– при парадном поясе с кистями и с дщицей для записей в руках. Трижды прокричав здравицу императору, сановник торопливо заговорил:
– Бью челом Вашему Величеству. В Поднебесной множество буддийских монастырей и храмов, в них несть числа монахам, однако явившихся на аудиенцию к императору ничтожно мало. И ежели нынче сей монах предстал пред светлейшие очи, то, несомненно, имеет тому множество оснований. Молю Ваше Величество тщательно разобраться. Ежели его доводы придутся не по вкусу – казните без промедления.
– По ходатайству вельможи отпустите старца, – согласился император. И когда Бифэна снова ввели в зал, вопросил его: – Какая несправедливая обида заставила тебя прибыть во дворец?
– Я решился предстать пред государем исключительно по причине указа об истреблении буддийских монахов, – отвечал Бифэн.
– И что ты имеешь против нашего решения?
– В давние времена – при династии Хань – император Вэнь-ди[118] не рубил головы буддистам. Из поколения в поколение вы наследуете великим властителям. Небо высоко, земля беспредельна, моря щедро принимают все реки – к чему делать исключение для человека? Представители всех верований и всех течений – подданные государя. Отчего власть к одним благосклонна, а к другим равнодушна, буддистов уничтожает, а даосов возвышает?
– Основанием тому послужил доклад Небесного наставника Чжана с горы Дракона и тигра.
Не успел договорить, как доложили о прибытии самого Чжана. Император повелел пригласить даоса в зал, тот вошел, отвесил пять обычных и три земных поклона.
– Уважаемый преодолел столько трудностей в вашем морском пути, прошу простить за беспокойство, – приветствовал его император.
– Что вы, что вы! Сие есть приятная обязанность всех ваших подданных!
Дело в том, что Небесный наставник на самом деле пересекал моря и океаны в поисках чудодейственных грибов долголетия, дабы поднести их ко двору, – этим-то и объяснялось императорское приветствие. Даос увидел стоявшего у ступеней трона буддийского монаха и поспешил осведомиться:
– Государь мой вступил на путь истребления буддистов – отчего дозволили сему монаху появиться во дворце? Разве не об этом сказано нашими древними мудрецами: как сможет исправлять других не способный исправить себя? Прошу Ваше Величество задуматься над этим.
Император ответил:
– С раннего утра до поздней ночи вместе с гражданскими и военными чинами мы решаем важные государственные дела, порой сложно разобраться во всех мелочах и тонкостях. Мы пригласили монаха во дворец, почитая его знатоком древности и современности, но на деле от всех этих мудрецов слышишь пустую болтовню. Пока я не определился, как с ним поступить!
Тут уж Небесный наставник дал волю своему гневу и приказал гвардейцам препроводить монаха под конвоем в Отдел жертвоприношений. Буддист только усмехнулся:
– И о чем же там со мной будут беседовать?
– Для начала изымут твою ставленную грамоту[119], а потом отправят в отдаленные места на военное поселение, – пригрозил Небесный наставник.
Светозарный задумался: «Для моего долгого существования трудно указать год рождения, да и место пребывания как назвать – Небо или Земля? Все позднейшие последователи трех религий и девяти течений – мои потомки, тем более сие касается Чжана». Однако Бифэн ничем не выдал тайных мыслей и просто спросил:
– Не иначе как вы и есть праведник Чжан?
– Тебе не ведомо, что я – Небесный наставник, чьи жизненные силы неисчерпаемы, как мощь Неба и Земли, я несравненный во Дворце единорога, первый вельможа на горе Дракона и тигра, – напыщенно ответил Чжан.
– Мы, буддисты, не выставляем себя напоказ, не поддаемся искушениям[120], не стремимся уничтожить другие учения, полагая всех равными. По какому праву ты вознамерился сокрушить наши догматы? – спросил Бифэн.
В ответ Небесный наставник обрушился на него с обвинениями в том, что буддисты ничего не смыслят в Пути Неба – Дао – и не имеют ни малейшего представления об алхимии и магических практиках даосов: изготовлении киновари и пилюль бессмертия, изгоняющих нечисть нефритовых печатях (Ил. 13), амулетах с магическими заклинаниями, волшебных мечах и прочем.
Пространные рассуждения Чжана не были ни праздным пустословием, ни хвастовством. О нет, он искренне стремился доказать превосходство даосизма и унизить буддиста. Бифэн понял, что стоит ему в ответ разразиться гневной тирадой, как обстановке миролюбия настанет конец, да и вряд ли он добьется сим успеха: «Лучше промолчать: как говорится, язык на замке, сердце налегке – притворюсь бестолковым и непонятливым». Так он и поступил, однако молчание буддиста только раззадорило Чжана:
– Ну, ты же монах, расскажи про особенности твоего учения.
Бифэн сообразил – одно неверное движение, и партия проиграна, посему скоромно молвил:
– Да какое-такое учение может быть у нас, странствующих монахов? Ютимся в скитах да полуразрушенных храмах, носим одежду из старых лоскутов, в левой руке всегдашняя патра для подаяний, в правой вечный посох.
Чжан обрадовался, полагая, что монах ему проигрывает:
– Разумеется, вот они, буддийские заповеди. Живете, как нищие, носите истрепанную одежду – для вшей раздолье, патра – принадлежность попрошайки, а предназначение посоха – отгонять собак.
Резкости Чжана никому не пришлись по душе, даже придворные почувствовали, что даос говорит что-то не то. Бифэн ответил:
– Коли Дао-Путь Небесного наставника – само совершенство, смею ли я, ничтожный монах, принять от него наставление?
– Назовите тему, – заинтересовался Чжан.
– Например, как погрузиться в транс и отпустить свой изначальный дух в свободный полет.
– Что в этом сложного? – растерялся Небесный наставник.
Император, видя, что даос боится допустить оплошность, немедля объявил высочайшее повеление: во избежание ссор и конфликтов каждому спорщику проявить свои сверхъестественные способности, да не абы как, а со всем тщанием. Даос заявил, что теперь самое время пустить в ход всю тайную магию заклинания духов, «вызвать бурю и вспенить волны», вызвать небесных полководцев и заставить их выполнять его приказания.
– На каких условиях соревнуемся? – уточнил Бифэн.
– Коли я потерплю поражение – покину горную обитель, а коли ты – уйдешь из монахов и не будешь противиться государеву указу.
– Подобные наказания слишком мягкие.
– Да какие же еще?
– На кону – голова. Проигравший получает голову противника.
Перед началом состязания император обратился к военным и гражданским сановникам с призывом выступить поручителями соревнующихся:
– Желающие обязаны расписаться в книге. Буде допустят нерадивость, привлечь к ответственности их самих, а также соседей, родственников и друзей.
Четверо высоких военачальников выразили готовность стать поручителями даоса, но ни один – буддиста.
Государь снова громогласно обратился к придворным:
– Кто встанет на сторону монаха?
В ответ – полная тишина; можно сказать, ни вороны не каркнули, ни сороки не чирикнули, ветер стих и травы не колышутся. Небесный наставник веками обитал на горе Дракона и тигра, его имя передавалось из поколения в поколение, и никто не сомневался, что уж он-то не оплошает. А буддист – человек пришлый, неизвестно даже, из какого храма, речи его неубедительны. Приближенные перешептывались: ежели что пойдет не так, нешто он обо мне позаботится? Как говорится, встану – поддержит, а упаду – не поднимет. Кто-то уклончиво бормотал: «Да кто осмелится охранять буддиста?», а другие прямо заявляли: «Давно сказано: сваха не отвечает за зятя, поручитель не возвращает долги. Возьмешься защищать буддиста, а случись что не так – титула и наград лишишься».
Наконец, поручителями Бифэна выступили старейший сановник Чэнь и Лю Правдивый.
Состязание началось. Небесный наставник отдал множество распоряжений. Из двух близлежащих уездов затребовал: сорок девять столов, за коими никогда не сидели женщины, и триста мотков желтой шерсти, также не прошедшей через женские руки; восемь корней обращенного к солнцу персикового дерева; двадцать четыре давеча закаленных глиняных чана; двенадцать пар прежде не использованных печей; шестьдесят неженатых рисовальщиков; пятьдесят шесть белозубых, кровь с молоком, отроков; сотни тысяч листов нетронутой кистью бумаги, пропитанной наговорной водой. А еще велел пригласить сто двадцать служилых даосов, а из Скита духовной музыки[121] – шесть десятков мальчиков-танцоров, не достигших возраста первого перелома[122]. Указанные уезды славились работящими и неподкупными чиновниками, в ведомствах, отвечающих за курьеров, работали честные люди, посему всё было исполнено в точности и незамедлительно доставлено в столицу прямиком в Запретный город.
Небесный наставник приказал меж девяти дворцовых зал соорудить жертвенник из доставленных столов: составить их один на другой аж в несколько чжан высотой, плотно обвязав и обмотав нитями трехсот мотков толстой шерсти для вязания. Затем по распоряжению Небесного наставника, согласно схеме восьми триграмм Ицзина[123], на земле расставили восемь пеньков персикового дерева – древа жизни – и приказали восьмерым прекрасным отрокам в шлемах, склеенных из бумажных иконок, без устали бить по ним барабанными палочками. Художникам было велено нарисовать знамена с изображением пяти владык неба, связанных со знаками зодиакального цикла[124], и на каждом знамени изобразить духа-покровителя одной из сторон света: олицетворением востока, чьим знаком выступало дерево, был Зеленый дракон; юг, которому соответствовал знак огня, был представлен духом звезды жизни и судьбы