— Догадываетесь? — озадачил он меня.
— Нет.
— Электромотор.
— Неужто в этой крохе детали, как в настоящем моторе?
Молча Александр Матвеевич вооружает меня линзой, и я вижу микроскопические ротор с обмоткой, щетки, магнит, коллектор и одну из крышек — в нее вмонтирован рубиновый камень-подшипник.
— А где вторая крышка?
— Сейчас сделаем и опробуем мотор.
Он взял латунную проволочку, закрепил в цанге токарного станка и стал выделывать крышку моторчика.
В руках ежеминутно появлялись другие резцы, подобные лучам. При их соприкосновении с деталью, вращающейся со скоростью тысяча пятьсот оборотов в минуту, вспыхивал вихрь искорок. Как можно обрабатывать обломок проволочки, если все слилось в вихревой клубок?
Но Александр Матвеевич и видел и чувствовал, где и что сточить, а что оставить. Когда он выключил мотор, крышка была почти готова к сборке. Надо было ее осторожно снять с цанги, а то упадет на пол — не найти, и Александр Матвеевич наклеил около резцедержателя бумажную коробочку.
Наступила последняя операция. Александр Матвеевич надел окуляр, взял пинцетом крышку, положил ее на малютку наковальню. Затем кончиком пинцета зажал рубиновый камушек-подшипник, наложил на отверстие крышки и впрессовал в нее подшипник деревянной оправочкой.
— Вот и готово. Сумеете закрыть мотор?
Куда там! Пальцы мои будто чугунные, никак не управятся с простейшей для Левши работой.
Едва взял он у меня крышку, как она встала на предназначенное ей место, и тут... Александр Матвеевич подключил моторчик к элементу батарейки, и крохотка тихонечко запела, заработала, как большой мотор.
Мастеру понадобилась полая игла. Он протянул руку к коробке со стальными проволочками, отобрал самую тонкую, отрезал кусочек, заточил необычной формы острие. Минуты две — и новое перовое сверлышко уже сверлит продольное отверстие в иголке.
Написать легко. А какая точность глаз, рук, пальцев, какое чутье нужны, чтобы внутри иглы просверлить прямой, как солнечный луч, канал. Намертво крепится в цанге сверло, а иголка вращается. Несколько оборотов, и мастер останавливает станок, сверло выдвигается из иглы, и стружка выбрасывается. Важно сохранить идеальную прямоту сверла, иначе оно сама или же иголка немедленно сломаются.
Движения Александра Матвеевича быстры, непрерывны и предельно точны. Многолетняя работа над микроизделиями убедила Сысолятина: прерви он движение — и пальцы совершат ошибку, замедли он движение — и на точности его скажутся удары сердца, незаметная дрожь руки или тела, а может быть, и то, и другое, и третье, да еще что-то, не поддающееся разгадке...
Видимо, мысль о том, как и что делать, давно отстоялась и не здесь, во время работы, а раньше, в часы, когда она вынашивалась. Гибкие руки, удлиненные в кистях, действуют уверенно, тонкие, как у пианиста, умные, неугомонные пальцы не делают ничего лишнего. Кажется, у Александра Матвеевича, как у кудесников из народных легенд, работа течет без треволнений и неудач. Говорю ему об этом. Он улыбается, берет пинцетом из пробирки очередную пылинку, дает мне смотреть через линзу.
— Шахматный конь?
— Верно.
— Такой же, как на ВДНХ?
— Не совсем. Те кони размером поменьше. Этого я забраковал.
Смотрю коня сверху, переворачиваю на бок, — никакого изъяна. Александр Матвеевич тычет кончиком иглы куда-то между глазом и ухом миниатюрного коня, а я в линзу не вижу, — надо иметь зрение Левши, чтобы заметить порез в тысячную дольку миллиметра.
Услышав, что изготовление другого коня задержало отправку шахмат в Москву, удивляюсь — никто не увидел бы пореза, зачем было переделывать?
Он пожал плечами, удивился вопросу.
— Брак есть брак. Не могу я его подразделять на малый и большой.
Спрашиваю, какая из миниатюр потребовала наибольшего напряжения мысли, воли и рук.
— Ленин, — отвечает Александр Матвеевич.
Задумав сделать бюст Ильича на пьедестале, он собрал из библиотек Артемовского и Буланаша альбомы с репродукциями работ художников и скульпторов, изучал их, начал лепить фигурки из пластилина. Утвердившись в замысле, перешел к подготовительным моделям из дерева и мягкого металла. Наконец, месяца через два, взялся за серебро. Из серебра и сделана миниатюрная скульптура Ленина, венчавшая экспонаты уральца на ВДНХ.
И тут в домашней мастерской умельца вспомнились мне ленинские записи о замочнике Хворове.
Это было в прошлом веке. Владимир Ильич, даже находясь в ссылке, интересовался прикладным искусством, создателями миниатюр. В своей книге «Развитие капитализма в России» он написал о замочнике Хворове из местечка Павлово. Хворов изготовлял из одного золотника (4,3 грамма) 24 замка; отдельные их части были не больше булавочной головки. Но, восхищаясь талантливостью умельца, Ленин показывает, что Хворов исключение, что капитализм уродует рабочего, не дает развиваться его творческим способностям.
И тогда, в прошлом столетии, Ленин видел наше время, когда творчество перестанет быть уделом избранных, станет массовым. Мне кажется, Ленин уже тогда представлял себе таких умельцев, как Александр Матвеевич.
Думаю об этом, гляжу на высокий выпуклый лоб, смелый разлет бровей уральского Левши, в его мечтательные глаза. Человек нашего времени: рабочий — конструктор — художник. Талант Сысолятина в какой-то мере неповторим, как неповторимы судьбы людей. Но Сысолятин не исключение, как Хворов. Он один из тысяч, проявляющих свои таланты во всех областях духовной жизни, отдающих себя полностью для общего блага.
Принципы социализма и коммунизма общеизвестны. Но почему-то мы часто не обращаем внимания на слова, объединяющие оба принципа: «От каждого — по способностям».
А ведь именно эти слова заключают в себе главное: каким должен быть человек нового общества.
По способностям!
Это значит — весь талант, всю энергию души, все лучшее, что есть в тебе, сполна отдавай народу. И не только отдавай то, что дано тебе по наклонностям, по условиям воспитания, а развивай, совершенствуй свой талант, умножай то, чем одарила тебя природа.
Иные говорят: далекое будущее. Нет, близкое. Для многих — уже сегодняшний день. Посмотрите кругом. Разве не видите людей, для которых труд является увлекательным творчеством, первой жизненной потребностью?!
Два потока — труд рабочего и художественное творчество — сливаются в единую реку, устремляются к тем неоглядным далям, когда труд для всех без исключения перестанет быть только источником получения средств к жизни, а сам по себе будет человеку вознаграждением. И вот он — человек, испытывающий наслаждение от самого процесса труда и его результатов, доставляющий людям своей работой эстетическую радость.
Для Александра Матвеевича Сысолятина, и не только для него, сам труд уже стал вознаграждением.
ЧАСТЬ ВТОРАЯМЕЖДУ УДАРАМИ СЕРДЦА
СТРОПТИВАЯ МАЛЫШКА
Конструкторы машиностроительного завода спроектировали новое автоматическое устройство — умную, высокопроизводительную машину. В ней предполагались и узлы-великаны и узлы-лилипуты. Все узлы, за исключением одного, успешно осваивались заводом, на котором были мастера на все руки. И только наименьший из лилипутов не получался. На первый взгляд работа была знакомая — обычная, механическая и сборочная. Но как возьмутся за доводку деталей, попытаются подогнать одну к другой в микроузле, даже виртуозы-лекальщики пасуют:
— Немыслимо — болтик в три десятых миллиметра! Миллиметровый и тот не выдержал нагрузки.
И всего-то нужно было осилить единственный микроузел, экспериментальный, чтобы с ним испытать агрегат. Дальше было бы легче. Условились передать изготовление микроузла заводу точного приборостроения, и там, на конвейере, пошло бы массовое производство этой неподдающейся сердцевинки. Но первый экземпляр, опытный, экспериментальный, как его одолеть?! Пробовали всяко, бились с упрямцем группами и в одиночку — безрезультатно.
Конструкторы приуныли.
Неужели придется возвратиться к менее удачному и к тому же дорогостоящему варианту автоматического устройства, имевшему единственное преимущество — в нем не предусматривалась строптивая малышка?
— А если уральский Левша? — сказал директор завода.
В павильоне «Промышленность РСФСР» на ВДНХ он познакомился с установкой беспроводной электромагнитной связи поверхности с шахтой. Установка понравилась, особенно приемник с динамиком Сысолятина. Александра Матвеевича представили директору как современного Левшу. Вспомнив о нем, директор предложил:
— Поезжайте, товарищи конструкторы, к уральскому Левше, авось выйдет...
И двое прикатили в город Артемовский, в мало кому известный поселок Буланаш, заручившись разрешением министерства: если Сысолятин найдет работу выполнимой, отложить ему на время плановые задания по лаборатории.
Посмотрев чертежи, Александр Матвеевич понял, до чего тверд орешек.
В тонкостенный стальной кубический сантиметр надо было поместить свыше двухсот микроскопических деталей. Если бы просто поместить, как тот «табун из шестнадцати тысяч коней» в индийскую горошину, то это не представило бы для Сысолятина особого труда. Но микроузел не конюшня, а сложный механизм. Здесь каждая деталь несет определенную функцию, немалую нагрузку. Детали различны по форме, по размерам. Одни должны взаимодействовать на расстоянии, другие — в тесном соприкосновении. Обработка внутренних деталей кубика должна быть микронной точности. «Как сделать такие детали? Какие приспособления нужны? — размышлял Александр Матвеевич, изучая чертежи. — Штуковина закручена куда гуще электронных приборов и автоматов, с которыми имел дело, — о миниатюрах и говорить нечего. Взяться?.. А если не справлюсь?..»
— Попробую, — сказал он на другой день.
— Если бы можно, за месяц, — попросил старший конструктор.
— Через неделю сообщу, получается ли у меня что-нибудь, тогда и сроки обсудим.