– Надо соорудить какое-никакое одеяло, достаточно большое, чтоб ты его все на себя не перетягивал, – сердито сказал за завтраком Уилл. – У меня спина совсем замерзла.
В течение завтрака его настроение не улучшилось.
– И мне надоела еда без соли, – ворчал он. – Пепел от гикори, конечно, лучше, чем ничего, но нам нужна настоящая соль. Эс-О-Эль-Мягкий знак! Как думаешь, найдется?
Джо покачал головой.
– Лизунцов[69]тут нет, – сказал он. – Была бы весна, добыли бы кленовый сироп[70]…
– Толку-то? Я соли хочу!
– Одно и то же, – отмахнулся Джо. – Старые трапперы годами вместо соли используют сироп…
– Ну, звучит странновато. Но ладно, верю. Вообще-то сладенькое точно сейчас не помешало бы… Слушай, раз уж мы о еде – пообещай мне кое-что!
Джо не почуял подвоха.
– Что пообещать?
– Что не пристрастишься к тем красным грибам!
Джо скорчил гримасу и кинул в товарища камушек; помимо своей воли он при одной мысли о перечно-едких и очень быстродействующих рвотных сыроежках почувствовал, как его желудок словно бы оборвался.
– Если будешь меньше болтать, – буркнул он, – могли бы найти уже дерево с медом. Мед лучше соли, лучше, чем сахар.
Уилл живо заинтересовался.
– Я ведь видел пчел на черничной поляне, – сказал он. – Пройдем чуть ниже того места, где мы дикуш нашли, и я попробую найти дупло…
– Иди один, – отвечал индеец. – Мне надо сделать лук и стрелы.
– Это еще зачем? Ты что, думаешь, нам еще одна росомаха встретится?
Товарищ его ответил не сразу.
– Чувствую зло, – сказал он наконец. – Что-то плохое. Чувствую. Вчера ночью тоже. И странный звук в горах. Нехорошо. С луком и стрелами надежнее.
– Волки, точно, – взволнованно заявил Уилл. – Их только и не хватало, все остальное-то уже было…
– Нет, – сказал Джо, – так далеко к югу, нет, тут волков нет. Звуки волчьи, но не волк.
Уилл немного подумал.
– Не знаю, – сказал он, – но с каркажу ты оказался прав, может, и сейчас тоже. Так что если нам придется столкнуться еще с какими-нибудь индейскими демонами, то лучше быть наготове… Делай свой лук, а я метательных камней наберу – глядишь, что и получится.
– Метательных камней?
– Ну да. Тяжелых, округлых, примерно с куриное яйцо, – беззаботно ответил Уилл. – Дай мне таких камней и день на тренировку – и я ими набью больше дичи, чем ты луком и стрелами.
Джо только фыркнул: он не знал, что во всем округе Уилл славился как отменный снайпер, когда дело доходило до древнейшего метательного оружия, известного человеку. Уилл, похоже, был одним из тех, в ком вдруг возрождаются пещерные люди, вроде тех, о ком рассказывал Борроу[71]: кто мог перебросить камень через церковный шпиль; или раб во времена Революции[72], который хвастал (и вполне обоснованно), что может на тридцати ярдах убить камнем любого; или, если брать времена менее давние, белый парень из Теннесси, который запросто убивал кроликов и рябчиков камешками, коими был вечно набит его карман. Как семьсот воинов-левшей из Гая[73], Уилл попадал в цель, не промахиваясь «даже на ширину волоса», причем ему не нужна была и праща, хватало стальных пальцев наработанной правой руки. Сколько Уилл помнил себя, попасть камнем в цель для него было так же легко, как любому другому мальчику – показать на эту цель пальцем. Этот его дар, похоже, и был продолжением простой способности показывать пальцем. Джо продолжал оскорбительно ворчать, и Уилл решил продемонстрировать свой талант; он сбегал к берегу и вернулся с пригоршней подходящих камней.
– Поставь любую мишень, в какую ты можешь попасть из лука, – сказал он, – и смотри, что я могу сделать камнем!
Джо безропотно поднялся и в тридцати ярдах воткнул ошкуренную белую ветку тополя, принесенную накануне с бобровой плотины. Такой же белый шест, в какой Робин Гуд и Маленький Джон стреляли в дни, когда тисовый лук и стрелы с гусиными перьями царили в веселой Англии.
– Не думаю, что ты попал бы хоть одной стрелой из шести, – хмыкнул Уилл, – но смотри теперь…
Мальчик выдвинул вперед левую ногу и, держа свои снаряды в левой руке, правой быстро швырнул камень. Тот полетел как пуля. С громким стуком камень попал точнехонько в цель, и белый шест задрожал. Звук еще не затих, а в мишень ударил новый камень, и еще один, и еще. Шесть камней за какие-то шесть секунд! Все камни попали в цель, кроме одного – тот лишь «мазнул» тополевую палку. Зато последний камень, самый тяжелый из всех, врезался в мишень с такой силой, что верх палки расщепился и она сломалась. Джо был в восторге.
– Не поверил бы, если бы сам не видел, – сказал он. – Ты бросаешь камни лучше, чем мой дядя стрелял из лука. А у него в воздухе бывало сразу шесть стрел, а однажды он прострелил насквозь бегущего бизона, а если стрел нет – он кидал камни лучше любого индейца. Но ты еще лучше.
Выше похвалы Джо не знал: его дядя, великий вождь, воплощал для мальчика храбрость, силу и искусство.
– Ну, – сказал Уилл, – приятно, что ты оценил. – Он поднял с земли несколько пушинок, оставшихся от дикуш. – А теперь пойду дупло с медом искать. Постарайся не попадать в неприятности, пока меня нет!
По пути к черничной поляне мальчик остановился и наскоро смастерил небольшой короб из бересты и пары акациевых шипов. Пройдя еще немного, он взял комок смолы со ствола ели и прибыл на поляну во всеоружии для поисков пчел – как учил его старый Джуд Адамс, лучший в Корнуолле бортник.
Там, где когда-то лесной пожар выжег подлесок, выросло много белого клевера[74] – это растение любит гари. Над цветами тут и там жужжали пчелы. Мед с белого клевера – самый лучший. Есть, конечно, липовый мед, густо-золотой и ароматный, или гречишный, коричневый и пикантный; но белоснежные полупрозрачные соты с медом белого клевера – всегда сокровище улья. Маленьких коричневых лесных пчел Северной Америки здесь было большинство. Однако тут и там мелькали и другие представители, например, с золотыми полосками на вытянутых изящных телах. Это были завезенные в Америку итальянские пчелы, отроившиеся с пасек в городах и деревнях и нашедшие пристанище в лесах. Они-то Уилла и интересовали. Итальянские пчелы не только приносят больше меда, чем их американская родня, но и бойцы из них не такие свирепые, что не менее важно для того, кто намерен бортничать, не будучи особо обременен одеждой. Держа в левой руке короб, Уилл правой шарил в траве, ища здоровую пчелу. Поймать ее на до было, ухватив большим и указательным пальцами так, чтобы не повредить ни пчелу пальцами, ни пальцы пчелой. Первая попытка была не слишком удачной. Уилл схватил крупную итальянскую рабочую пчел у, возившуюся в цветке, но, к сожалению, слишком близко к голове. Оскорбленное насекомое изогнулось и всадило жало точно в середину подушечки большого пальца Уилла.
– Ой! – вскрикнул Уилл, роняя пчелу, словно это был обжигающий уголек. – Ой! Ой! – добавил он, сунув горящий, будто пронзенный раскаленной иглой палец в рот.
– Ну, – заметил он, вынув наконец пораненный палец изо рта и обращаясь к мирозданию, – по крайней мере это ее убило. – Уилл знал, что у пчелы жало зазубренное, а не гладкое, как у осы, и поэтому пчела может ужалить лишь однажды, а потом погибает, потому что застрявшее в ранке жало отрывается. – Но одного раза мне довольно. Печально, что она не умерла до того, как меня ужалила… Хваталку надо сделать, вот что.
Он сложил несколько широких листьев и с их помощью сумел изловить несколько пчел и посадить их в свой короб; на сей раз обошлось без ранений. Смолой он приклеил к спинке каждой пчелы немного белого пуха дикуши и затем выпустил первую на прогалине, где он мог следить за ее полетом по белой метке. Пчела с сердитым гудением полетела прочь, поднялась выше, сделала пару кругов и потом полетела прямо, как пуля из ружья, туда, где лес начинал подниматься по склону горы. Уилл внимательно следил за ней и приметил, где пчела скрылась в кронах деревьев в сотне ярдов от места, где он стоял.
Поспешив туда, он выпустил вторую пчелу, которая в целом повторила те же действия. Правда, она была, похоже, из другого роя, поскольку полетела почти точно в противоположном направлении. То же было и с третьей. Зато четвертая, поднявшись над деревьями, полетела к склон у. Уилл пошел в указанном пчелой направлении, внимательно осматривая каждое дерево на пути. Он миновал редкую рощу с высокими деревьями, потом полосу вечнозеленых растений и, наконец, высоко поднялся по склону. Здесь он выпустил еще одну пчелу, но та полетела туда, откуда Уилл пришел.
– Проглядел, кажется, – пробормотал Уилл. – Но по крайней мере направление верное.
Он повернул назад, миновал вечнозеленый пояс и снова оказался в нижней части склона. Но сколько он ни искал, найти дерево с пчелами не удавалось. Тут он припомнил одну из максим Джуда Адамса: «Если тебе не помогают глаза, используй уши». Мальчик сел и прислонился спиной к морщинистому стволу большого сахарного клена[75], чьи огромные ветви простирались не меньше чем на пятьдесят футов от мощного корявого ствола, и стал напряженно вслушиваться. Сперва он слышал только цоканье красных белок[76], далекое карканье во Хронов[77], трели поползня[78], стук клюва пушистого дятла[79]и неумолчную перекличку черношапочных гаичек[80], порхавших вокруг в охоте за насекомыми. Но немного погодя Уилл различил низкий тихий гул, чем-то похожий на звуки органа, на который накладывались более звонкие и резкие голоса белок и птиц. Теперь он понял, что давно уже слышит этот гул – насыщенное, звучное жужжание занятого трудами улья. Поначалу казалось, будто гудение исходит со всех сторон. Но когда Уилл поднялся и отошел немного в сторон у, звук стал тише. Наконец мальчик понял, что он исходил от того самого клена, под которым он сидел.