Они пригласили Александра Матвеевича рассказать о ВДНХ, о миниатюрах. Сысолятина поразили не по-детски зрелое проникновение в жизнь, в искусство, их трогательная добрая заботливость друг о друге. Идут коридором школы в обнимку или держась за руки пятеро-шестеро — по бокам те, что частично потеряли зрение, посередке — полностью ослепшие. «Спасти бы их, Саша... Может быть, твои иглы помогут...»
Такие мысли занимали Александра Матвеевича, пока не входил в свою домашнюю мастерскую. Тут он не имел права ничем, абсолютно ничем отвлекаться от работы. Искусство микротехники требовало от него предельной собранности, полной отрешенности от всего, что не имеет прямого отношения к манипуляциям мастера над крохотными созданиями.
...Многолетняя работа Сысолятина над миниатюрами рассматривалась им как приближение к федоровскому заказу: «Это тебе не инструмент для операций на микробах. Иголки коснутся глаза...»
Во много раз больше времени, чем изготовление, заняли отбор наилучшей стали для операционных иголок, обдумывание их форм и своих движений с резцами — движения должны были быть не менее микроскопичны, чем сами иглы... Картина работы прорисовывалась медленно, чаще в пути домой, когда он шел опушкой леса из шахты или лаборатории автоматики. Он выбирал дальний путь, чтобы подольше оставаться наедине и думал о сделанных им прежде полых иглах, и об американских операционных, о которых ему сообщили в письме. Они казались грубыми. Надо было сделать иглы Федорову тоньше американских, изящней, чтобы хирургам было и удобно, и приятно ими действовать, чтобы ими легко было зашивать раны глаза.
Когда же вечерами Сысолятин заключал в тисочки заготовки и невидимый резец касался металла, умственное и физическое зрение мастера выхватывало и отражало лишь предыдущий и последующий шаг резца. Тут господствовали полная уверенность и рожденная этой уверенностью безошибочность движений, не допускающих ни остановок, ни замедленности.
Федоровский заказ был исполнен из сверхпрочной стали в нескольких вариантах.
Морозным зимним днем Александр Матвеевич прилетел в Архангельск. Святослав Николаевич ввел уральца в святую святых глазной клиники, а в последующие дни сделал при нем, с его иголками более двадцати операций.
Это было истинное волшебство!
Александр Матвеевич видел, как Святослав Николаевич удалил осложненную катаракту и вставил искусственный хрусталик киномеханику из Астрахани Козлову, — то был сто восемнадцатый хрусталик доктора Федорова. С волнением наблюдал уралец, как хирург зашивал раны роговой оболочки его иглами, — они оказались самыми лучшими из всех, когда-либо побывавших в руках Федорова — одного из самых искуснейших офтальмологов мира.
Никогда не забыть Александру Матвеевичу счастливейших мгновений в жизни давно ослепших людей, когда безмерная теплота света коснулась обновленных хрусталиков и роговицы. У астраханца это случилось на шестые сутки после операции, у Валентины — на девятые.
...Валя ослепла, когда ей было три года. Через шестнадцать лет ее привезли в клинику Федорова. Перед хирургом и Сысолятиным сидела русоволосая красавица с глазами, потухшими, казалось, на всю жизнь. Федоров сменил мутные хрусталики на пластмассовые, зашил сысолятинскими иголками раны. А когда собрались снять с глаз повязки, Валя замерла: не будет ли, как прежде, до Федорова? Не останется ли, как это было не раз, после других операций, та же чернота. И спокойнейший в часы операций хирург, и его ассистенты, и Сысолятин — все с тревогой ждали: удача или неудача?
И вдруг — два солнца, и слезы в них, и благодарность доктору Федорову, подарившему девушке свет, и ему, Сысолятину, участнику этого чуда.
То были мгновения счастья и уральского Левши.
В часы операций Сысолятин изучал каждое движение Федорова, про себя отмечал недостатки операционных инструментов, а потом искал формы новых конструкций, набрасывал эскизы. Он их показывал Федорову и его коллегам, и они, чтобы вовлечь уральца в решение новых научных и практических задач клиники, знакомили его с работами по замене стекловидного тела глаза жидкой пластмассой — силиконом, с экспериментами по замене мутной роговой оболочки специальным пластмассовым протезом.
— Такие операции, — говорил Федоров Сысолятину, — нужно проводить под микроскопом. Задача сложная. Ее можно будет решить, если изменится операционная техника врачей, если в их руки попадут, наконец, новые инструменты. Тут, Александр Матвеевич, дело за вами, за вашим мастерством.
Несколько раз собирался своеобразный совет офтальмологов и уральского Левши. Обсуждали его эскизы, делали замечания, просили сделать инструменты меньше всех существующих до той поры и иными по конструкции. Федоров написал мне в дни пребывания Сысолятина в Архангельске:
«Иглы Александра Матвеевича для зашивания ран глаза отличаются своей миниатюрностью. Мы их применили при операциях замены мутного хрусталика глаза искусственным для зашивания раны роговой оболочки. В проекте в содружестве с Александром Матвеевичем — создание нового инструмента для зашивания ран, в основе которого лежит полая, еще более тонкая игла.
Намечено изготовить около десяти инструментов, которые были бы не только уменьшенной копией существующих, но и принципиально новыми».
Я встретился с Александром Матвеевичем после его приезда из Архангельска. Он стал как будто моложе, внутренне богаче от приобщения к работе талантливых врачей, и все ему давалось в те дни легче, чем раньше, хотя и немало проблем вставало перед ним.
Какой материал будет надежней для новых хирургических инструментов? На какой конструкции микроножа остановиться, чтобы он вернее и дольше служил федоровцам и был безопасным для больных? В такой работе вредна спешка, но и оттягивать выполнение заказа нельзя — больные должны прозреть, и от него, Александра Матвеевича, тоже зависит благополучный исход операций.
Вскоре Святослав Николаевич сообщил мне, что пинцеты, микронож для рассечения спаек и антимагнит для размагничивания хирургического инструмента получены. «Все сделано очень хорошо. На днях опробуем инструмент в работе, и тогда пошлю письмо Сысолятину с благодарностью и критическими замечаниями, если они будут». В отзыве, присланном через несколько дней Александру Матвеевичу, Федоров писал: «Работать с вашим инструментом — одно удовольствие!»
Уже в ту зиму и весну окулист Федоров и его коллеги по клинике Архангельского института, применив инструмент Сысолятина, подарили свет десяткам людей. Среди них были термист Уралмаша Г. П. Злыгостев, машинист паровоза из Асбеста Н. И. Ратгинт, полковник в отставке М. С. Тихомиров.
Идет время, и еще сильнее желание Александра Матвеевича помочь своим трудом науке, технике, медицине.
По просьбе детских врачей Артемовского он спроектировал и изготовил миниатюрную иглу для внутривенных вливаний детям до двух лет. Игла незаменима, когда у тяжелобольных детей не прощупывается пульс, когда трудно находить вену для частых вливаний лекарств. Игла Сысолятина вводится один раз в вену ноги ребенка и закрепляется. Ее открывают, когда надо влить новую дозу лекарства, и закрывают до следующей процедуры. После выздоровления ребенка игла извлекается из тела.
Медицинским инструментом уральского Левши пользуются в Белоруссии профессор В. Т. Паромей и его коллеги, производящие операции в области роговицы; свердловский врач Г. П. Вяткин, проводивший оригинальной иглой Сысолятина исследования ткани при опухолях; врачи Буланаша и Режа, пользующиеся его микрозондом для извлечения желудочного сока у детей грудного возраста.
Да разве все то доброе, что делает Александр Матвеевич для здоровья людей, перечислишь?!
ШАХМАТНОЕ МИКРОСРАЖЕНИЕ
Оно началось во время поединков между Талем и Ботвинником за шахматную корону мира. Оно длилось около десяти лет.
Еще разыгрывались волнующие баталии советских гроссмейстеров, когда Александр Матвеевич Сысолятин приступил к созданию первых в мире микроминиатюрных шахмат. Им и суждено было открыть длительное, напряженное по труду и мысли состязание мастеров крохотных шахмат, которое проложило новую тропу уникальному творчеству.
Фигурки того первенца из белой и синей пластмассы мало чем отличались от вторых из латуни и стали, которые удивили знаменитых мастеров из Индии, посетивших ВДНХ. Почти тех же размеров были и фигурки этих вторых шахмат — диаметр основания 0,3 миллиметра, высота пешек — 0,4, коней — 0,6 миллиметра. Свои первые микрошахматы. Александр Сысолятин подарил Михаилу Ботвиннику, когда тот оказался победителем матча-реванша.
О подарке Ботвиннику и изделиях уральского Левши на Выставке достижений народного хозяйства в Москве, восторженно принятых посетителями из всех наших республик и пятидесяти шести стран мира, писала центральная и республиканская печать, передавало радио и телевидение. Эти известия особенно о микрошахматах, вызвали желание творцов миниатюр померяться силами с Александром Матвеевичем Сысолятиным.
Через некоторое время на выставке в Харьковском Доме народного творчества появилось изделие Анатолия Петровича Васюренко. В пластмассовой коробке находился выточенный мастером из кости и золота столик величиной с ноготь, а на нем фигурки, по размерам близкие к сысолятинским.
Шахматы Васюренко произвели огромное впечатление на студента Харьковского сельскохозяйственного института Николая Сядристого, делавшего свои первые шаги в микротворчестве.
Глядя на маленькие фигурки, излучавшие снежный блеск и словно растворяющиеся в воздухе, молодой студент думал о том, что любая вещь, любовно и вдохновенно выполненная человеком, приобретает нечто большее, чем ее практическое значение, — приобретает силу нравственного воздействия даже в том случае, если она не имеет прямого отношения к искусству. Пройдут годы, Николай Сядристый станет известным мастером микроминиатюр, и он расскажет, как его вдохновили шахматы Сысолятина и Васюренко, как он, пытаясь превзойти их, создал свои перламутровые, поместившиеся в скорлупе просяного зернышка, укрепленной на кончике иглы. А в те студенческие годы Николай Сергеевич еще и думать не думал, что его воспоминания, опыт станут основой его монографии о микротехнике, — в то время состязание мастеров еще только разгоралось, захватывая в свою орбиту далеких друг от друга лю