нефти. Никифоров не только предложил, но и разработал технологию его получения. Суть метода Никифорова заключалась в разложении нефти под давлением при высокой температуре. Все это страшно увлекательно, если углубиться в детали самого процесса разложения, которое было двойным, проходило в специальных ретортах, снабженных желобами с поперечными перегородками, в которых нефть пульверизировали горячим газом при температуре восемьсот градусов по Цельсию… но мы не будем углубляться в детали. Скажем только, что в тысяча девятьсот втором году завод заработал и через год было произведено уже такое количество бензола, которое можно было перерабатывать в анилин. Тогда получили немногим больше трехсот килограммов анилина, а уже через год… деревянное здание, в котором его производили, сгорело. Оно и неудивительно. При производстве бензола все было огнеопасным, особенно готовый продукт, который хранили на складе в деревянных бочках. Только в страшном сне сегодня может присниться деревянный склад с деревянными бочками, полными бензола, который образует с воздухом взрывоопасные смеси. Достаточно сторожа, даже трезвого, с керосиновой лампой в руке, чтобы…
Все восстановили, но реторты, которые прогорали через каждые полтора месяца, и частые ремонты сделали производство убыточным. Завод при этом был не то чтобы маленьким, но микроскопическим даже по тогдашним меркам – работало на нем шесть человек в две смены.
В тысяча девятьсот пятом Русское техническое общество и Товарищество братьев Нобель удостоили инженера Никифорова премии имени Людвига Нобеля «за способ получения из русской нефти бензола и его гомологов», а через год… завод снова остановили, а еще через год… махнули рукой и стали закупать бензол в Германии, чтобы на его основе получать анилин и анилиновые красители127. В этом же году правительство установило таможенные пошлины на импортный анилин до четырех рублей за пуд, и производство русского анилина зашагало вперед семимильными шагами. В основном, правда, производили анилин на химических заводах в Петербурге и Риге, а в центральной России конкурировать с ними мог только Кинешемский. Я бы назвал этот завод Заволжским, но Заволжска все еще не было, а были лишь деревни и села на его месте.
Конечно, на фоне Волжского химического завода и завода Товарищества Русского бензоло-анилинового завода бумагопрядильная и бумаготкацкая фабрики товарищества Никольско-Богоявленской мануфактуры купцов Морокина и Тихомирова смотрятся не очень, но они были в тех местах самыми крупными, самыми старыми предприятиями и начали работать еще до всяких химических заводов. Про ткацкие фабрики что рассказывать – бязь, полубязь, миткаль, пряжи на триста тысяч рублей в год, четыреста рабочих, опнеры для трепания, чесальные машины, банкаброши, мюльные машины, веретена жужжат как озверевшие пчелы, когда к ним в дупло лезет медведь, бабы ткут, проворно завязывают узелки на порванных нитях, мужики ходят серьезные, с гаечными ключами и масленками, хлопают зазевавшихся баб по крутым задам, получают от баб затрещины…
Короче говоря, фабрики как фабрики, а вот про Ивана Григорьевича Тихомирова стоит рассказать отдельно. Он, конечно, был текстильный фабрикант, имел несколько каменных домов в Кинешме, скупил семнадцать помещичьих имений, но более всего любил покупать и продавать лес. Оденется победнее, сядет в коляску и айда к местным старушкам-помещицам на корню строевой лес скупать. И в коляске этой не кредитные билеты он везет, чтобы расплачиваться, не царские червонцы, не чеки Верхневолжского купеческого банка, а… конфеты. Пудами он их кинешемским Коробочкам возил. Чичиков, хоть и за копейки, но все же покупал мертвые души, а Тихомиров живой лес выменивал на конфеты! Сосновый – на шоколадные конфеты московской фабрики «Эйнем», дубовый – на шоколадных зайцев Товарищества Абрикосовых и сыновей, а какой-нибудь бросовый осиновый и вовсе за монпансье «Ландрин». Ну насчет шоколадных зайцев я, если честно, призагнул, но вот за бутылку или две водки Тихомиров мог договориться с каким-нибудь лесником, чтобы рубить тот лес, за который не заплачено даже конфетами.
О фабриках Тихомирова еще речь впереди, а пока вернемся к заводу Философова128. Отставной поручик жил широко. Видимо, в его поручиковой голове кроме серной кислоты все же квартировали карты, лошади, кокотки и шампанское. Пришлось ему сначала заложить завод, а потом, в тысяча девятьсот седьмом году, и продать. Купил его крестьянин из Ярославской губернии Алексей Иванович Бурнаев-Курочкин. Конечно, это был не просто крестьянин, а богатый крестьянин, и не просто богатый, а уже купивший один химический завод в Романове-Борисоглебске, на котором производились серная кислота, железный сурик и другие краски. Сам Алексей Иванович в сернокислотные дела не вмешивался – на то у него были два сына. Старший Николай отвечал за коммерческую часть предприятия, а младший Геннадий – за техническую. Крестьянский сын Геннадий Бурнаев-Курочкин выучил французский и прослушал в Сорбонне курс химии и химической технологии.
И все же купить дорогой завод Философова Бурнаевым-Курочкиным удалось только в результате сложной финансовой… не аферы, нет, но… махинации. Денег у Бурнаевых-Курочкиных на покупку завода не было – или были, но мало. Тут как раз, на их счастье, Главное артиллерийское управление объявило торги на поставку купоросного масла, без которого, как и без бензола, взрывчатых веществ не сделать. По условиям торгов побеждал тот, кто давал наименьшую цену за пуд купоросного масла. Владельцы заводов писали свои цены на бумажках, бумажки заклеивали в конверты и эти конверты отправляли в военное министерство. Как только Николай узнал о торгах – так тотчас велел Геннадию всю производимую серную кислоту не продавать, а придержать на складе, а сам взял ручку, умакнул ее в чернила, написал на бумажке цену за пуд и отправил куда следует. Бурнаевым-Курочкиным повезло – их цена за пуд оказалась на две копейки ниже, чем у остальных участников торгов. Победив на торгах, сернокислотные бароны получили большой заказ от военных, быстро продали им все то, что накопили на собственном складе и даже скупили у конкурентов, а на вырученные деньги еще быстрее приобрели завод у Государственного земельного банка, в который Философов уже успел его заложить. Завод вместе с землей, на которой он стоял, вместе со всеми постройками, аппаратами, машинами, приспособлениями, вместе с забором, которым он был обнесен, обошелся новым хозяевам почти в девяносто тысяч рублей.