Довольно скоро оленья тропа, по которой шли мальчики, повернула вверх, и они поняли, что поднимаются по длинному каменистому склону Блэк-хилл, Чёрной горы — одной из самых мрачных и диких низких гор в протянувшейся к северу гряды. Стало темнеть, и заметно похолодало. Уилл заколебался, потому что тропа вела прямо к вершине, но Джо шагал так уверенно, будто знал, куда идёт.
— Где заночуем, Джо? — спросил наконец Уилл. — Может, поищем пещеру?
— Нет, – ответил Джо. — Пещеры холодные летом[21]. Надо искать белую сосну[22].
— Думаешь, мы сумеем разжечь костёр? — спросил Уилл: он-то хорошо помнил, как ему самому удалось сделать это с величайшим трудом, да и то у него были заранее приготовлены специальные палочки, ремешки из оленьей шкуры и сухое дерево.
— Сегодня огня нет, – коротко отвечал Джо. — Нет сухого дерева. Не найдём.
— Так на что тебе эта белая сосна? — осведомился Уилл, слегка раздражаясь.
— Идём, увидишь, – только и ответил юный индеец.
Прошёл час; мальчики миновали лесную полосу, состоявшую из тсуги[23], елей и бальзамической пихты[24], которыми заросла вся нижняя часть склона. Теперь вокруг были буки, клёны и, время от времени, молодые белые сосны. Проходя мимо гладкого бука с низко свисающими ветвями, Джо остановился, ухватился за нижние ветви и взлетел на дерево. Он поднимался по регулярно расположенным ветвям с такой лёгкостью, словно шагал по лестнице, и остановился только на самой вершине. Здесь он огляделся, пока не заметил в угасающем свете дня то, что искал; затем он ловко слетел вниз, где Уилл бегал вокруг дерева, пытаясь сохранить тепло.
— Ну, скаут, – пропыхтел последний, когда Джо спрыгнул на землю, – я рад, что ты спустился. А то я думал, ты решил свить себе на ветвях гнёздышко на ночь…
— Нет, коротко ответил Джо, – не гнездо ночью, логово. К утру будет холод.
Джо, повернув под прямым углом к прежнему направлению движения, двинулся вдоль склона; Уилл трусцой следовал за товарищем. Вскоре они добрались до сосновой рощи, которую Джо углядел с дерева. Некоторые из сосен были огромными старыми великанами, но в основном роща состояла из довольно молодых сосен, чьи ветви спускались к земле. Джо, согнувшись, полез под нависающими ветвями, в самый центр рощи. Здесь деревья были ниже; земля под ними была усеяна толстым слоем высохших сосновых иголок. Тут Джо принялся обламывать сухие ветки внизу деревьев, пока не расчистил участок футов пяти в диаметре[25]. Нависавшие сверху многочисленные ветви с длинными иглами хорошо защищали от дождя — здесь до мальчиков капли практически не долетали. Джо прислонил две самых больших сломанных ветви к стволу сосны, и уложил поперёк слой веток поменьше. Потом мальчики наломали небольших сосновых побегов, покрытых ароматной хвоей, а из них соорудили что-то вроде соломенной крыши. Толстый сосновый ствол стал задней стеной шалаша, а с обеих сторон они воткнули в землю много веток и переплели их гибкими молодыми ветками — наконец, вышел шалаш, открытый лишь с одной стороны, пусть не слишком прочный, но довольно тёплый — по крайней мере, внутри было куда теплее и суше, чем снаружи. К концу работы оба мальчика неплохо согрелись, потому что трудились усердно и в спешке. После этого под руководством Джо они выбрались наружу и насобирали сухой бурой хвои, пока не заполнили свой шалаш ими на половину высоты. Хмыкнув, юный индеец зарылся в эту хвою так, что снаружи осталась только его вороная голова; его белый спутник последовал за ним, мигом зарывшись в хвою, не хуже сурка. Высоко над ними свистел и стонал в верхушках деревьев ветер, гнавший шуршащие в ветвях струи дождя. Но под нависающими ветвями сосен, под плотной хвойной крышей и под бурым одеялом из старой хвои мальчикам было тепло и сухо.
Сворачиваясь калачиком под покровом сухих игл, Джо пробормотал:
— Белая сосна — великое дерево. Он всегда даёт индейцам одеяло. Мы тут спим до завтра. Потом, может, дождь кончается, и мы делаем костёр. Дождь не кончается — мы остаёмся тут. Ничего, кожа закаляется, не мёрзнем.
— А как насчёт пожевать? — осведомился Уилл.
— Пожевать есть много повсюду, – отвечал Джо. — Ягоды, коренья, кора. Дождь кончается — делаем огонь, ловим рыбу, куропатку, готовим их, – вкусно…
— Знаешь, Джо, – перебил Уилл, – пожалуй, хватит на сегодня. Я проголодался и без твоих рассказов о разной еде. Обед довольно давно был.
— Голодный? — презрительно отозвался Джо. — Как насчёт ходить два, три, четыре дня зимой, совсем без еды?
— А тебе так приходилось? — ахнул весьма впечатлённый Уилл.
— Да, – отвечал Джо, – много раз. Иногда все кролики умирают, потом волки, лисы, рыси, ласки, потом индейцы, и всем тяжело. Индейцы, они едят вяленую рыбу. Когда кончается, едят собак, потом мокасины, потом кору, что придётся.
К этому времени почти совсем стемнело, ветер выл над горой как дикий зверь, а дождь ещё сильнее сыпался на деревья.
— Давай, Джо, расскажи про это побольше, – попросил Уилл. — Только про еду не рассказывай. Ничего про пиршества и груды пищи. Давай про голод, про то, как замерзают насмерть… Так мне станет уютнее тут.
Джо задумался.
— Зимой индейские дети всегда голодны, всегда мёрзнут, – произнёс наконец он. — Когда я маленький, я часто очень голодный был — иногда и два, и три дня подряд совсем не ел. Мама, она тоже голодная, но отдавала мне всю еду, какую находила. Я слишком слабый, чтобы ходить, она слишком слабая, чтобы меня носить, племя ушло, нас оставили в маленьком типи[26] у замёрзшего озера… У неё были только старый топор, нож, один крючок с лесой из коры, а для наживки — ничего. Я плакал и плакал, вот какой был голодный. Но я был только маленький мальчик, – оправдывающимся тоном сказал Джо.
Она везде искала, наживки нет. Не нашла. Она взяла топор. Сделала прорубь во льду. Слабая, надо часто отдыхать. Потом села у проруби. Отрезала кусок мяса от ноги, для наживки. Кровь пустила в прорубь, подманить рыбу. Насадила своё мясо — поймала большую щуку… Отрезала большой кусок для меня, другой кусок для себя, перевязала ногу, остальное для наживки. Наловила ещё, смогли дожить до встречи со своими.
Настало долгое молчание.
— Хорошо иметь такую мать, – сказал Уилл наконец. — Она всё ещё живёт на севере?[27]
— Нет, – ответил Джо. — Она заболела, когда меня не было дома. Я вернулся и увидел, что племя оставило её и ушло. Она умерла. Отец, он умер сильно раньше. Медведь задрал. Я тогда тоже ушёл от племени. Потом шёл, шёл, шёл на восток, пришёл в Корнуолл. У меня там дядя. Брат отца.
Джо умолк, и Уиллу как-то расхотелось расспрашивать дальше. Шёл час за часом; мерное дыхание юного индейца показывало, что он крепко спит. Стояла полная темнота, какая только и может быть в безлунную дождливую ночь в густом лесу. Хотя мальчики лежали на расстоянии чуть больше фута друг от друга, Уилл не мог различить во тьме лицо Джо или рассмотреть стволы деревьев у самого входа в их шалаш. Он, кажется, начинал понимать, что имела в виду Библия, говоря об ужасе тьмы кромешной. Впервые в жизни у него не было возможности оказаться при свете, как только захочется. Этой ночью, что бы ни происходило во тьме, клубящейся перед его напряжёнными глазами, придётся ждать до утра, чтобы что-нибудь увидеть. Потом он вспомнил о диких, свирепых зверях, которые беззвучно рыскали за добычей во мраке за деревьями. Уилл невольно начал представлять, как страшно, когда во тьме тебя хватает вдруг когтистыми лапами неведомая тварь — может быть, ягуар, о котором так легкомысленно упомянул мистер Донеган. Неожиданно мальчик вздрогнул и почувствовал, как волосы на его голове встали дыбом, а по позвоночнику пробежала ледяная волна — он услыхал звук, который заставил его вскочить, взметнув фонтан сосновых иголок. Да, сомнений не было: звук послышался вновь, и Уилл резко втянул воздух, словно упал в ледяную воду. Это был звук тихих крадущихся шагов в подлеске, среди плотного занавеса из сухих сосновых ветвей. Кто-то кружил вокруг их шалаша — и с каждым кругом подходил всё ближе! Уилл больше не мог. Он потряс товарища за плечо. Глубокое сонное дыхание Джо прервалось — индеец проснулся мгновенно.
— Джо, – прошептал Уилл, – там кто-то ходит…
Джо приподнялся и с минуту внимательно прислушивался к шагам кружащего вокруг шалаша существа. Потом хмыкнул и снова улёгся.
— Оно — оно опасное? — чуть заикаясь, спросил наконец Уилл. Хотя реакция Джо его порядком успокоила, он всё же хотел бы иметь представление о ночном госте.
— Кого ты можешь услышать, тот не опасный, – ответил Джо. — Опасный зверь, он ходит тихо. А это только старик дикобраз.
— Откуда ты знаешь?
— Просто ни один другой зверь не смеет делать такой шум, – объяснил индеец. — Только старик Колючка. Он знает, его никто не тронет. И шумит, не боится, – и с этими словами Джо вновь уснул.
Уилл попытался последовать его примеру, но не смог. Наконец шаги затихли; теперь не было слышно ничего, кроме завывания ветра и шороха дождя. Но только он начал засыпать, как откуда-то сверху послышался звук, напоминающий звон колокольчика. «Динь-динь-динь», – потом пауза и снова: «Динь-динь-динь» в каком-то неземном, жутковатом ритме.
— Ну и ночка, – пробормотал Уилл. — И что у на с теперь в программе? — и он повернулся, чтобы разбудить товарища, но тот уже сидел, так же озадаченный звуком колокольчика, как и сам Уилл.
— Что это, Джо? — во второй раз за ночь Уилл задавал этот вопрос.
— Не знаю. Думаю, индейский демон.
— Ты что, боишься?
— Да, – честно признался Джо.
Этот ответ почему-то вернул Уиллу часть утраченного мужества.