– А есть дикобразов можно? В смысле людям? – поинтересовался Уилл.
– Да, – ответил Джо, – если голодаешь. И надо крепкий желудок, чтобы его мясо не пошло обратно.
Глава VIВладения бобров
Как-то утром Джо и Уилл проснулись, чувствуя себя особенно бодрыми. В августовском воздухе ощущалась какая-то острота, намекавшая, что холода уже не за горами. Как только краешек солнца появился над Черной горой, мальчики кубарем выкатились из своей теплой постели, исходящей ароматом хвои. За прошедшие дни их крепкие, стройные и коричневые от загара тела совершенно закалились и привыкли к холодку. Неподалеку от лагеря маленький водопадик устроил круглый бассейн в гранитной скале, футов пятнадцати в поперечнике и футов шесть в глубину. В прозрачной золотисто-бурой воде взблескивали спинки форелей, чьим домом был этот водоем. Там, где водопад падал в чашу, белели пена и брызги. Мальчики пользовались этим маленьким водоемом как личной ванной и каждое утро ныряли в колко-холодную воду горного ручья. Вот и сегодня они разом прыгнули в воду с покрытого мягким зеленым мхом каменного берега и принялись плавать в крутящейся воде, сами похожие на играющих вокруг них форелей. Немного поплавав, они выбрались на берег и принялись растираться пригоршнями сухого мягкого сфагнума, который они нарочно запасли и сложили кучкой у своей «ванной» вместо банных полотенец.
Минуту спустя Джо уже раздувал уголья в очаге, аккуратно сложенном из сухих сучьев граба и бука, а Уилл в это время чистил рыбу – дюжину форелей, которых он прямо голыми руками вытащил из маленькой запруды, где мальчики держали запас из последнего улова. Завтрак начался довольно бурно: Уилл нашел тонкий и плоский кусок сланца[45]и водрузил его на два булыжника над очагом вместо сковородки.
– Плохой камень, – прокомментировал его действия Джо.
– Да ну тебя, Джо, – отозвался Уилл. – Смотри лучше: дядюшка Уилл сейчас изжарит рыбку на сковородке, а то надоело все на вертеле…
– Я смотрю, – кротко ответствовал Джо, но при этом отодвинулся подальше от огня. И только Уилл положил на раскалившийся камень вычищенную и выпотрошенную форель и собирался класть вторую, как – бабах! – словно бомба взорвалась: во все стороны разлетелись осколки сланца, куски рыбы и пепел. Уилл упал на спину, дрыгая в воздухе голыми ногами. Поднявшись, он обнаружил, что форель, сланцевая «сковородка» и бо́льшая часть очага исчезли. А Джо согнулся пополам в беззвучном хохоте.
– Кто стрелял? – пробормотал пораженный Уилл. Ему понадобилось с полминуты, чтобы понять наконец, что виной всему мягкий камень, в котором было достаточно влаги. Когда та превратилась в пар, раскаленный сланец взорвался.
Уилл восстановил очаг и вернулся к проверенному способу готовки – на шампурах из прутьев. Джо меж тем молча сходил к ручью и принес тонкий и плоский, слегка выгнутый осколок мелкозернистого гнейса[46].
– Нет уж, сэр, – отказался Уилл. – Можете сами завтра испытывать эту утварь, а я держусь за старые верные шампуры.
Вскоре завтрак был готов. Форель выложили на квадратные куски березового луба вместо тарелок и присолили зеленоватым пеплом от коры гикори; и очень скоро лубяные «тарелки» опустели. Последовал десерт – по кварте сладкой черники на брата и сколько угодно свежайшей, чистейшей воды. Наконец скауты были готовы к трудам и заботам. Мальчики были в превосходной форме. Организм Джо избавился от последних следов змеиного яда, а у Уилла окончательно зажили царапины и ссадины, заработанные в битве с дикобразом. Этот день они решили посвятить исследованию ручья, поставлявшего форель к их столу.
С милю они шагали по территории, уже хорошо им знакомой благодаря неоднократным походам, посвященным рыбной ловле. Потом эти места закончились, и мальчики очутились у длинного и узкого ущелья – казалось, каменистые холмы рассек гигантский меч. Из ущелья сквозь густые заросли елей и вырывался их ручей. А дальше, за ельником, блестело широкое водное пространство. Мальчикам пришлось протискиваться сквозь очень плотно стоящие ели. Пройдя через них, они оказались на берегу озера акров в двадцать пять. А в конце этого озера или, вернее, запруды, виднелась плотина добрых ста футов длиной. В основании ширина плотины достигала пятнадцати футов, в высоту – десяти и состояла из длинных сучьев, толстые концы которых были направлены против течения. Эти концы, казалось, были обработаны тупой стамеской или зубилом. Каждый сук был закреплен горкой глины, и глиной же была покрыта вся передняя часть плотины; из глины торчали концы сучьев.
– Похоже, кто-то строит тут мельницу, – заметил Уилл, оглядывая плотину.
– Могвина, – коротко ответил Джо.
– Это еще кто?
– Бобр[47], – объяснил индеец.
– Ты хочешь сказать, что бобрам под силу выстроить такую здоровенную плотину[48]? – недоверчиво спросил Уилл.
Вместо ответа Джо нагнулся, с усилием вытянул из плотины один из сучьев и протянул его Уиллу. Заостренный конец сука словно бы обработали многочисленными ударами стамески, но вдоль поверхности каждого из срезов шла небольшая канавка, как если бы на лезвии той стамески была щербина. Канавка эта отмечала щель между четырьмя оранжевыми самозатачивающимися резцами бобра, и ее можно видеть везде, где поработали эти резцы: так сказать, фирменный знак строителя-бобра. Мальчики поднялись на плотину. Ниже по течению были беспорядочно навалены ветки со старыми, почерневшими в воде сучьями в основании и свежесрубленными, то есть свежеотгрызенными, наверху; тут и там виднелись ошкуренные колья из осины. Экономные бобры съели кору, а сами колья использовали для укрепления плотины. Противоположная сторона была аккуратно обмазана глиной и выглажена словно мастерком штукатура.
– Наверное, они это хвостами разглаживают, – сказал Уилл: он помнил длинный плоский чешуйчатый хвост бобра.
Джо рассмеялся.
– Много глупых рассказов про бобра, – фыркнул он. – Бобр, он хвостом ничего не разглаживает. Он шлепает хвостом по воде, когда ныряет, – сказать другим бобрам, что кто-то идет. Когда валит дерево, хлопает по земле, сказать, что дерево сейчас упадет, чтобы другие бобры береглись.
– Полно, Джо, – заспорил Уилл, – скажи еще, что бобры разговаривают.
– Разговаривают, конечно, – ответил Джо, – не хуже тебя. Только они разговаривают хвостом, а ты языком, и, кстати, очень много иногда. Бобр, он хвостом разговаривает, плавает, еще носит сучья и глину между хвостом и лапами, а больше ни для чего. А другая глупая история, – продолжал он, с редким для себя красноречием обличая бобра, – будто он высасывает воздух из бревен, чтобы они утонули. По правде, он их прижимает ко дну глиной.
– А зачем он их прижимает ко дну?
– Чтобы зимой есть кору, – ответил Джо. – Пошли, покажу.
Он повел Уилла по дамбе. По ее гребню шла хорошая утоптанная тропа, настоящее шоссе лесного народца и его главная улица. От дамбы по диагонали тянулась канава, или даже канал, фута четыре в ширину и два в глубину. Он уходил в лес, прямой как стрела. Вырытые земля и глина были аккуратно сложены в бруствер по краю канавы.
– Это кто-то лопатой выкопал, – заявил Уилл, внимательно осмотрев канаву.
Джо не ответил, вместо этого он повел товарища вдоль канавы, через подлесок, к краю рощи дрожащих на ветерке осин. В конце канала несколько деревьев, некоторые из которых были в пару футов в диаметре, были свалены все тем же «зубилом» с «говорящей» канавкой на каждом из его следов. Ветки были отделены от стволов, а сами стволы разделены на четырехфутовые отрезки, сложенные у края канала. Глубокие следы в глинистом склоне показывали, где часть таких «поленьев» была спущена в канал. Позже возле плотины мальчики увидели дерево, надежно за крепленное на дне глиной. Джо было нелегко убедить Уилла в том, что все это – работа бобров.
– Сейчас они вернулись домой, живут тут, – объяснял Джо. – А все лето они путешествуют, играют, ходят в гости, живут в норах на берегу, веселятся. В августе собираются дома, всю ночь работают, весь день спят, чинят плотину, хатки, запасают еду на зиму.
– Откуда ты про них столько знаешь? – спросил Уилл.
– Ловил их, – отвечал индеец. – Однажды поймал большого – семьдесят фунтов. Бобры, они в ловушке тихо сидят, не шумят, не бьются, как рысь или волк. А он попал в ловушку – и стоит в ней, а рукой прикрывает голов у… Если ударить, он удар отбивает и опять закрывается. Вот я однажды поймал молодого бобра. Я его выучил: он за мной ходил как собака и спал под моим одеялом, а когда я шел куда-то далеко, ехал наверху моего заплечного мешка. Когда делал стоянку – он плавал в реке, но когда я свистел – сразу приходил.
– А что с ним стало? – спросил Уилл, потому что Джо замолчал.
– Белый человек застрелил, на шкурку, – коротко ответил Джо и после паузы добавил: – А я выстрелил в белого человека.
– Ты что же, убил его?! – ужаснулся Уилл.
– Нет, – ответил его товарищ, – руку только сломал, перебил кость. Пришли еще белые люди, прогнали меня, я не успел еще выстрелить.
Мальчики вернулись к плотине и рассмотрели бобровые хатки, которых тут было несколько. Они походили на индейские типи, только меньше. Бо́льшая их часть была построена в воде. Основание их на несколько футов было ниже поверхности, а над водой они поднимались на три-четыре фута и в диаметре были около пяти. Впрочем, одна из хаток была раза в два больше остальных и стояла в довольно глубоком месте. Она была сооружена в основном из очищенных от коры сучьев и бревен тополя и стояла на возведенном на дне прочном фундаменте из глины, укрепленной сучьями; в фундамент были заделаны крепкие колья. Эти колья наклонялись к центру постройки, были переплетены ветками и хорошенько обмазаны смесью глины и торфа – в результате стены хатки были в добрых три фута толщиной.