Недавно моя сестра Лола и ее муж Саша преподнесли нам бесценный дар — письма наших родных и близких в Сибирь, когда-то при отъезде мы их взять не могли. Среди них — письма мамы, Лолы, нашей дочери и многих друзей. Только сейчас я понимаю, что нам с Игорем удалось достойно пережить то очень трудное время во многом благодаря этим письмам. Мы как бы вместе проживали эти годы, и никакая советская власть не могла нам их испортить.
Мама же за это время подружилась с нашими друзьями, продолжала принимать своих, ездила, много выступала, праздновала юбилеи, и ничто на свете не смогло бы у нее отнять редкостное умение жить и радоваться жизни.
Летом 1981 года мы в первый раз мы стали собираться в Сибирь, где Игорь отбывал ссылку. Тата с Милей постоянно жили с Игорем. Первыми в путешествие отправились мама и Таня. Танечка осталась на лето с родителями, а мама вернулась в Москву, тогда и мы всей семьей стали собираться. Нас задерживали только школьные занятия старших детей и практика, которую сын должен был проходить после девятого класса, а мы хотели поспеть туда ко дню рождения Игоря. В то время как я ломала голову, как бы мне половчее его освободить, мне позвонил завуч и в некотором недоумении сообщил, что Юра сказал ему, что он не может ходить на практику, так как должен поехать к дяде в ссылку в Сибирь. Узнав, что это правда, он, вздохнув, сказал: «Ну пусть едет». В предвкушении скорой встречи мы радостно делились со всеми нашими планами. По этому поводу Людмила Наумовна Давидович сказала: «Некоторые семьи собираются на курорт, как на каторгу, а вы — на каторгу, как на курорт». Эти ее слова могут служить эпиграфом к письму, которое мама написала по возвращении в Москву.
[осень 1981]
Мои дорогие Таточка, Игорь, Таня и Миля!
Каждый день собираюсь написать вам, чтобы еще раз выразить свою благодарность и восторг по поводу своего пребывания у вас, но Москва уже навалилась со всеми своими бесконечными заботами, минуты свободной нет, и жизнь моя в прекрасном Бородине уже представляется мне далеким сном, тем более что мне и вправду снится и ваш огород, и озеро, и горы, которые почему-то называются сопки, и Ясик и Стасик (щенки. — Н.Г.), и, конечно, вы все, мои дорогие и любимые.
Лола подробно вам расскажет о нашем житье-бытье, обо всех делах, благо у нее будет для этого достаточно времени. Я целые дни проторчала на съезде, там было прохладно, и, наверное, это было одно из немногих мест в Москве, где можно было укрыться от удушающей жары, кроме того, в буфете продавали потрясающий жульен из грибов, поглощаемый мною в неописуемых количествах. Все остальное было предельно неинтересно, а вот за рамками съезда было много приятных встреч, разговоров и прочего времяпрепровождения. Гвоздем съезда, по-моему, было подаренное вами платье. Так что можно объявить конкурс на лучшую модель — «Париж — Бородино». Очень завидую Лоле и Саше, что они окунутся в вашу жизнь, — так бы хотелось снова посидеть со всеми вами в вашей голубой гороховой кухне.
Все, все знакомые и друзья целуют вас, кланяются, а Игоря поздравляют с днем рождения и желают скорейшего и постоянного возвращения в столицу нашей родины. Крепко, крепко целую вас, мои родные, очень люблю, мама, теща, бабушка.
P.S. Сегодня уезжаю в Горький, жду вашего звонка в следующую среду на даче.
7 мая 1981
Дорогие мои Таточка и Игорь!
Так давно не было от вас писем, да и по телефону давно не разговаривали, — не понимаю, почему вы нам не дозвонились, мы все время сидели дома, да и телефон работает хорошо, мы купили два новых аппарата, темно-красные, очень красивые и слышно по ним очень хорошо. В среду, 13-го, опять будем ждать звонка. Днем я буду все время дома, а вечером уйду к Маргарите — отмечать двадцать пять лет со дня смерти Фадеева. Просто не верится, что уже четверть века прошло с того дня, кажется, что это было вчера, — так запомнился этот день до мельчайших подробностей.
У нас все благополучно, мы здоровы, только руки у меня опять покрылись паршой и даже прополис не помогает. Но это не самая страшная хвороба. Мы прекрасно съездили в Мелихово, Ясную Поляну и Спасское-Лутовиново. Погода была хоть и холодная, но ясная. Жили мы в Туле, в гостинице: мы с Маргаритой в одном номере, а Таня — с Настей [53]. Они все время о чем-то болтали и хихикали. 1 мая провели весь день в Ясной Поляне, музей был закрыт, но нас пропустили на территорию заповедника, мы были одни, ходили на могилу, к скамейке Толстого, и это было прекрасно. А когда 3-го мы приехали снова, чтобы показать девочкам дом, то уже ходили толпы экскурсантов, и все выглядело совершенно иначе. Но нас провели отдельно. А вообще они принимают двадцать шесть экскурсий в день по сорок человек. Как это выдерживает Яснополянский дом, видно, хорошо строил старик Волконский! А в Спасском потрясающе восстановили дом, привезли из Орла подлинную тургеневскую мебель — просто чудо!
<…>
Пасху мы отпраздновали очень весело, было столько еды, что я все время вспоминала бабушкин рассказ, как еще в Баку один гость у них на Пасху так объелся, что тут же и умер. Но у нас, слава богу, все остались живы и довольны. На следующий день(26-го) пришли Графовы и Городницкие, и пир продолжился, просидели с восьми до часу ночи.
Маргарита сейчас уехала в Армению на съезд писателей, должна 9-го вернуться.
С Ниночкой разговаривали 5-го, наговорили 18 минут. У них все хорошо, осенью они должны получить квартиру — три ком-наты, 78 метров, в нескольких остановках от их нынешнего дома.
Голоса у них бодрые, прислали очень смешные фотографии, я потом их вам перешлю…
Что-то вы нас не балуете письмами, пишите хоть изредка. Как ваши сельскохозяйственные успехи? Я все вспоминаю стихотворение М. Светлова «Еврей-земледелец».
Крепко вас целую. Надеюсь летом к вам выбраться.
Шестидесятилетний юбилей Лидии Либединской в письмах и тостах Письмо Тани Губерман [54] родителям в Сибирь
26–27 сентября 1981
В пять часов мы поехали в ЦДЛ. Там, в Дубовом зале, уже был накрыт роскошный стол в виде буквы Ш. На столе стояли разноцветные свечи: желтые, красные, зеленые и оранжевые. Рядом с каждым прибором стояла маленькая рюмка с переводной картинкой, а в ней — букетик астр. Все было сделано в бабушкином вкусе. Накануне бабушка купила маленькие брелочкив виде солнышка и снеговиков, которые положили каждому под салфетку. Бабушка, когда началось торжество, сказала: «Дорогие, раньше полагалось класть к каждому прибору что-нибудь с золотыми фермуарами, но сейчас золото подорожало. Я не в состоянии положить золото, поэтому положила маленький брелочек — кто наденет его на ключ, у того этот ключ будет счастливым!»
В ЦДЛ сказали, что у них никогда не было такого красивого стола и очень давно не было такого, чтобы пришли все приглашенные гости. Потом начались тосты, читали стихи, словом, был настоящий спектакль. Паперный подарил индийскую конфетницу и сопроводил подарок следующими стихами:
Тебе мы дарим что-то.
Индийская работа,
ручная,
цветная
и стильная притом.
Заморская конфетница —
она не часто встретится,
она ведь золотистая,
она украсит дом.
Играя звонкой лирою,
слегка пофантазирую:
допустим, ты, усталая,
воротишься домой —
блеснет тебе конфетница,
ах, это ж Зяма с Фирою,
ах, это ж Боря с Фирою,
всегда они со мной.
Хочу тебя, о Лидия,
в наилучшем видеть виде я —
младою
душою,
и телом, и т.п.
Навек тебе завещано
цвести прекрасной женщиной,
быть членом-многочленом
родимого СП.
Прими ж сие изделие
в знак дружбы и веселия,
тебе пускаю трели я,
как славный соловей.
Подписываюсь: верный,
прямой, нелицемерный
и глубокопаперный,
эх-да, Залман-Зиновий!
Журавлев читал «Я вас люблю, хоть я бешусь…». Горин подарил радиоприемник «Россия» и прочел рассказ, который я вам переписала, Алла Александровна пела «Снегопад».
Бабушка выглядела как настоящая графиня, сшила себе специально для этого дня шелковое лиловое платье. Тетя Маша испекла два пирога и написала на одном — 6, а на другом — 0. В пироги вставили шестьдесят свечей, и в конце вечера мы принесли бабушке эти пироги, и она задула свечи. Потом Юра произнес речь от лица всех внуков.
Паперный поднял тост за Мильку, он сказал: «Сегодня родился внук Лидии Борисовны, Эмиль, который сейчас выпивает в Восточной Сибири». Лева Шилов все это фотографировал.
Было несколько бабушкиных одноклассников. Потом они звонили, выражали свои восторги и говорили, что ничего подобного они в жизни еще не видели.
Когда все закончилось, человек двадцать поехали к нам, в Лаврушинский. Подарки Горин вез отдельно в своей машине. Только французских духов было шесть флаконов и очень много различных ваз.
Дома мы сидели до четырех утра. Утром я поехала в ЦДЛ помочь Рите Саксаганской перевезти подсвечники в ЦДРИ. Когда я вернулась, мы с бабушкой перебрали цветы, там оказалось триста шестьдесят роз, не считая множество других роз и цветов, которые приносили накануне! Позже пришли Смоленский, Давыдов, Журавлевы, Маргарита и тетя Тоня, которая тоже принесла красные розы.
Из письма Лолы Либединской — Губерманам
31 октября 1981
…Я все-таки постараюсь, по мере своих слабых сил, передать вам то, что мама говорила на своем юбилее. Когда она начала говорить, я вспомнила всю необыкновенную точность Вашего, Игорь, сравнения тещи со стихией. Возбужденная вниманием, поклонением и дарами, эта стихийная сила, составляющая ее сущность, выплеснулась наружу сокрушительным потоком эмоций, оформившихся в благодарственный гимн жизни, со всеми ее светлыми и темными сторонами, которые существуют для того, чтобы острее ощутить счастье.