1
Пьяна – очень живописная река. Неподалеку от Сергача на ее берегу есть село Игнатово. В 1897 году там несколько месяцев прожил С. В. Рахманинов. После провала Первой симфонии у него был нервный срыв, и врач посоветовал Рахманинову отдохнуть и успокоиться. Он и поехал успокаиваться в Игнатово, в усадьбу своего родственника, отставного генерала Скалона. Когда экскурсовод в краеведческом музее, рассказывая о жизни композитора в Игнатове, сказала: «Каждый день Рахманинов по Пьяне катался на лодке», я подумал, что эту фразу лучше читать, чем произносить вслух. Мало ли как могут ее понять.
2
В разгар перестройки, когда от громадья планов кружились головы, власти думали для привлечения своих и особенно иностранных туристов наковать красивых златых цепей, закупить ученых котов да посадить их на эти цепи, чтобы днем и ночью… Составили смету, выпросили денег в области на одну хоть и не золотую, но позолоченную цепь и одного ученого кота, которого планировали закупить в специальном питомнике при одном из немецких университетов. Составили комиссию, в которую вошли компетентные фелинологи, а проще говоря – котоведы из районной и областной администраций, купили специальную клетку для перевозки ученого кота, сборник сказок, которые он должен будет выучить, раздали членам комиссии командировочные в валюте, купили билеты в Париж и улетели*.
3
Надо сказать, что здешний липовый мед был такого отменного качества, что его даже поставляли к царскому столу.
4
Оруэлл лишь через четыреста лет придумает своих пролов, а тут уже простейшие. Про рентген, про Грозного, который всех насквозь видел, и говорить нечего.
5
Как уж они изображали судей – ума не приложу. Может, изображали, как судья спит во время заседания, а может – как берет подношения от родственников.
6
Тех, кто ходил с медведями, называли сергачами. Даже в тех случаях, когда медвежьи поводыри были и не из Сергача и уезда.
7
Пять поколений Наташиных предков прожили в Сергаче. Попробуйте в Москве, в Петербурге или в Нижнем Новгороде найти такого экскурсовода, пять поколений предков которого… Даже и не мечтайте.
8
Спустя некоторое время выяснилось, что Николая Рудневского расстреляли лишь только потому, что его студенческий мундир инженера-путейца кому-то показался офицерским. Коля незадолго до расстрела поступил в Петербургский институт инженеров путей сообщения и приехал на побывку к отцу – учителю городского училища.
9
Конечно, если бы в Спасске поселились Толстой или Чехов, то с большим удовольствием жители Спасска назвали бы улицу или даже площадь их именами, но они не жили и даже не проезжали мимо. Хотя… Чехов как-то проезжал Серпухов и написал: «Был в Серпухове, ел там биток с луком. Больше ничего не могу сказать об этом городе». И все. И навсегда. Нет, уж лучше тоска и скука в рассказах Сергеева-Ценского, которые, кстати, ругательски ругал Блок – и правильно делал.
10
Батый подступил к Рязани в середине декабря и взял ее к исходу пятого дня осады. Закапывать в декабре в мерзлую землю, когда вокруг все горит и рушится, мягко говоря, не очень удобно – потому-то и лежат эти клады почти у самой поверхности.
11
Висит в Спасском историко-археологическом музее карта Рязанского княжества. Красивая – на цветном холсте блестящие бусинки-города. Нынешняя Рязанская область против тогдашнего княжества… И говорить нечего. Я спрашивал у директора музея: «Не пробовали ли рязанские власти хотя б заикнуться насчет того, чтобы Зарайск или, к примеру, Коломну вернуть? Уж ладно, про Тулу не вспоминаем». Нет, не заикаются. Какая там Коломна… Даже Елец, основанный Юрием Рязанским и теперь принадлежащий не Московской, а и вовсе Липецкой губернии, даже село Дубки, которое буквально в двух километрах от границы с Рязанской областью, бывшее когда-то городом Дубок в составе Рязанского княжества, не отдают. Нечего и говорить о Коломне и Зарайске.
Между прочим, есть в Спасской церкви Вознесения Христова, что на городском кладбище, деревянная скульптура Николы Зарайского. Не из Зарайска, а из села Исады, что на противоположном берегу Оки. Не дай бог про нее узнают в Зарайске…
12
В те далекие времена почти все рязанские грибы были с глазами. Мало того – с разноцветными. Палеомикологи пишут в статьях, что в Средние века рязанские грибы могли быть и с зелеными, и с серыми, и даже с голубыми глазами. Сейчас из-за плохой экологии нередки случаи, когда один или оба глаза на грибе закрыты бельмами, а то и вовсе их нет. В тех же случаях, когда удается найти гриб с глазами, то они, как правило, карие, разных оттенков – под цвет шляпки. Да и те смотрят не мигая, а раньше срезанные грибы еще часа три как минимум подмигивали.
13
И так прямо строили, строили и строили полтораста лет и даже чуть больше, пока, уже на излете советской власти в восьмидесятых, все равно не сбились на кривые улочки, перегороженные домами как бог на душу положит. Отчего-то не любим мы ничего прямого, а любим загогулины. Не в одном, между прочим, Спасске я такое видел. Тут, конечно, хорошо бы теории подпустить, почему так и отчего, но… нет. Это пусть теоретики размышляют. Я все же склонен думать, что городской архитектор где-нибудь в Н-ске или в М-ске, если подойти к нему с правильной стороны да не с пустыми руками… может подписать… да все, что нужно подписать, то и подпишет. Еще и печать поставит.
14
Пройдет ровно сто тридцать два года, и в тридцать седьмом году потомок помещика Стерлигова Иван Дмитриевич Стерлигов, человек крайне неуравновешенный, шизофренического даже склада характера, сообщит куда надо о том, что в Рязанском краеведческом музее созрел «эсеро-террористический заговор». Двадцать пять человек отправятся по его доносу в лагеря. Впрочем, и он сам, как «чистосердечно» во всем признавшийся, попадет в ту же мясорубку. Среди тех, кто отправился из-за Стерлигова на десять лет на Колыму, а потом еще на пять лет в ссылку в Красноярском крае, был Георгий Карлович Вагнер – искусствовед, выдающийся специалист по древнерусской архитектуре, именем которого и назван Спасский историко-археологический музей. Георгий Карлович родился в Спасске-Рязанском и детство провел в имении дедушки, в Спасском уезде. О «заговоре» и о том, какую роль в нем сыграл Стерлигов, я узнал из воспоминаний Вагнера, которые он написал уже тогда, когда можно было об этом вспоминать – в девяносто втором году. Частью эти воспоминания были опубликованы в нью-йоркском «Новом журнале», частью в «Московском курьере». Печатались они и в спасской газете «Знамя». Та часть, в которой описывается детство Георгия Карловича, проведенное в селе Исады возле Спасска в имении дедушки, вызвала, мягко говоря, неоднозначный отклик среди его земляков. Вот что пишет по этому поводу сам Вагнер: «…хочу сказать, что публикация моих детских воспоминаний о „земном рае“ у дедушки в Исадах, доброжелательно встреченная в центральной прессе („Русский курьер“), подверглась неприязни со стороны некоторых читателей моего родного города Спасска. Основание: как это человек, родители которого жили „не своим трудом“, мог предложить газете свои воспоминания? Читатель настоящих воспоминаний, вероятно, догадается, с чьей стороны была выражена классовая неприязнь. Увы, дух большевизма в провинции очень силен»*. С тех пор прошло почти четверть века, а дух большевизма все никак не ослабнет. И не только в провинции.
15
Под афишей на полу стоят три швейные машинки «Зингер». Швейные машинки «Зингер» для наших провинциальных музеев – все равно что бивни мамонтов. Без них не обходится почти ни одна экспозиция. Одна из музейных швейных машинок до недавнего времени была на ходу, и на ней даже подшивали все музейные шторы до тех пор, пока какой-то посетитель не украл из нее челнок.
16
Спасский уездный комитет бедноты в ноябре восемнадцатого телеграфировал Ленину: «Сознавая всю важность и ответственность дела организации городской бедноты по снабжению хлебом и предметами первой необходимости, а также сельскохозяйственными орудиями, бдительно стоит на страже трудящихся масс и неукоснительно проводит в жизнь все правила по созданию новой жизни. Убирая с пути капитал и приспешников его по всем правилам искусства Советской власти, комитет глубоко верит, что дорогие вожди Российской революции в лице Вашем доведут дело до желательных результатов, опираясь на силу комбедов и Красной Армии…» Вот оно – самое важное из всех искусств cоветской власти, а вовсе не кино с цирком, про которые нам так долго рассказывали.
17
В музее я только сфотографировал портрет, а дома стал внимательно рассматривать фотографию, чтобы определить какие награды были у Федорова. Довольно легко определил, чем он был награжден. Смутило меня только то, что одна из медалей «За усердие» была на голубой ленте, а вторая – на красной. Стал я искать, на какой ленте она должна быть, и выяснил, что лента должна быть бело-красной – в точности такой же, как на ордене Святого Станислава. Наверняка писал художник этот портрет по черно-белой фотографии, и голубая лента между двумя красными показалась ему красивее, чем все три красные. Написал я о своих сомнениях директору музея, и она мне ответила, что так оно и было. В девяностом году приехал из Москвы художник, которому власти велели написать картины прекрасной советской действительности, портреты передовиков производства, а заодно и на исторические темы. Он и написал одним махом два десятка картин. Где уж тут было ему выяснять, какого цвета ленты на медалях.
18
Из того драгоценного, что было вывезено из дворянских усадеб и на что не позарилась Рязань, остался в музее огромный, трехметровой высоты, дубовый книжный шкаф из имения Луниных. Стоит он в комнатке, где работают сотрудники музея, и забит до самого верха краеведческими и другими книжками. Даже и глаза закрывать не надо, чтобы представить, как маленький Миша Лунин привставал на цыпочки или залезал на стул, чтобы взять книгу или альбом из отцовского шкафа.
19
«Плавучки» причаливали к пристани. Была в Спасске красивая нарядная деревянная пристань. Дебаркадер, как сказали бы речники. Долго была, а потом… сплыла. Уже когда появились губернаторы, какой-то из них утащил ее к себе в имение. И то сказать – не причаливать же ему свою яхту просто к берегу или к сколоченным из досок мосткам.
20
А я-то уж предвкушал, как буду иронически сравнивать его с московским рестораном при гостинице «Метрополь», в котором, между нами говоря, ни разу и не был.
21
Удивительное меню было в этой пиццерии. Пицца с копченым салом, пицца «Кальцоне-Аль-Верде» со шпротами и крабовыми палочками, пицца «А ля рус» с картошкой, мясом и зеленью. Удивительно, что не с винегретом или оливье. Сама пицца – обычный открытый пирог с картошкой, курицей, сыром и укропом. Очень сытная, надо сказать. Если заплатить еще десять рублей, то тебе дадут коробочку, чтобы ты мог унести остатки домой и покормить жену или кошку.
22
Славяне пили много. Не потому что любили выпить, совсем наоборот, а потому что носили длинные усы, по которым все время текло, а в рот не попадало. Приходилось пить раза в три или даже в четыре больше против обычной нормы, чтобы хоть немного опьянеть.
23
Сначала эта речка называлась Вослебедью, потом Вослебой, потом Вослебкой, а теперь и вовсе ее называют Жабкой.
24
Между прочим, это все нисколько не выдуманная история – стрельцы и посадские люди о результатах «винных выемок» доложили воеводе пятнадцатого мая 1688 года, и весь их доклад был аккуратно записан. Каким-нибудь четвертым подьячим. Может быть, даже тем, который на первых трех и…
25
Увы, дубовые леса с тех пор так и не выросли. И сосновые тоже. Зато в скопинском краеведческом музее есть прижизненная гипсовая маска Петра Великого, снятая Бартоломео Растрелли. Образца 1723 года. Страшная, как говорят, редкость. Уж и не знаю, как она попала в музей*. Может, Петр Алексеевич подарил ее скопинцам взамен лесов, чтобы сильно они не расстраивались, а может, и наоборот, в том же смысле, в котором Гоголь писал в известной своей поэме: «…капитан-исправник, хоть и сам и не езди, а пошли только на место себя один картуз…» А тут не картуз, а целая прижизненная маска. Тут и буян испугается, а уж законопослушные обыватели и вовсе… Раньше эта маска находилась в скопинской городской управе. Теперь-то все больше фотографии в кабинетах у начальства принято вешать. Толку от этих фотографий, хоть бы и цветных…
26
Именно так она и называлась. Честнее названия и не придумаешь.
27
О сыне Дубовицкого долго рассказывать нечего – за три года до войны с французами он вышел в отставку «за ранами полковником, с мундиром и пенсионом полного жалованья», но, как только Наполеон со своим войском перешел русскую границу, вступил в Рязанское дворянское ополчение и командовал егерским полком, с которым дошел до Парижа, вернулся, был чиновником для особых поручений при рязанском генерал-губернаторе, окончательно вышел в отставку и от скуки перевел французский роман «Маска, или Приключения графа Д…».
Другое дело родной племянник Сергея Николаевича – Александр Петрович, линия жизни которого была куда как извилистее. В 1809 году он был отправлен в отставку в чине подполковника, вернулся в родовое имение в Скопинском уезде и, вместо того чтобы проживать немалое состояние, травить зайцев борзыми, заставлять дворовых девок перед сном чесать себе пятки и таскать за бороду бурмистра, создал религиозную секту «Истинные внутренние поклонники Христа». Эти самые внутренние поклонники терпеть не могли, когда их путали с внешними, и сами себя называли себя духовными скопцами*. Завлек Александр Петрович в свою секту какого-то штабс-капитана, потом солдата, потом крестьян из разных сел Скопинского уезда, потом… на него, понятное дело, донесли. Сначала рязанскому архиепископу, а потом и самому императору. Александр Петрович помчался в Петербург оправдываться, но там его уже ждали и по приказу графа Аракчеева арестовали. После долгих разбирательств отправили в «Кирило-Белозерский монастырь на покаяние и на испытание на срок, который духовное начальство признает за благо». Высокое духовное начальство признало за благо много лет переводить его из монастыря в монастырь под надзор духовного начальства помельче. Видимо, с покаянием у Александра Петровича все обстояло не так хорошо, как хотелось начальству. В конце концов уже состарившийся, но не оставивший своих убеждений Дубовицкий был отдан на поруки сыну и тихо, незаметно жил у него в Петербурге почти до самой смерти.
Секта, которую основал Александр Петрович, после его ареста не только не распалась, но стала еще многочисленнее. Духовные скопцы, несмотря на преследования властей, сохранились в уезде и в Скопине и через двадцать лет после смерти основателя секты. Мельников-Печерский в романе «На горах» вывел отца и сына Дубовицких под фамилией Луповицкие. Ну а кроме романа остались нам портреты Петра Николаевича и Александра Петровича Дубовицких кисти Боровиковского, который вместе с ними состоял в секте «Братья во Христе» еще в Петербурге, задолго до всех событий в Скопинском уезде. Александр Петрович на портрете молод, хорош собой, волосы завиты, белый жилет, кружевное жабо, шейный платок завязан на затейливый бантик, и только глаза выдают… Впрочем, это только кажется. Ничего и никого они не выдают и не выдали. Ни тогда, ни после.
28
Хоть и неловко говорить, но местные дворяне в войну двенадцатого года пожертвовали на ополчение всего шестьсот рублей и… предпочли, в массе своей, уклониться от участия в боевых действиях. Кто-то уехал в другие губернии, а кто-то и просто исчез на время войны. Пусть эти сведения будут в примечаниях. Авось их не все прочтут.
29
Вообще жители небольших уездных городков любили, когда мимо них проезжал Александр Благословенный. Человек он был тихий, деликатный – откушает чаю или кофею со сливками в доме самого именитого купца, поговорит с его женой, подарит ей бриллиантовый перстень, отстоит обедню и дальше покатит. Еще и ручкой из коляски помашет. Чтобы сказать народу: мол, денег нет, а вы тут держитесь – этого у него и в заводе не было. Хоть рубль на водку, но давал всегда. Бывало, что и золотой. Жители тотчас же после того, как разогнутся после прощальных поклонов государю и пыль от его коляски осядет, убранный к его приезду мусор вытащат, снова по улицам раскидают, подпертые заборы повалят, в осушенные перед приездом лужи воды нальют, грязи набросают, свиней туда запустят, чтобы валялись, и живут себе как жили. Это вам не приезд Петра Алексеевича, после которого можно было и бороды лишиться, и кулаком в рыло, и батогами, и в Сибирь, и на войну со шведами простым матросом или даже каким-нибудь грот-брам-стень-стакселем пойти.
30
Историю о купеческих нарядах я вычитал в одной краеведческой книжке о Скопине. Как она туда попала, не знаю. Может, сохранились письма скопинских обывателей, в которых был описан весь этот скандал с переодеванием в московскую одежду, или в альбоме какой-нибудь чувствительной купеческой девицы… еще и с рисунками… Конечно, было бы куда полезнее занести в этот альбом статистические данные о развитии в городе торговли и промышленности, вместо того чтобы описывать всякую ерунду, а тем более ее иллюстрировать, но…
31
Нашел я в сети фотографию Ивана Гавриловича. Увы, отвратительного качества. Видимо, уже последних, сибирских времен. Шапка-«пирожок» на голове, папироска в зубах, ухо правое торчит, но глаза, но усы, но глаза… выдают в нем такого… Как хотите, но достаточно одного взгляда на это лицо, чтобы на всякий случай перепрятать деньги поглубже, в самый потайной карман и немедля его зашить.
32
В сети, конечно, все можно найти. Нашел я и про механическую толчею. Оказывается, ею толкли предварительно высушенную дубовую кору, которой потом перекладывали слои кожи при дублении в чанах. Я же предупреждал – ничего интересного.
33
Скопинский пехотный полк был сформирован в Скопине, но квартировал на Украине. Красивых подвигов за ним не числилось. В историю он вошел только тем, что первым попал под немецкую газовую атаку.
34
Увы, и следа не осталось от того Суздаля. Своими руками его уничтожили.
35
В электротеатре «Луч» в августе пятнадцатого года показывали «Лучший боевик русской серии „Чайка“». Сильная бытовая драма в четырех частях с участием лучших артистов И. И. Мозжухина и Л. Д. Рындиной. Первая часть – «Две чайки». Вторая часть – «Сердце счастья просит». Третья часть – «Игрушка брошена». Четвертая часть – «Нет жизни без счастья». «Беззаботно и привольно, как чайке прелестной, живется красавице Вере в родном гнездышке. Ее любит молодой рыбак на радость и счастье старика отца. Солнце ласкает ее. Любовь и природа дают ей счастье. Однажды встречает Вера молодого охотника Бельского… Он скучает в имении своей тетки Рюлиной, куда он приехал поправить свое здоровье и материальные дела… От безделья он развлекается охотой… Встретив хорошенькую рыбачку, столичный сердцеед постарался не терять времени… и эта встреча оказалась роковой для Веры… Судьбе было угодно еще раз столкнуть их. Однажды, проводив своих рыбаков на ночную ловлю, она нашла Бельского в лесу, с вывихнутой ногой. Она помогла ему встать, довела до своей избы… Ее юное сердце забилось сильнее, и она полюбила его всем своим существом… Еще несколько встреч и ласк скучающего повесы, и заботы, жених, честь и дом… Все, все отдала она ему, слепая в своем чувстве, она не замечает, что он, шутя и играя, развлекается ею… Но вот приехала Лида – кузина Бельского… И Вера забыта… Новый флирт отвлек его навсегда от бедной рыбачки. И она, совладав со своим чувством, пробирается в барский сад, где украдкой следит за Бельским и Лидой… Убедившись в его коварстве и боясь быть замеченной счастливыми влюбленными, она прячется в старую беседку… К этой же беседке направились и Бельский с Лидой, для стрельбы в цель… И первый выстрел Бельского покончил навсегда жизнь бедной чайки». О, эти провинциальные дореволюционные кинотеатры, которые так любили показывать в своих фильмах советские режиссеры! Непременный тапер, играющий на расстроенном вконец, дребезжащем пианино, заплеванный подсолнечной шелухой пол, чувствительные дамы, прижимающие батистовые платочки к глазам в самые трагические моменты фильмы, невоспитанные мальчишки из простонародья, свистящие и на чем свет стоит ругающие киномеханика, оглушительный в темноте шорох чьих-то юбок в заднем ряду и шепот «Подпоручик, прекратите немедленно! Вы что себе…».
36
Театральная жизнь в городе бурлила. Скопинский литературно-драматический кружок в зале скопинского благородного собрания ставил то драматический этюд «Вечность в мгновении», то водевиль «Простушка и воспитанная», то пьесу «Склеп» из репертуара московского театра Корфа. И непременно после спектаклей танцы, играет оркестр Зарайского пехотного полка, бой конфетти и фейерверк. В июле двенадцатого года на благотворительном детском празднике представили сцены из «Русалки» и «Бориса Годунова», басни в лицах «Стрекоза и муравей», «Две собаки», «Любопытный», «Кот и повар». После басен представляли живые картины – «Цыганский табор» и «Апофеоз». Живые картины сопровождал оркестр балалаечников. Вы только представьте себе на мгновение – скопинский апофеоз в сопровождении оркестра балалаечников… К примеру, апофеоз Наполеона, в котором роль императора исполняет скопинский исправник или квартальный надзиратель с толстыми, как сосиски, закрученными вверх усами. Или апофеоз квартального надзирателя при получении им должности частного пристава… Все исчезло, все. Остались только хрупкие пожелтевшие театральные афиши в краеведческом музее, с которых я списывал названия пьес, цены на билеты и все эти подробности про то, что будет запущен воздушный шар, устроен фейерверк и что учащимся будут продавать билеты только в том случае, если они придут в форме.
37
Потерялась она, когда новые хозяева здания облицевали его пластиковым сайдингом. Вообще надо сказать, что исторический центр города выглядит, мягко говоря, не очень. Где старинные кирпичные здания обшили сайдингом, где просто давно не штукатурили и все стоит облупленное, где между купеческими особняками втиснуты особняки новых хозяев жизни… И глупо спрашивать, почему так. Понятно почему – денег нет, денег нет, денег нет. Или они были, но срочно надо было истратить их на что-то другое. Куда более важное, чем отвалившаяся штукатурка со здания реального училища. А сохранились бы все церкви, которые успели разрушить в советские времена? Представляете, какой огромной суммы не хватало бы сейчас на их реставрацию? Какие бы сейчас начались крики о том, что гибнет рязанский Суздаль? Так что… Зато тихо. Провинция. Не то чтобы глухая, но туговатая на ухо.
38
Я бы и теперь думал, что наша ваза была из богемского стекла, кабы не увидел точно такую же на фотографии в одной краеведческой книжке про Скопин.
39
В окрестностях Пронска довольно много болотной руды. Ее так много, что в некоторых местных ручьях и речушках вода рыжая от содержащихся в ней окислов железа. У четырех рек даже есть притоки с однотипным названием Ржавец.
40
Не знаю, почему Коротопол. Быть может, потому, что у его одежды полы были короткие и вечно из-под ферязи торчал кафтан. Или из-под епанчи охабень. Короче говоря, неприлично он смотрелся.
41
Пусть к теме моего рассказа о Пронске это и не имеет отношения, но интересно: кто надоумил товарищество «Эйнем» в 1908 году дать шоколаду и какао-порошку названия «Золотой ярлык» и «Серебряный ярлык»? Думаю, ордынцам такая шутка понравилась бы, а вот насчет русских князей не уверен. Они бы такой шоколад и в рот не взяли.
42
В книге И. Н. Юхиной «Пронская земля» я вычитал, что «При дворе пронских князей ведется летописание: исследователям известно о существовании „Летописца Пронского“». Смутил меня оборот «исследователям известно о существовании», и стал я искать в сети упоминания об этой летописи. И нашел. В коллективной монографии «В поисках истины: ученый и его школа» написано, что «Пронский летописец» упомянут в каталоге рукописей из библиотеки Александра Ивановича Сулакадзева – известного в девятнадцатом веке фальсификатора древних рукописей (того самого, который придумал красивую историю о никогда не существовавшем первом русском воздухоплавателе Крякутном). Сулакадзев даже приписал, что «Пронский летописец» содержал в себе 172 листа. Понятное дело, что в руках «Пронского летописца» никто никогда не держал. С другой стороны – пусть хотя бы так, в каталоге Сулакадзева, чем вообще никак.
43
Род пронских князей угас в Москве в середине семнадцатого века.
44
Полулавкой она называлась не потому, что в ней сиделец был не муж, но мальчик, и не потому, что торговали в ней только по четным дням, и не потому, что обсчитывали лишь каждого второго. Вовсе нет. И торговали каждый день, и обсчитывали всех подряд. Просто лавки были длиной в две сажени, а полулавки в одну. То есть двухметровые.
45
Взял я сто пятьдесят миллионов иголок одной фабрики и прибавил к ним семьдесят пять миллионов иголок другой – и получилось у меня, что на каждого жителя Российской империи в 1857 году приходилось почти по три швейные иголки из Пронского уезда. Стало мне интересно – сколько же иголок сейчас приходится на каждого жителя Российской Федерации? Искал я, искал и наткнулся на статью, в которой рассказывается о маленьком заводике по производству иголок в поселке Арти в Свердловской области. Оказалось, что этот заводик в нашей стране единственный. Больше швейные иглы не выпускает у нас никто. Его во время войны эвакуировали из Подольска – он и прижился на Урале. Оборудование у него старое, полувековой давности, но все же работает. Выпускает этот завод размером с два или три школьных кабинета труда десять миллионов игл в год. Пишут, что эти иглы занимают около пятнадцати процентов российского рынка игл. Еще десять процентов продают у нас немцы, а остальные семьдесят пять процентов выпускает страна, которая выпускает все на свете. У нее иглы хоть и хуже качеством, но зато дешевле в пять раз. Издать указ, в котором было бы написано: «…а продавать иглы во всем Российском государстве те, которые делаются на заводах Российских купецких людей…», наверное, можно, но некому. И неизвестно, нужно ли. Получается, что на каждого из нас приходится вместе с китайскими и немецкими иголками примерно по половине иголки. Тут, правда, есть одна тонкость. Дело в том, что проволоку для наших российских иголок… привозят, как и триста лет назад, из Англии. Правда, по другой причине. Необходимую для производства иголок сталь после года экспериментов сварили в Белорецке. Сварили и сказали, что меньше вагона им смысла делать ее нет. Покупаете сразу вагон – тогда варим, но меньше вагона никак. В советское время в Белорецке тоже варили такую сталь, но тогда и речи не было, чтобы… Не было и все. Варили молча, потому что план, приказ и прогрессивка. (Правда, тогда выпускали триста миллионов игл в год.) Купить вагон дорогой стали заводик в Артях не может. Он может купить немножко, понаделать иголок, продать их и снова купить немножко стали. На таких условиях, чтобы купить немножко, чтобы проволока отличного качества, чтобы не по грабительской цене… согласны только английские капиталистические акулы.
46
Представляю, как они приезжали на побывку в имения к родителям в родной Пронский уезд, как облачались к обеду, с приглашенными по такому случаю соседями, в парадные мундиры со сверкающими эполетами и орденами, как ловко щелкали каблуками представляясь дамам, как, уже за кофе с наливками, пуская густые клубы дыма из трубок, говорили громовым адмиральским голосом: «А вот ежели корабль лежит бейдевинд правым галсом под всеми парусами и надо сделать через фордевинд. Как надо командовать? А вот как: свистать всех наверх, поворот через фордевинд!», как сладко вздрагивали при этом не только уездные барышни, но даже их мамаши…
47
Слободы тогда считались отдельными населенными пунктами.
48
Мичурин во время своей недолгой учебы в гимназии снимал комнату у пронской мещанки Пелагеи Ильиничны Чмутовой. Бабка Пелагея очень мучилась, когда у нее распухали колени. Ваня, видя ее страдания, сжалился над ней и после нескольких неудачных экспериментов с черенками и подвоем смог привить ей копулировкой к обеим голеням корни лопухов. Конечно, это было не очень удобно, поскольку Пелагее Ильиничне приходилось держать юбку чуть-чуть поверх колен, чтобы не препятствовать фотосинтезу в листьях лопуха, и часто вымачивать ступни в тазу с разведенным теплым куриным пометом, но оно того стоило. Буквально через месяц после прививки колени совершенно перестали распухать даже к дождю, и бабка не ходила, а просто летала. Ивану, которого Пелагея Ильинична теперь уважительно называла Иваном Владимировичем, она снизила плату за комнату почти вдвое и даже стала его кормить бесплатными обедами. Да что там обеды… Ведь Пелагее было едва за сорок, и она, пробегая мимо жильца из комнат в кухню, так порой на него взглядывала и так приподнимала юбку над коленями…
49
Пронские купцы и промышленники добились своего – ни паровозов, ни пассажиров, ни конкуренции, ни товаров, ничего. Только телеги, только лошади, только навоз. Никакого угля и машинного масла.
50
При этом в уезде один врач приходился на сорок восемь тысяч человек, а одна церковь – на две тысячи.
51
Да, не «Пронский летописец», но ведь того и не существовало вовсе.
52
Пусть к истории Пронска это отношения и не имеет, но все же. В музее мне показали выставку детских и семейных поделок, принесенных на конкурс, устроенный местным батюшкой. Более всего мне запомнились прекрасной работы церкви и часовни из тонких раскрашенных макарон, а от пасхального яйца, сделанного из макаронных бантиков и выкрашенного золотистой краской, просто глаз не оторвать.
53
Основали город на Голубой горе. Так ее называют из-за того, что в мае, в пору цветения незабудок, она издалека кажется голубоватой. Вернее, казалась. Теперь на ней незабудок мало, но от такого красивого названия отказываться жалко.
54
Одно из этих городищ расположено в Михайловском районе неподалеку от села Ижеславль. Во времена нашествия Батыя на этом месте существовал город Ижеславец, о разорении которого татаро-монголами упоминается в «Повести о разорении Рязани Батыем». Местные жители верят, что часть города, в которой стояла церковь, татары не успели взять штурмом – она вместе с последними защитниками ушла на дно Прони. Тогда Проня была глубокой и судоходной. Сейчас, может, ничего не получилось бы, а тогда… С тех самых пор в Великий пост и на Пасху слышен со дна Прони колокольный звон. Ну, может, жители и не верят, но рассказывают проезжающим и местным краеведам, которые пишут об этом в своих книжках. Осталось только оперу написать про этот рязанский град Китеж.
55
Проня – тихая и мелкая речка, которая точно специально здесь протекает для шумного купания детей, стирки белья, тихого катания на лодках с девушками и для того, чтобы наш брат мог сказать жене, теще и собаке, что завтра рано утром он идет на рыбалку и чтобы к обеду его не ждали. Одни краеведы утверждают, что название реки произошло от языческого бога славян Проно, которого отождествляют с Перуном, а другие говорят, что Проня – это всего лишь уменьшительно-ласкательное от имени Прохор. Наверное, в незапамятные времена река была бурной и стремительной и уважительно звалась Прохором, а потом, когда утихла, обмелела и заросла по берегам камышом… Сами выбирайте ту версию, которая вам больше нравится.
56
Если уж совсем быть точным, то основание города могло быть связано не со строительством заново, а с капитальным ремонтом или модернизацией уже существующих стен и башен. Приехали Воротынский с Головиным, приказали стены нарастить, сделать их толще, расставить по ним пушки, выстроить новую церковь, найти икону и назвать город Михайловом, но… мы не будем придерживаться такой версии. Уж больно она прозаическая.
57
Да и как его восстанавливать, если земля под руинами школы принадлежит частному владельцу. Кто и как умудрился продать большой участок земли в центре города частному лицу, я так и не смог узнать. Узнал только, что городская администрация регулярно обещает землю эту выкупить и начать восстанавливать соборную церковь. Обещанного, как известно, ждут не один год и даже не два.
58
Обороняли крепость площадью в два футбольных поля. Не пятачок, конечно, но и не рубль. Даже не полтинник.
59
Правду говоря, авторство Баженова – лишь одна из наиболее вероятных версий. Архитектором могли быть и Кваренги, и Фельтен, и Казаков.
60
Надо сказать, что михайловские помещики понимали, что живут на бочке с порохом, и потому содержали личную охрану из чеченцев, дагестанцев и черкесов, которых они набирали из ссыльных уголовников – большей частью тех, кто попал у себя дома на Кавказе под суд за воровство, разбой или кровную месть. Крестьяне испытывали к этим людям, мягко говоря, неприязнь и хотели насильственным путем уменьшить их количество, но удавалось это им плохо, поскольку дети гор всегда были вооружены и по одному не ходили.
61
Шутки шутками, а до семнадцатого года в Михайлове была улица Миллионная. Как в Москве или как в Санкт-Петербурге. Тогда улицы просто так не называли.
62
Если честно, то в Балахне кружевницы используют до трехсот пар коклюшек. Это уже и не ноктюрн, а концерт для фортепиано с оркестром, но… все равно цветные кружева есть только в Михайлове. В Балахне они однотонные.
63
Самое удивительное, что в соседнем Пронском уезде тоже были бродячие артели валяльщиков. Впрочем, может быть, они валяли валенки с галошами и таким образом занимали свою особенную нишу на рынке валенок, не пересекаясь с тверскими валяльщиками.
64
А может, добровольцам просто хотелось покрасоваться в сверкающих медных касках с брандспойтами наперевес, промчаться, как ветер, по сонным михайловским улицам, пугая кур, индюков и зазевавшихся барышень, и трубить, трубить в серебряный рожок сигнал пожарной тревоги.
65
Настольная модель этого поезда, собранная в шестьдесят девятом году членами кружка художественного моделирования михайловской школы-интерната, теперь украшает собой городской исторический музей. Все там сделано на совесть, и даже можно прочесть надпись «Да здравствует пожар мировой революции» на командирском вагоне. Жаль только, что нет фигурки Калинина. Пусть бы крошечной, пусть бы из какого-нибудь желудя в кепке с ошкуренным обломком спички, изображающим палку, с которой ходил председатель ВЦИК.
66
Писал я этот очерк и думал, что михайловские крестьяне, как и все тогдашние крестьяне, сначала с удовольствием громили помещичьи усадьбы, радостно приветствовали большевиков, разгоняли земские управы, разрушали церкви… а через год-полтора сопротивлялись продразверстке, поднимали восстания, убивали большевиков и ненавидели советскую власть. К чему я пишу об этих давно известных фактах? А вот к чему. В процессе написания этого очерка я пользовался книгой михайловского краеведа Юрия Бучнева «Сказание о земле Михайловской». Судя по страницам, описывающим установление советской власти в Михайлове, любил он ее беззаветно. Через два десятка страниц, когда речь пошла о продразверстке, о раскулачивании, о репрессиях, об уничтоженных храмах, Юрий Васильевич сделал поворот на сто восемьдесят градусов и стал любимую власть ругательски ругать. Был бы он жив… все равно не стал бы спрашивать у него почему. Умом, как известно, Россию не понять. Даже задним.
67
Цит. по: Бучнев Ю. Сказание о земле Михайловской. Рязань: Изд-во Ряз. обл. тип., 2008. С. 140–141.
68
Михайлов освободили вторым. Скопин – на восемь дней раньше, в ходе оборонительных боев, а Михайлов – первым в ходе общего наступления, которое началось пятого декабря. Не то чтобы скопинцы и михайловцы поссорились из-за того, чей город освободили первым, но отношения между ними…
Константин Симонов, бывший в тех местах как раз седьмого декабря, писал: «…Михайлов был первым городом, взятым на этом направлении десятой армией генерала Голикова… Никогда не забуду этого радостного чувства, с которым я въезжал в Михайлов. Этот город, таким, каким он был в то утро, стал для меня первым явным свидетелем разгрома немцев. Маленький городок был буквально забит машинами, танками и броневиками, целыми и изуродованными. Грузовики, штабные машины, автобусы стояли в каждом дворе. Мотоциклы и велосипеды валялись сотнями. У дорог и в снежных полях вокруг города торчали десятки брошенных орудий. А машин, пожалуй, было не менее тысячи. Город был сильно разбит артиллерией, многие дома сожжены или разрушены бомбами. Михайлов, как нам сказали, был обойден с двух сторон и взят в жестоком бою. Именно этим объяснялось большое количество брошенной немецкой техники». Это Симонов писал в «Записках молодого человека». А вот отрывок из «Живых и мертвых»: «…Городок был маленький, в мирное время, услышав его название, наверное, переспрашивали и вспоминали: где это? Не то под Москвой, не то на Волге… Но сейчас, в начале декабря сорок первого года, его имя гремело, как музыка. Город, отбитый у немцев! К этому еще не привыкли. Его взяли после короткого ночного боя два полка… Городок и его окрестности были забиты брошенными немецкими машинами».
69
Вообще, в Михайлове и районе не так уж много достопримечательностей. (Конечно, можно и пионерские организации, сохранившиеся в нескольких сельских школах Михайловского района, назвать достопримечательностями, но… Вот если бы стрельцы еще жили в Стрелецкой слободе… Куда там – не только стрельцов, но и слободы-то не осталось.) Местные краеведы даже их, грешным делом, выдумывают. Один из основателей Михайловского исторического музея Ю. В. Бучнев в своей книжке пишет о котлетах, которые, по его словам, изобрел крепостной повар графа Строганова и которые до самой революции подавали в Московском купеческом клубе под фирменным названием «котлеты по-михайловски». Бешеной пользовались популярностью. От этих котлет, как утверждает краевед, и пошли киевские котлеты, которые к Киеву никакого отношения не имеют. Ну написал бы, что не имеют и остановился, но Юрий Васильевич продолжает: «Подавая котлеты, приготовленные по михайловской технологии, правительственной делегации во главе с Хрущевым в 1948 году, повара киевского ресторана назвали их „котлетами по-киевски“… Эти добрые и не совсем добрые хлопцы с Украины потихонечку, как сегодня наш российский газ, – приворовывали еще и вкусное». Стал я сомневаться в том, что киевские котлеты имеют рязанское происхождение. Стал искать и нашел не у кого-нибудь, а у Вильяма Похлебкина вот такую цитату: «Единственным реликтом, „памятником“ и кулинарным достижением „новорусского“ ресторана остались в истории „ново-михайловские котлеты“, названные так по имени Михайловского дворца, расположенного поблизости». Понятное дело, что петербургские краеведы вряд ли прочтут книгу Бучнева и станут уличать автора в том, что он, мягко говоря, написал неправду, но ведь у этой книги был рецензент – профессор Акульшин, заведующий кафедрой отечественной истории Рязанского педагогического университета. И консультант был. Хоть и не доктор исторических наук, как Акульшин, но все же кандидат. Тоже не случайный прохожий, а заведующий кафедрой истории Рязанского института культуры по фамилии Чекурин. Юрия Васильевича Бучнева, увы, уже нет на этом свете. Ему даже не написать письмо, которое начинается с трех всем известных русских слов и одного восклицательного знака.
70
Городище называют Жокинским по названию села Жокино, которое ближе других сел к нему расположено.
71
Умели тогда писать челобитные – и «животы твои», и «у тебя в городе». Теперь написали бы «животы наши» и «у нас в городе» – и получили бы ничего не значащую отписку, а то и по шапке от тех разбойников, на которых жаловались. Вроде бы и разница лишь в местоимении, а результат от челобитных тогдашних и нынешних совершенно разный.
72
У сотника Панова был помощник – вятский посадский человек Путило Рязанцев, которому удалось избежать казни. В 1613 году Рязанцев был избран вятчанами делегатом на земский собор. Его подпись стояла под решением об избрании Михаила Романова на царство. В разных источниках о Путиле Рязанцеве сказано по-разному – то он житель Вятки, посланный князем Ухтомским вместе с Захаром Пановым организовывать оборону Котельнича, то котельничанин. Поскольку мы говорим о Котельниче, то пусть будет котельничанином. Тем более что он подписывал бумагу об избрании первого Романова на царство.
73
Рыба в те далекие времена в Вятке была. Ловили и стерлядь, и осетра, и белугу, а уж щук, судаков и окуней было бессчетно. Тут бы надо добавить, что теперь от былого разнообразия… ан нет. С тех пор как промышленность наша большей частью легла и не встает, рыбы в Вятке и Моломе стало куда больше, чем в советские времена. Местные жители мне рассказывали, что есть и стерлядь, и осетр, а уж щук, судаков и окуней… Сами-то они, конечно, ни стерлядей, ни осетров не ловят, поскольку запрещено, но видели, как другие рассказывали про третьих, что те наловили стерлядок… Кстати, о советских временах. В начале шестидесятых местная рыболовецкая артель выловила неводом белугу весом сто двадцать килограммов и длиной два с половиной метра. Не успели рыбаки… Ничего не успели. Кто-то куда-то сообщил, мгновенно нагрянула рыбинспекция, оштрафовала артель на тридцать рублей, белугу конфисковала и отдала на съедение в городской туберкулезный диспансер. Может, конечно, и не отдала, но в предании говорится о туберкулезном диспансере.
74
Почти четыреста лет прошло с тех пор. Насчет принадлежащих москвичам лугов и полей вокруг Котельнича ничего сказать не могу, а вот что касается заводов и фабрик… Для того чтобы это узнать, нет нужды устраивать специальный розыск. Достаточно лишь спросить аборигена, кому принадлежит… и он, даже не дослушав, с уверенностью ответит – все скупили москвичи. Такой же ответ вы получите, если спросите жителя Гороховца или Мурома, Галича или Кинешмы, Углича или… Да где угодно спросите. И нельзя сказать, что аборигены кругом ошибаются…
75
Что касается планировки, то она более всего похожа на планировку Нью-Йорка. Вытянутые вдоль Вятки улицы Котельнича пересекают поперечные. Продольные улицы местные жители называли по номерам – Первая, Вторая, Третья и Четвертая. В советское время этим котельническим авеню были даны, конечно, урицкие, свердловские, октябрьские и первомайские названия.
76
К концу восемнадцатого века население Котельнича выросло до тысячи человек. Мужчин, правда, было на полторы сотни меньше, чем женщин, зато среди них уже было полтора десятка купцов третьей гильдии с капиталом более тридцати тысяч рублей. Правда, молодых купцов, возрастом до тридцати лет, было всего трое. Все остальные куда старше. Всего в Котельниче проживало 237 семей. Конечно, каждую собаку в городе в то время было знать уже нельзя, но мучительно вспоминать, где ты ее видел, еще можно.
В Котельниче, коль скоро он стал уездным городом, открылись почтовая экспедиция и малое народное училище, в котором училось три десятка учеников. Не бог весть какое событие, но упомянуть о нем стоит, поскольку среди этих тридцати были три первые в Вятской губернии девочки – купеческая дочь Александра Глушкова, дочь чиновника Федосья Щепина и дочь мещанина Анна Глушкова. Какие они были… Была ли Александра непоседливой хохотушкой, Анна – тихой субтильной плаксой, а Федосья – полной, в перетяжках, жующей на уроках тайком от учителя пряник? Задавалась ли купеческая дочь или дочь чиновника ей не давала спуску? Дергали мальчики всех трех за косички или боялись? Кто им чинил перья? Вызывали ли их родителей в школу, если девочки плохо учились? Говорили ли их мужья потом, что толку от этого образования нет ровно никакого… Впрочем, может быть, какая-нибудь Федосья так и не вышла замуж. Не захотела идти за грубого и неотесанного стряпчего казенной палаты или заседателя уездного суда, у которого в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, шныряющими под ногами. Уж как ее родители ни уговаривали, как ни ругали и даже мало не поколотили, а она ни за что. Угрожала им утопиться в Вятке. Они и отступились. Как ни войдут к ней в комнату – она сидит и не вяжет чулки, не вышивает бисером кошелек, а только читает что-нибудь чувствительное вроде «Манон Леско» или «Бедной Лизы» и носом, распухшим от слез, шмыгает. Так всю жизнь в девках и просидела.
77
Сами по себе Котельнич и уезд имели, что называется, задержки в развитии и были одними из самых бедных в Вятской губернии. Не было ни в городе, ни в уезде ни фабрик и заводов, ни местных промыслов. На весь город была одна кузница да в уезде еще шесть. Кроме земледелия и рыболовства похвастаться было нечем. Впрочем, женщины вязали кушаки, а мужчины упражнялись в вязании рыболовных снастей. В огородах выращивали самые обычные овощи вроде лука с капустой, свеклы и чеснока. Садов не было. Да и какие, если честно, в тех северных местах сады. Какие вишни со сливами выдержат сорокаградусные морозы зимой. Все, что можно из пропитания, вещей и орудий труда, старались купить на ярмарках – как на Алексеевской, так и на еженедельных, местных. Часть котельничан и вовсе уходила на заработки в Нижний, Петербург и Астрахань.
78
Котельнич во время ярмарки напоминал советский Крым летом. Обыватели сдавали комнаты, углы и чуланы. За комнату платили от пяти до двадцати рублей на весь период ярмарки, а суточный постой мог обойтись и в пятачок. В 1870 году в Котельниче было 334 дома, и за постой жители города выручили три тысячи рублей. Теперь, в 2017 году, номер в гостинице Котельнича стоит от тысячи до двух тысяч в сутки. Если принять, что нынешний рубль легче рубля 1870 года приблизительно в тысячу триста раз, то пятачок – это всего шестьдесят пять рублей. Определенно это топчан в чулане. Другое дело 20 рублей за двадцать дней. Как раз по тысяче триста нынешних рублей в день. Правда, ярмарки той уж давно в Котельниче нет. То есть ее пытаются возрождать, но… на сдаче комнат приезжим купцам тут не нажиться.
79
Да и как тут не подраться, если бутылка водки стоила всего двугривенный, а вообще за время ярмарки ее выпивалось до девяти тысяч литров на общую сумму три тысячи двести рублей. Горожане за постой всех гостей ярмарки выручали меньше.
80
От трети до половины уменьшались обороты ярмарки, как выяснилось в результате проверки отчетов ярмарочного комитета. В 1882 году на отчете уездного исправника об оборотах ярмарки, предварительно перепроверенном и, скорее всего, предварительно задобренным секретарем губернского статистического комитета, губернатор написал: «Вранье!.. Направить на исправление!» Направили, исправили, и по результатам исправления исправник вынужден был выложить из кармана триста рублей, которые уже считал своими. Только после этого отчет был принят и подписан губернатором.
81
«За исключением небольшого числа чиновников и купцов, все остальное серо, все с бородою, все в лаптях» – так описал Алексеевскую ярмарку в середине девятнадцатого века чиновник для особых поручений при вятском губернаторе Яков Алфеевский.
82
На ярмарке выбирали не только лошадей, но и невест. Конечно, палатки с невестами никакой не было, а просто будущие свекры и особенно свекрови присматривались к девушкам, торгующим с возов и прилавков всякой всячиной. Девушки тоже об этом догадывались и одевались не просто так, а разряжались, что называется, в пух и прах. Заведующая местным палеонтологическим музеем рассказывала мне, что ее прабабушку присмотрела будущая свекровь как раз на ярмарке. Девушка была из зажиточной семьи, у ее родителей была мельница. Оделась она на ярмарку прилично случаю. Одеться прилично случаю значило под верхнюю юбку надеть то ли четыре, то ли пять нижних юбок, да так, чтобы зубчатые их края выглядывали ровно на столько, сколько нужно, чтобы их сосчитать. Чем больше юбок, тем богаче и лучше невеста. Стоит, стало быть, прабабушка заведующей палеонтологическим музеем и чувствует, как за ее спиной кто-то трогает края ее нижних юбок и шепчет… Обернулась она, чтобы со всего размаху… и увидела пожилую женщину, которая улыбнулась смущенно и растворилась в толпе. Через неделю или две после окончания ярмарки пожаловали к родителям прабабушки сваты. Выдали прабабушку за парня из такой же зажиточной семьи, но любила-то она совсем другого, бедного… Было это за несколько лет до семнадцатого года. Потом, когда пришли прабабушкину семью раскулачивать, то кроме лошадей с коровами забрали в колхоз и расписные санки, в которых прабабушку везли венчаться. С того дня как санки забрали, прабабушка в уме-то и повредилась. Не то чтобы совсем, но… Помнила, однако, как лошади, не знавшие, что они колхозные, за недосмотром убегали из колхоза домой. Прибегут к дому, положат морду на забор и смотрят…
83
Если рассказ о Котельниче попытаться уместить в два предложения, то эти два предложения, несомненно, будут двумя поговорками. На местном диалекте они будут звучать так: «В Котельниче три мельничи: водянича, паровича да ветрянича» и «В Вятке – калачи по пятке, в Орлове – по корове, в Котельниче – по мельниче». Если быть до конца честными, то надо сказать, что в соседнем Яранском уезде мельниц было на тысячу с лишним больше, но они с названием города никак не рифмовались, а потому три мельничи в Котельниче и никак иначе.
84
Газета «Вятская речь» в 1912 году писала о происшествии, имевшем место быть на Алексеевской ярмарке: «Саврас-яичник в три вечера просадил в карты около двух тысяч рублей». Не садился бы ты, Саврас, за стол с шулерами…
85
Когда в семнадцатом году началось то, что началось, Колбин вслед за яйцами эмигрировал в Англию, где жил, жил, да и умер, оставив наследство родне, оставшейся в Советском Союзе. В музее мне рассказывали, что из завещанных Колбиным фунтов стерлингов родственники, конечно, не увидели ни копеечки, но власти выдали им валютные чеки из «Березки», которые они ездили отоваривать в столицу и о которых весь Котельнич говорил еще очень долго. Не один Колбин после семнадцатого года оказался в Англии. Туда же уехал и Яков Зубарев, продававший англичанам лен и холст.
86
Чепан – старинный длиннополый крестьянский кафтан.
87
О Михаиле Ивановиче Кардакове вятские «Губернские ведомости» писали: «Имя М. И. Кардакова пользуется большой известностью в России и заграницею, оно особенно знакомо тем, что с ним соединяется мысль о самом благодетельном и энергичном общественном деятеле». Русские купцы и промышленники, конечно, не мамонты и не динозавры, чтобы мечтать об их клонировании, но нет-нет да и…
88
Заводики эти конкуренции не выдерживали даже внутри губернии и часто разорялись. Остались от их производственной деятельности лишь воспоминания. Одно из таких овеществленных воспоминаний стоит в краеведческом музее и представляет собой пустую бутылку из-под игристого малинового кваса, произведенного в «Заведении ягодных и фруктовых вод А. А. Бабинцева». Вкус у этого кваса был до того хорош и до того игрист… Кажется, что даже все шампанские пузырьки в нем были одного размера. Сам-то я его не пробовал, но экскурсовод в музее, которому тоже не довелось его попробовать, так убедительно его хвалил… Вообще говоря, котельнические квасы, пиво, вино и водки поставлялись во многие города Вятской, Вологодской, Казанской, Костромской и Архангельской губерний. Качество у них было хорошее, но хорошее качество было не только у них, а цена… Короче говоря, к началу двадцатого века о винокурении в Котельниче и уезде можно было говорить только в прошедшем времени.
89
О почте, вернее о марках земской почты, надо сказать отдельно. В Котельниче марки земской почты были особенными. У них был специальный отрывной, на зубчиках, купон, который отрывали или отрезали при наклеивании на письмо. На купоне проставляли номер, число, месяц, год и подпись приемщика письма. Ничего, в сущности, особенного. Дело в том, что в Российской империи такие талоны были у марок всего лишь двух уездов – Задонского и Котельнического. Первых марок Котельнического уезда с неотрезанным купоном выпуска 1870 года неизвестно ни одной. Даже знаменитая Британская Гвиана по сравнению с этими марками – просто плюнуть и приклеить. Целых марок котельнической земской почты не было даже в коллекции покойного сэра Джона Вильсона, который был известным на весь мир коллекционером земских марок России и хранителем коллекции почтовых марок английских королей. Правду говоря, вся эта затея с земскими почтовыми марками в Котельничском уезде не оправдала надежд. Марок покупали мало, потому что частных писем было мало. Кроме того, надо было вести длинную и скучную переписку с волостными правлениями по поводу пересылки почтовых денег. Котельничская земская управа смогла убедить земское собрание в том, что овчинка выделки не стоит и частные письма можно доставлять бесплатно – земство от этого не разорится. Кончилось тем, что в 1872 году знаки земской почтовой оплаты были отменены, и с этого момента ценность земских почтовых марок Котельнического уезда стала неуклонно повышаться. Если бы предводителем уездного дворянства в те годы в Котельниче был человек с наклонностями Ипполита Матвеевича Воробьянинова…
90
По другим сведениям, уехать в Петроград смог только Журба – его отряд разоружили по постановлению следственной комиссии Уральского областного Совета. Беспечных матросов взяли ночью прямо в тех вагонах, в которых они жили. Сопротивления они не оказали. Куда их потом увезли – неизвестно.
91
Городская газета «Ударник» публиковала жалобы трудящихся. Вот несколько жалоб образца тридцать первого года: «В буфете на станции Котельнич форменная обдираловка. За стакан кипяченой воды без сахара берут тридцать копеек». Помните тридцать копеек за сто ведер воды при помещиках и капиталистах? Правда, там были другие копейки. Или вот еще: «В сплавной конторе Митин и Ларионов выдают взрослым манную крупу, а детям – ничего кроме мороженного луку. Бухгалтер Сунцов получает белую муку не только на живых, но и на умерших родственников, несмотря на упреки рабочих, это остается безнаказанным».
92
Газета «Ударник» публикует письма тех, кто на облигации государственного займа подписался, и настоятельно предлагает подписаться другим. «Получая зарплату 60 рублей в месяц, подписываюсь на заем на сумму 200 рублей. Вызываю последовать моему примеру начальника оргадмотдела Туленина, его заместителя Совалкова, работников прокуратуры – Филатова и Солоницына и члена правления горпо Ердякова. Агент угрозыска Парфенов». Как хотите, но это похоже не на вызов, а настоящую угрозу. Тем более что пишет это агент местного угрозыска Парфенов.
Вернуть эти облигации государству и получить обратно свои, даже в случае крайней нужды, было сложно. Нужно было писать письмо с просьбой в комиссию содействия госкредиту. Вот эти письма, с описанием бедственного положения, в котором очутился человек, поверивший государству на слово, газета «Ударник» не печатала. В лучшем случае государство разрешало продать себе лишь небольшую часть своих же обещаний – иногда треть, а иногда и не больше четверти. Еще и называло тех, кто просил вернуть свое, оппортунистами.
93
Каштанов писал, что у черепов, которые он нашел, треугольная форма. Когда я в палеонтологическом музее Котельнича увидел скелет парейазавра и его реконструкцию, то сразу вспомнил описание древней рептилии в любимом с детства рассказе Ивана Ефремова «Тень минувшего»: «…из-под фиолетовых грибов, скрывая тело в их гуще, выступала широкая параболическая голова, покрытая слизистой лиловато-бурой кожей. Огромные выпуклые глаза смотрели прямо на Никитина, бессмысленно, непреклонно и злобно. Крупные зубы выступали из нижней челюсти, обнажаясь во впадинах края морды».
94
В июле сорок второго в Котельнич приезжал Евгений Шварц собирать материалы для пьесы о детских домах, в которых жили эвакуированные дети из Ленинграда. В Котельниче был такой детский дом, но там жили совсем дошкольные малыши, а Шварцу нужны были дети постарше, и он нашел их в других местах Кировской области, но писатель Леонид Рахманов, к которому приезжал в гости Шварц, утверждал, что именно о местном детском доме Шварц написал пьесу «Далекий край». И правильно утверждал. Я бы на его месте поступил точно так же. И еще в Котельниче говорят, что Шварц именно там стал работать над пьесой «Дракон», которую на самом деле написал в Сталинабаде. И правильно говорят. Я бы на их месте говорил то же самое.
95
Все это оказалось довольно темным делом, поскольку в Вятском палеонтологическом музее мне сказали одно, в Котельническом филиале… тоже одно, а вот бывший сотрудник кооператива «Каменный цветок» сказал, понятное дело, другое и даже третье, уверив меня, что все было совершенно законно и все документы, если их, конечно, найти, оформлены надлежащим образом. По крайней мере, соответствующие организации, которые все же интересовались деятельностью кооператива в те годы, не нашли в документах ничего. Кто бы сомневался. В девяностые годы у нас так умели правильно оформлять документы, что теперь можно только позавидовать этим умельцам.
96
Кстати, о крошечном совке. Для детей в музее есть огромный ящик с песком, на дне которого зарыт ископаемый скелет. Детям дают совки, кисточки и… Неугомонная заведующая филиалом ходит даже в детские сады, чтобы рассказывать детям о палеонтологии и происхождении жизни на Земле. В наше время, когда о происхождении жизни детям стали в школах рассказывать такое… и такие… это дорогого стоит.
97
Хорошо бы смотрелся набор магнитиков с разными датами основания Котельнича – 1181, 1433, 1459… Шли бы нарасхват.
98
В 1548 году через Кадом прошел на Москву караван, в котором было восемь десятков послов и три десятка погонщиков скота, которые гнали шестнадцать тысяч лошадей, принадлежавших ногайскому князю Измаилу. Через семь лет через город прошел еще один караван этого князя, в котором была уже тысяча послов, купцов и погонщиков, которые гнали двадцать тысяч лошадей и четыре тысячи овец. Представляю как все это стадо унавозило одну-единственную улицу Кадома. Конечно, эти лошади и овцы предназначались не только и не столько для подарков русскому царю, сколько для обмена на порох, ружья, хлеб, сукна, изделия из металлов и меха.
99
Как тут не вспомнить пушкинское: «В своей ужасной красоте над мрачной степью возвышаясь, безмолвием окружена, пустыни сторож безымянной…»
100
Не хочется, чтобы читатель думал о кадомских купцах плохо. Они были очень оборотистые. К примеру, еще при Михаиле Федоровиче, в 1633 году, был такой случай. Готовилось большое посольство в Персию. Зимовало оно в Тамбове, чтобы, как только потеплеет и дороги просохнут, двинуться на юг. Города Шацкой провинции, и в том числе Кадом, должны были ежемесячно поставлять для пропитания посольства 52 пуда и 26 фунтов сахару, 15 пудов сальных свечей, 4 пуда воска, 45 пудов говяжьего сала, 105 ведер вина и семь с половиной пудов чеснока. (Страшно подумать, как от послов разило перегаром и чесноком.) Воеводы Шацкой провинции за голову схватились – они даже представить не могли, где найти такое количество провианта, свечей и воска. Выручили начальство кадомские купцы Усачев и Шемякин, предложившие поставить все необходимое всего за три недели, но по договорным ценам…
101
Конечно, гораздо красивее Февронья смотрелась бы с фамилией Разгильдяева, но… чего не было – того не было.
102
Она ему потом долго снилась – высокая, статная, в обтягивающих кожаных штанах, с раскосыми, мечущими зеленые молнии кошачьими глазами, полными чувственными губами… Часто просыпался отставной драгун среди ночи весь мокрый как мышь, то ли от страха, то ли от мыслей, в которых и самому себе боже упаси признаться.
103
Мокшанами назывались деревянные баржи с закрытой палубой, на которых перевозили зерно и муку. Их делали на местной судоверфи, и потому без Мокши в их названии не обошлось. Баржи открытого типа – гусяны строили на речке Гусь под Касимовом. Кстати, о Мокше. Пять лет назад, в двенадцатом году, в мае, она поднялась на восемь метров и затопила три четверти города. И стал Кадом как Венеция, и плавали жители по улицам на лодках несколько недель. Еще и в июле вода стояла в огородах. В Кадоме любят рассказывать приезжим историю про одну старушку, которая, после того как вода спала, пришла домой и полезла в печь, чтобы протопить ее. Открыла заслонку, а оттуда на нее смотрит голова сома с такими огромными усами… Насилу старушку откачали. До наводнения двенадцатого года рассказывали, что история эта приключилась пятьдесят лет назад, в наводнение шестьдесят третьего года, в наводнение шестьдесят третьего года рассказывали о двадцать пятом годе… Короче говоря, если бы кто-то догадался сделать гипсовые раскрашенные чучела сома и старушки и поместил бы их в местном ресторане, то бармену было бы о чем рассказать посетителям. Приезжим, конечно.
104
Местные жители стерлядь, конечно, ловят, хотя и ловить ее запрещено. Ловят так, что выловили уже до «гвоздиков», как сказал мне экскурсовод в краеведческом музее. На рынке стерлядь продают шепотом. Перед тем как продать, пристально, изучающе на тебя смотрят, вздыхают и говорят, что была, но уже кончилась. Зато карасей сколько хочешь. Перед женщиной, продававшей рыбу с рук, стояла старая детская железная ванночка, полная огромных жирных карасей, которые стоили… в Москве за эти деньги на каком-нибудь Дорогомиловском или Лефортовском рынке продавец с тобой даже не поздоровается.
105
Вообще людей, способных вышивать, в Кадоме было много. В начале двадцатого века в городе работала тысяча надомниц, вышивавших мережкой. Это в Кадоме, все население которого составляло девять тысяч, включая стариков и детей.
106
Надо сказать, что после Великой Отечественной войны кадомские энтузиасты все же собирали старинные вещи и документы, имеющие отношение к истории города. Хранилось собранное частью в краеведческом уголке одной из средних школ, а частью в районном отделе культуры. В восьмидесятых все куда-то исчезло. Я спрашивал в местном музее, куда исчезло. «Не куда, а как, – поправили меня. И сами же ответили: – Бесследно».
107
Впрочем, теперь уж нет ни колхозов, ни совхозов. Есть частные сельскохозяйственные предприятия. Вот они-то и дышат на ладан.
108
История эта случилась в третьем году, и в тех ценах скатерть с салфетками стоила пятьдесят тысяч рублей.
109
Ходили слухи, что Елизавета скатерть на королевский чайный стол сначала постелила, но как увидела, какими глазами на нее смотрит невестка, так сразу и прибрала.
– Даже и не думай, Камилла, – сказала королева. – Даже и не мечтай. Купи себе обычную – английского или голландского шитья, а эту не отдам. Вот когда помру, тогда… правнучке Шарлотте в приданое пойдет. Может, вспомнит прабабку, когда будет замуж выходить… – И промокнула слезинку кружевным платочком тонкой работы, который, видимо, случайно упал в коробку, когда скатерть укладывали в Кадоме.
110
В елатомском краеведческом музее стоит чучело волка. Не доисторического, конечно, а вполне современного. История этого волка удивительна. Маленьким раненым волчонком нашел его в лесу местный лесник, принес домой, вылечил и одомашнил. Жил у него волк всю свою сознательную жизнь. Жил как собака. В хорошем смысле этого слова. После того как волк умер, лесник заказал из него чучело, которое попало в музей. Детишки, приходящие в музей, любят с волком фотографироваться, а сотрудникам музея он предсказывает погоду. Перед дождем чучело начинает сильнее пахнуть волком. Бог знает отчего, но это так.
111
Григорий Гаврилович был назначен «товарищем» князю Львову, возглавлявшему посольство в Польшу. (В инструкциях Львову было сказано: «А за столом у короля, буде позовет, сидеть вам вежливо, чинно и остерегательно… и зело не упираться и слов дурных меж собою не говорите и в брань не входите… а бражников и пьяниц, кои ведомы, на королевский двор и вовсе не имати». Или так… «Там у них пока что лучше бытово, так чтоб я не отчубучил не того – он мне дал прочесть брошюру как наказ, чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас». Или так… «Будут с водкою дебаты – отвечай: «Нет, ребяты-демократы, – только чай!») Пушкин оказался с гонором и не захотел ехать, потому как быть в «товарищах» у захудалого Львова ему было унизительно. Львов в долгу не стался и в свою очередь накатал жалобу на Пушкина, в которой писал, что тот его «бесчестит». Царь, недолго думая, приказал Пушкина посадить в тюрьму, и там Григорий Гаврилович быстро понял, что Львов не такой уж и захудалый и что посольский паек лучше тюремного. У незахудалого Пушкина как раз с деньгами было все так плохо… Короче говоря, он принял назначение. Из казны ему выдали 680 рублей командировочных, но Пушкину этого показалось мало, и он бил челом в Посольский приказ, слезно жалуясь на свою «худость» и прося добавить хоть сколько-нибудь. Надо сказать, что приказные в Посольском и не таким отказывали. Выдали ему сорок рублей и велели за эти же деньги «тайно проведывать» об отношениях Польши с соседями. С тем он и поехал…
112
Именно елатомцы, а не елатьминцы, как следовало бы назвать жителей Елатьмы по правилам русского языка. Связано это с тем, что до петровских времен Елатьма называлась Елатом. Интересно, что жители Елатьмы и до сих пор елатомцы и все у них елатомское, включая Елатомский приборный завод и Елатомский психоневрологический интернат.
113
От городского собора осталось только футбольное поле в городском парке. Правда, ухоженное.
114
От тех времен, когда Предтеченская ярмарка только начиналась, уцелела двухпудовая гиря, которая теперь стоит на видном месте в краеведческом музее. Сотрудник музея уверил меня, что она приносит финансовое благополучие тем, кто ее погладит. Я погладил и даже приподнял за кольцо. Представил себе огромного детину, который при помощи таких гирь взвешивал мешки с мукой, картошкой или овсом. Представил, как он гладил эту гирю, перед тем как поставить на весы, как с размаху ставил, как долго колебалась стрелка… Определенно, что-то есть в этой сказке про финансовое благополучие. Вернее, было.
115
Тамбовский летописец Иван Иванович Дубасов, о котором я уже упоминал, рассказав в начале восьмидесятых годов девятнадцатого века в очерках по истории края обо всех этих чиновниках и помещиках в главе, которая называется «Нравственно-бытовые черты Тамбовского края», прибавляет: «Подобных… героев крепостного права мы могли бы указать целые десятки. Но мы не делаем этого, так как цель нашего очерка заключается не в увековечении отживших печальной памяти типов, а в простом указании на былые несовершенства местной внутренней жизни. Все эти мрачные стороны нашего быта уже прикрыты светлым ореолом 19-го февраля; и как воинские знамена в прошлом столетии восстанавливали поруганную честь, так и великая крестьянская реформа незабвенного царя-освободителя примиряет нас с прошлым…» Думать о том, что реформа «примиряет нас с прошлым», оставалось тридцать с небольшим лет.
116
Конец девятнадцатого и начало двадцатого века были временами расцвета окских пароходств. Елатомский пароходчик Самгин состоял одним из учредителей касимовского пароходного товарищества «Наследников А. В. Качкова», которое владело всеми пристанями на Окской линии движения до самого Нижнего. Пароходы были отечественной постройки. С рестораном и музыкой. На больших пристанях их встречали и провожали с оркестрами. Ресторанное меню рассылали клиентам заранее, в апреле, чтобы известить их, чем будут кормить в первую половину навигации и во вторую. К примеру, ботвиньей с осетриной кормили только до первого июня. Рябчики и тетерева появлялись в меню во вторую половину навигации, а стерляжью уху, поросенка под сметаной, котлеты де-воляй, севрюгу и паюсную икру можно было спрашивать с весны и до поздней осени.
117
Увы, дом сильно обветшал. Денег на его ремонт у елатомских властей, понятное дело, нет, а хоть бы и были… К счастью, нашлась одна состоятельная москвичка, купившая «Фрегат» (так называют этот дом елатомцы), чтобы его восстановить.
118
Версия о том, что Попова была прототипом главной героини горьковской пьесы, не подтверждена никакими документами. Серьезным краеведам и историкам литературы давно известно, что прототипом Вассы Железновой была нижегородская купчиха Мария Капитоновна Кашина, владевшая целой речной флотилией, что… Впрочем, пусть себе считают. На то они и серьезные краеведы, которые без документов шагу ступить не могут. Вот если бы нашли письмо Горького, в котором было бы написано… Или в мемуарах жены Горького, или его секретаря, на худой конец – его кошки… И безо всякого письма или мемуаров можно верить в то, что Мария Андреевна Попова была прототипом Вассы Железновой, и до хрипоты спорить с неверующими. Только представьте себе – маленький и, мягко говоря, небогатый поселок городского типа в Рязанской губернии, в котором не так-то просто найти работу, где среднемесячной зарплаты на найденной с трудом работе хватит на то, чтобы пару-тройку раз пообедать в московском ресторане, в котором живут люди, не первый год спорящие о том, кто был прототипом главной героини пьесы, которую сейчас…* И ведь пьеса-то не бог весть какая, если честно. Ладно бы прототип Офелии или Раневской, а то…
Уж если зашла речь о прототипах, то нельзя не упомянуть уроженца Елатьмы епископа Таврического и Симферопольского Михаила, в миру Михаила Михайловича Грибановского, действительно бывшего одним из прототипов чеховского рассказа «Архиерей». Тут уж не домыслы, а письмо Ивана Бунина к Борису Зайцеву, в котором он пишет: «В „Архиерее“ он слил черты одного таврического архиерея со своими собственными, а для матери взял Евгению Яковлевну». Ялтинский знакомый Чехова, священник С. Н. Щукин, писал в мемуарах, что на Антона Павловича произвела большое впечатление фотография епископа Михаила, которую он случайно увидел в витрине фотоателье и купил. На фотографии епископ, смертельно больной туберкулезом, которому жить оставалось всего ничего, сфотографирован рядом с матерью…
119
Девишевы и вообще любили утеснять крестьян. Папаша Девишева, купив Ардабьево уже после реформы 1861 года, сильно им насолил, выпасая свой скот на мужицком выгоне и самовольно захватывая смежные с его поместьем куски общинной земли. В ответ крестьяне избили Девишева так, что его хватил паралич. До самой смерти барина возили в инвалидной коляске, и говорить он не мог, а только мычал. Сына, видимо, это ничему не научило.
120
Скорее всего, Спиридон искал заначку жены, но их сестра, в отличие от нашего брата, умеет прятать деньги в таких местах… Отчаявшись ее найти, он и выдал своей Серафиме вексель.
121
Теперь этот подземный ход, понятное дело, закрыт, завален землей навсегда, и в нем, если верить рассказам аборигенов, хранится библиотека Ивана Грозного.
122
В нынешней Елатьме есть улица Янина. В музее есть его фотографии. Янин потом пошел на повышение в Москву, но Елатьму, как мне рассказывали, не забывал. Не любил он ее, потому как была у Андрея Никитовича хорошая память и все свои военные успехи под стенами Елатьмы он помнил хорошо. Говорили мне в Елатьме, что именно Янин приложил усилия к тому, чтобы Елатьма не стала райцентром, а так и осталась поселком городского типа. Зато его родное Сасово, которое не одну сотню лет входило в состав Елатомского уезда, стало в двадцать пятом году и городом, и райцентром. Впрочем, это мне так говорили, а уж как оно было на самом деле…
123
Теперь это Елатомский детский дом-интернат для умственно отсталых детей.
124
Чинить ивовые корзины, у которых отвалилось дно или оторвалась ручка, нанимали детей. За каждую починенную корзину платили по полторы копейки. За день можно было заработать от двадцати до тридцати копеек. Взрослые рабочие за плетение корзин получали до семидесяти пяти копеек в день. Такой заработок считался хорошим. Рабочий день длился одиннадцать часов. Лошади, подвозившие прутья и другие материалы для плетения корзин, тоже должны были работать по одиннадцать часов в день. Так рассчитал хозяин, но с ним были не согласны лошади. Они медленно жевали овес в перерыве на обед и не успевали поесть за час. Полуголодные, они работали плохо, а жевать быстрее отказывались. Тогда Философов приказал плющить овес специальной толкушкой, чтобы лошадь пережевывала его быстрее. Тем, кто плющил овес по одиннадцать часов в день, хозяин платил по полтиннику. Делали это две женщины. Философов высчитал, что рубль, затраченный на подготовку овса лошадям, окупается более чем в десять раз. Как этот человек потом все прогулял, промотал, заложил завод банку и в конце концов лишился его – ума не приложу.
125
Потом, правда, выяснилось, что к Кутузову с донесением послали однофамильца Бологовского, но… это выяснилось потом и к нашей истории уже не имеет отношения.
126
Теперь это Заволжск.
127
Настоящее промышленное производство бензола в России начнется только через десять лет, когда военные поймут, что без него у них не будет тротила. Станут бензол получать в Донбассе, из газа, который выделяется при нагревании коксующихся углей. Потом наладят производство бензола из нефти в Баку, на заводах Товарищества нефтяного производства братьев Нобель, и к семнадцатому году взрывчатки и снарядов у России будет столько, что хватит еще на четыре года Гражданской.
Теперь работы Никифорова имеют лишь историческое значение, теперь и места того не найти, где стоял сгоревший дотла заводской корпус, в котором пытались получать бензол, теперь… хорошо бы доску мемориальную. Пусть и не мраморную, а чугунную, с обычными чугунными буквами. Ведь это был, строго говоря, первый в России завод, специально построенный для получения бензола из российской нефти. Пусть у них не получилось, пусть получилось не у них и лишь через десять лет, но если бы не они… Если бы у них получилось? Тогда было бы у России бензола хоть залейся и тротила тоже. Тогда в начале второго года Первой мировой мы бы не отступали из-за нехватки боеприпасов, а могли наступать и войти в Берлин в пятнадцатом году. На тридцать лет раньше. Тогда… даже страшно подумать, как все могло бы быть, кабы у инженера-технолога Никифорова и его команды все получилось в тысяча девятьсот пятом году. Благодарные потомки воздвигли бы в Заволжске, который назывался бы, конечно же, Никифоров, а вовсе не Заволжск, даже не обелиск, а целый пантеон, в котором принимали бы в пионеры инженеры-нефтехимики студентов со всей России. Почетный караул вносил бы черное, цвета нефти, орденов Менделеева и Зелинского бархатное знамя нашей нефтехимии с вышитым на нем золотом бензольным кольцом. Студенты бы становились на одно колено, целовали знамя и торжественно клялись топить печки ассигнациями, а не нефтью, маленькие дети из детских садов и школ Заволжска, наряженные в костюмы атомов углерода, водорода и простейших углеводородов вроде пропана, бутана и бензола, водили бы хороводы в форме бензольного кольца и других циклических соединений, а взрослые пели бы хором под гитару песни о каталитическом крекинге и ректификации…
– Эк ты размечтался, – скажет читатель и будет, наверное, прав. Денег на пантеон вряд ли дадут. Скорее всего, на деньги, собранные по подписке, поставят жители Заволжска маленький железный обелиск с маленькими железными буквами в маленьком и чахлом городскому саду. Насчет водящих хороводы детей в костюмах я не уверен, а вот собаки…
128
Работали на территории будущего Заволжска при деревне Алекино два небольших крахмальных заводика. Один принадлежал Александру Федоровичу Кляузову, а другой – Федору Никаноровичу Челнокову. Вот про них уж точно ничего интересного и занимательного рассказать нельзя, кроме, пожалуй, того факта, что Александр Федорович Кляузов был однофамильцем отставного гвардии корнета Марка Ивановича Кляузова из чеховского рассказа «Шведская спичка». В детстве я думал, что Чехов из головы выдумал эту смешную фамилию, а оно вон как оказалось… На месте заволжских краеведов я бы рассказывал туристам о том, что Марк Иванович и Александр Федорович были двоюродными братьями. Не рассказывают… Ну и зря.
129
Читал я список рабочих нужд и думал: что если бы все Бурнаевы-Курочкины, которые тогда владели заводами, фабриками, шахтами, железными дорогами и пароходами, выдали рабочим мыло, полотенца, галоши, одеяла, накинули бы по тридцать или хотя бы по двадцать копеек к дневному заработку до известных событий в октябре семнадцатого? Может, оно бы и обошлось? Ведь они же требовали не национализации, не расстрелять как бешеных собак, а мыла. Мыло же дешевое. Да и полотенца с одеялами тоже можно было купить оптом. Буквально за копейки. Вот и сейчас. Если бы мыло постоянно не дорожало, если бы накинуть к дневному заработку хотя бы по… если бы врачи… если бы лекарства.... Мы бы даже галоши купили за свой счет. Глупые это, конечно, мысли, но ведь не все же думать умные.
130
Геннадий Алексеевич, к счастью, не пропал, не был репрессирован, а стал одним из ведущих специалистов по строительству химических предприятий. Принимал участие в строительстве заводов в Новомосковске и под Нижним Новгородом. И все бы ничего, но был Бурнаев-Курочкин из тех, кого в те времена называли «лишенцами», и очень боялся, что во время выдачи новых паспортов в тридцать третьем году ему будет отказано, со всеми вытекающими из этого последствиями. Наверное, так оно и было бы, если бы Геннадий Алексеевич не умер раньше от остановки сердца. Похоронили его на Дорогомиловском кладбище в Москве. Том самом кладбище, которое снесли в сорок восьмом. Сын Бурнаева-Курочкина стал крупным специалистом по строительству промышленных предприятий и в девяносто первом году приезжал на празднование стодвадцатилетия завода.
131
Не знаю почему, но химики, как мне рассказали аборигены, недолюбливают «фибру». Считают ее… недалекой и скуповатой. Аборигены мне не смогли объяснить почему. Само собой, что и дети «фибры» – тоже «фибра». Само собой, что и в драках с одной стороны химики, а с другой – «фибра». То, что фибровой фабрики уже нет, совершенно не меняет дела и, наверное, еще долго не будет менять.
132
Смесь тротила с аммиачной селитрой.
133
С тех самых пор население мало-помалу убывало, и теперь в Заволжске живет чуть больше десяти тысяч человек, на заводе и вовсе осталось три с половиной сотни. Почти столько же, сколько было сто лет назад – в семнадцатом году.
134
Вы просто читаете текст, написанный обычными буквами, а мне об этом рассказывала директор Заволжского краеведческого музея Светлана Вадимовна Касаткина. Если ее страстную речь передавать письменно близко к тексту, то она состояла бы из одних заглавных букв преогромного размера.
135
Швабриных и теперь много в Шацке и районе. Как подумаешь, что маленькие Швабрины терпят в школе на уроках литературы…
136
Провинция была большой и занимала всю площадь современной Тамбовской области и, кроме того, прилегающие территории смежных областей – Воронежской, Пензенской и Саратовской.
137
Генерал-рекетмейстер – это совсем не то, о чем вы подумали и понимающе ухмыльнулись. Это всего-навсего человек, который в России восемнадцатого века принимал прошения и жалобы. Не все, конечно, а те, которые смогли до него дойти. Воображаю эти отписки из разных уездов в Шацкую канцелярию. Наверняка Петр, с его маниакальной страстью влезать во все дела, предписал воеводским канцеляриям собрать с уездов в приказном порядке жалобы, чтобы проверить, как будет работать рекетмейстерская контора. Сидел в Шацке воевода, читал эти жалобы, то есть отписки, чесал в затылке, багровел лицом, утирал с него пот и такими словами вспоминал уездных секретарей и канцеляристов…
138
На самом деле в Шацке не краеведческий музей, а историко-культурный центр, но для краткости я его буду называть краеведческим музеем. Он и по сути краеведческий музей.
139
Как тут не вспомнить письмо воеводы Афанасьева Алексею Михайловичу, в котором он писал: «в осаду ни один человек не идет, ожидает всякого дурна».
140
К сожалению, чертежи концентратора были утеряны после смерти Николая Федоровича. В Московском архиве Министерства иностранных дел, в читальном зале которого Федоров работал в последние годы жизни библиотекарем, некоторое время сохранялась склеенная им собственноручно картонная модель концентратора – две гладко выструганные дощечки основания и кусок бечевки. Увы, и эти ценнейшие артефакты пропали в восемнадцатом году. Раз уж зашла речь о космосе. В том же зале висит еще один портрет – Вячеслава Михайловича Филина, уроженца села Новочернеево Шацкого района, а заодно и вице-президента РКК «Энергия», соратника Королева, участника разработки «Бурана», участника разработки… У Вячеслава Михайловича заслуг перед отечественной космонавтикой столько, что если их по одной раздать односельчанам, то хватит даже малым детям и старикам. Шацкому музею он подарил настоящий ракетный двигатель первой ступени и спускаемый аппарат одного из наших «Союзов». Конечно, двигатель и спускаемый аппарат не новые, но если к ним приложить руки, то можно… Нет, на околоземную орбиту, конечно, не выйти, но на орбиту Шацка или даже Рязани…
141
Сын князя Кугушева Вячеслав Александрович известен тем, что был большим другом большевиков. Таким большим, что дружба эта довела его до нескольких ссылок. Мало того, он даже продал свое имение в Шацком уезде и вырученные за него сто восемь тысяч рублей передал в кассу большевиков на проведение второго съезда РСДРП, чтобы они там, в Лондоне, раскололись на большевиков и меньшевиков. Даже женат Кугушев был на сестре большевика Александра Цюрупы. И при этом умудрился в Самаре руководить деятельностью масонской ложи. После семнадцатого года был комиссаром тюрьмы, работал в Комитете помощи голодающим, по поручению Ленина обменивал белых на красных и… спокойно ушел на пенсию в тридцатом году. Умер в сорок четвертом своей смертью. Не совсем, конечно, своей, потому как попал под трамвай в Москве. А пойди он по хозяйственной части, а не свяжись с большевиками, а не дай им денег на второй съезд… Может, до сих пор жил бы себе припеваючи в своем имении в Шацком уезде и курил бы трубку-стамбулку из собственной глины. Может, и мы бы жили.
142
Фораминиферы, конечно, маленькие и одноклеточные – меньше миллиметра. Их надо в микроскоп рассматривать. Правда, некоторые, давно вымершие, достигали двадцати сантиметров. И вообще, когда в вашу честь назовут хотя бы одно, пусть и вымершее, одноклеточное – тогда и будете снисходительно улыбаться. Кстати, о палеонтологии. В краеведческом музее Шацка есть небольшая витрина, в которой лежат россыпью мелкие, меньше семечек, древние акульи зубы. Когда-то в мезозое здесь было теплое море, и в нем жили очень маленькие акулы скваликораксы с крошечными зубами. Питались они падалью. Теперь акульи зубы в большом количестве находят при дорожных работах около села Малый Пролом.
143
После того как большевики взяли власть в свои руки, газета быстро поменяла название на более спокойное: в восемнадцатом году на «Плуг и молот», а в девятнадцатом – на «Рабочий и крестьянин».
144
В самом Шацке большевистский уездный комитет партии создавал присланный Тамбовским губкомом участник штурма Зимнего и член партии с марта семнадцатого года Арсений Петрович Иванов. Было Арсению Петровичу в восемнадцатом году девятнадцать лет. Он и стал первым председателем Шацкого укома РКП(б). Сохранилась фотография Иванова, где он в военной шинели, портупее, перепоясанный широким ремнем и с такими детскими пухлыми щеками… Он потом с такими щеками принимал активное участие в подавлении Тамбовского восстания.
145
Те, кому такой финал не нравится, могут придумать себе что-нибудь оптимистическое. С оптимистическим финалом все будет смотреться куда лучше.
И вот еще что. Рассказывали мне в Шацке, что у них в районе много блаженных. И тех, которые уже умерли, и живых. В одной деревне есть могилка блаженного, к которой местные жители ходят, когда долго дождя нет. Берет старушка ведро воды (а там уж одни старушки-то и остались) и выливает на надгробную плиту. И все. И больше ничего не надо. И на следующий день льет как из ведра. И ни разу не было, чтобы дождь не пошел, сказался больным или обещал пойти на следующей неделе в четверг.
*
Это, собственно, вся история. Продолжения у нее не было. Правда, еще какое-то время искали цепь, но ее тоже не нашли. Было еще, кажется, письмо из-за границы с просьбой прислать хоть немного денег, поскольку обучение кота встало в копеечку, а жизнь в Париже больно дорога.
*
Дедушка Георгия Карловича, Владимир Николаевич Кожин, называл Спасск не иначе как Свинском. На подаренном внуку альбоме с репродукциями Айвазовского в конце дарственной надписи он сделал приписку: «Город Свинск». Мы, конечно, спишем этот Свинск на счет обиды выгнанного новой властью из своего дома дедушки.
*
Узнал я потом эту историю. Скучная до ужаса. Оказалось, что это и не оригинал вовсе, а копия и подарена музею каким-то писателем в двадцатом веке. Подумал я, подумал и решил сочинить свою.
*
Не будем здесь обсуждать источники и составные части духовного скопчества. Те, кто обсуждает, доходят до того, что скопчество связывают с названием города Скопин… а мы не будем, и все.
*
Во многих провинциальных музеях вам непременно расскажут о таких прототипах. Почему-то это всегда очень важно – жил ли в их городке известный писатель или хотя бы был проездом. У какой бабы спросил холодного квасу, в каком трактире обедал и что сказал половому. Может, писатель и не проезжал вовсе, а проезжала его жена, или свояченица, или просто пробегала писательская собака, отставшая от дилижанса. И про это не преминут рассказать и показать чудом сохранившуюся фотографию собаки. Расскажут и о судьбе ее щенков. Тем, что здесь была, к примеру, первая в России фабрика, которая производила швейные иголки или лучшие в мире примусы, гордиться вряд ли будут. В Елатьме вам поведают о земляке Николае Павловиче Раевском – первом гомеопате Одессы. Раевский родился в Елатьме и прожил в ней в общей сложности совсем немного лет. Знаменит он вовсе не гомеопатией, а тем, что несколько недель или даже целый месяц был знаком с Лермонтовым, когда тот жил в Пятигорске. Раевский в мемуарах подробно описал Пятигорск того времени, дуэль поэта с Мартыновым, хотя сам на ней и не присутствовал, и церемонию похорон Лермонтова. Не свояченица, конечно, но и не жена. Тем не менее в списках знаменитых елатомцев Раевский занимает почетное место… Иной раз даже думаешь, что это только в России так любят все то, что связано с литературой, что у прочих там шведов и тем более американцев таких мыслей отродясь… Глупые, правду говоря, мысли. Такие надо от себя прогонять, но… иногда их думаешь. Против своей воли, конечно, думаешь.