Адмирал бросил клич:
– Кто из командиров первым поведет имперское войско Высокого государства[310] и допрежь прочих вступит в страну Золотого лотоса и слоновой кости? Кто отважится свершить сей подвиг?
Не успел договорить, как вперед выступил генерал: высоченный – ростом девять чи, в плечах косая сажень, ликом темен, с курчавой бородой, голова как у тигра, глаза круглые, сам осанистый да грозный, воинственного пыла преисполнен. И молвил:
– Я, ничем не приметный простой военачальник, желаю повести солдат в бой и послужить трону.
Командующий глянул – пред ним военачальник в чине генерала, командир левофлангового авангарда по фамилии Чжан, по имени Цзи, по прозвищу Западная Лагуна[311], ранее в Нанкине командовавший отрядами императорской гвардии по охране восточной части Запретного города и всех ворот столицы. Потомственный военный, он был отменно сведущ и в воинском, и в гражданском искусствах. Одного взгляда достало, чтобы Саньбао удовлетворенно произнес:
– Ценность воинства в моральном духе, а не в численности, главное для командира – смекалка, а не отвага. Варвары коварны, хитроумного противника голыми руками не возьмешь. Посему вы, командир Чжан, будьте настороже, не оступитесь, дабы не нанести урон нашему государству.
Чжан Цзи отчеканил:
– Командующий может положиться на меня, не подведу.
Саньбао поднес ему три чарки вина, а офицер из военной администрации отобрал под его начало пять сотен гвардейцев. И вот прогремел пушечный залп, трижды ударили барабаны и взметнулся флаг, подавая знак боевой готовности. Командиры дивизий выстроили корабли в боевом порядке, знамена застят небо, взревели трубы, воины ответили троекратным боевым кличем. Поистине, грохот барабанов и вой сигнальных рожков сотрясают небо, от воинской мощи содрогнулась земля.
Отряды всадников споро домчались до западной заставы Хами. Там на посту стоял один лишь туземец по имени Тяньтянь. Со страху он кубарем выкатился с заставы и помчался докладывать командиру местного патрульного отряда Чжань Дэли. Тот восседал в шатре из буйволиных шкур и составлял депешу японскому генералу Найто[312], когда туда с криком ворвался страж:
– Небо насылает несчастья, беды толпятся у ворот! – И, не переводя духа, продолжал: – Я нес дозор у заставы, вдруг вижу – вдоль побережья откуда ни возьмись появилось не меньше тысячи огромных кораблей с тысячами командиров и тьмой воинов. Они называют себя посланцами императора Чжу империи Великая Мин Южного материка и прибыли сюда будто бы с целью умиротворить варваров и вернуть драгоценность. Их конный отряд прорвался через внешнюю стену заставы и приблизился к внутренней.
Чжань Дэли разбирался в современных событиях и посему, услышав сии зловещие новости, призадумался, а затем изрек:
– Невероятно! Южный материк отделяют от нас восемьсот ли Простора мягкой воды и пятьсот ли Магнитных хребтов. Ежели бы этим людям приделать крылья, и тогда им не перелететь.
Не успел договорить, как явился местный лазутчик и, преклонив колена, выложил всё, что ему удалось выведать о двух главнокомандующих, да еще описал огромные флагманские корабли. Вслед за ним примчались один за другим еще двое лазутчиков и, бухнувшись на колени, подробно доложили обо всём, что сумели прознать о сопровождающих флотилию даосском и буддийском монахах. При этом они заметили, что буддист многажды могущественнее даоса.
– Он что, людей глотает? – встрепенулся Чжань Дэли.
– Да это бы еще ничего, – затараторили лазутчики, – он способен разрушить небо и залатать землю, передвигать горы и осушать моря, насылать дождь и ветер, притягивать и отгонять всяких духов. У него в рукаве умещаются силы инь и ян, а за пазухой прячутся солнце и луна. Когда монах согласился отправиться в плавание, сам правитель спустился с императорского ложа, отвесил ему восемь земных поклонов и провозгласил охраняющим флотилию Государевым советником.
От столь дурных вестей у Чжань Дэли душа ушла в пятки, и он вовсе пал духом. Однако сей местный командир твердо усвоил: без дела не докладывай, а что случилось – сообщай. Посему поспешно надел шлем, сплетенный из листьев цицании, набросил узорчатую накидку и поскакал в город к князю. Владыка, узнав о его приходе, немедля водрузил на голову золотисто-желтую шапку искусной работы с изображением трех гор – обителей святых, накинул белоснежное одеяние из хлопчатой ткани с серебристыми блестками, надел украшенные панцирем черепахи княжеские сапоги, подвязал пояс с восемью драгоценностями. По обе стороны от него выстроились десятки красоток, а сам князь, усевшись в тронном зале, пригласил командира войти да спросил, как зовут и с чем пришел. Чжань Дэли назвался и сообщил все полученные от лазутчиков сведения, не утаив и того, что вражеский военачальник выступил с отрядом воинов, сотрясая воздух воинственными кличами и барабанной дробью:
– Они развернули сверкающие знамена со звериными мордами. Воинственные кличи достигают неба! На основании вышеизложенного смиренно прошу государя принять решение.
Князь заметил, что командир Чжань, вероятно, ошибся, ибо не могла добраться до них флотилия с далекого Южного материка. Чжань Дэли твердил, что, по сообщениям лазутчиков, флотилию ведут два флотоводца, обладающие несказанными талантами и потому весьма опасные, а также сопровождают даосский и буддийский монахи – еще более искусные и коварные. Князь только рассмеялся:
– Всем известно, что гражданские усмиряют Поднебесную кистью, военные устанавливают мир мечом. А что до монахов, то в процессе самосовершенствования они преодолевают три стадии и не подвержены более воздействию пяти стихий сего мира[313]. Посему непонятно, о каких-таких необычных способностях ты толкуешь – что в них такого устрашающего?
Чжань Дэли перечислил все надписи на щитах корабля могущественного даоса и подробно описал сверхъестественный дар Государева советника. Князя напугала не столько способность буддиста обрушить горы, сколько его магическая сила, позволяющая взбаламутить океаны.
Не успел князь ответить, как примчался командир, охранявший заставу, с сообщением о том, что военачальник Южной династии[314] приказал своим воинам установить сянъянские камнеметы (Ил. 49) [315] и приготовиться к тарану стен.
Заморский правитель так струхнул, что не мог сообразить, что предпринять. И тогда стоявший ошую главный министр Бо предложил:
– Подадим грамоту о капитуляции, и дело с концом.
Стоявший одесную второй министр Тянь поддержал сие предложение. И только наследник, приблизившись к изножью трона, молвил:
– Наша страна возглавляет союз осьмнадцати государств, мы стоим во главе правителей всех западных земель. Негоже нам опустить руки и сдаться без боя. Да и перед народом срамно.
– Но ежели не сдадимся, где взять столько храбрых воинов и командиров, как у войска с Южного материка? – возразил местный владыка.
– Наша конница не столь уж слаба. И нашего героического полководца Цзян Лаосина, коему вы даровали титул Необоримого, не так-то легко одолеть.
– Да ведь его с сыновьями отправили на Куньлунь!
– Страна не погибнет. Воины рано или поздно вернутся.
В тот же миг вестовой доложил:
– Генерал Цзян с сыновьями вернулись с Куньлуня со своими отрядами и жаждут предстать пред государем.
И тут – слышите? —
удар грома средь ясного неба, топот полчищ разъяренных тигров и шакалов, ураган, поднявший в воздух бесчисленных ядовитые змей, удавов и драконов.
Заморский правитель несказанно обрадовался возвращению Цзяна Необоримого, приказал пригласить его с сыновьями и выложил им всё о тысячах боевых кораблей, посланных императором династии Мин:
– Коли подпишу капитуляционную грамоту – покрою позором страну. Буде решимся забить в барабаны, поднять знамена да вступить в бой – так ведь сила нашего войска невелика. Что думаете об этом вы, мои приближенные?
Тут сказал свое слово Необоримый полководец Цзян:
– Положимся на счастливую судьбу государя и боевые навыки ваших верноподданных! Повелите нам, ничтожным, двинуться к заставе Хами и вступить в бой с врагом. Следует преподать им урок – покажем им, кто достоин вернуться домой, звеня нагайкой по золотым стременам под звуки победных маршей[316].
– С ними даосский и буддийский монахи, – предостерег правитель. – Велико их могущество и коварство!
Тут опять вмешался наследник:
– Государь напрасно возвеличивает решимость и волю противника к победе и умаляет нашу мощь.
Цзян Лаосин добавил:
– Положитесь на мою рунку с расписной рукоятью[317]. Клянусь – не вернусь во дворец, пока не захватим живьем буддийского монаха и даоса, не потопим корабли и не уничтожим их полководцев.
Правитель возрадовался. Зажгли ароматные свечи, вознесли молитвы Небу и Земле, закололи телка в жертву богу войны, отобрали пять тысяч воинов в помощь командиру отряда. Перед боем каждому воину поднесли по три корзины бетеля и по три кувшина прекрасного вина. Князь самолично проводил их до парадных ворот дворца.
О, доблестный Необоримый Цзян! Во главе пятитысячной армии воинов и под воинственные звуки рожков он приблизился к заставе Хами, где уже выстроилась в боевом порядке конница Южной династии. Завидев надвигающуюся хаотично и беспорядочно, словно пчелиный рой, армию противника, тысяцкий Хуан Цюаньянь обратился к вышестоящему военачальнику:
– Вражеское войско движется вкривь и вкось, воины толпятся, перегородив дорогу, галдят о чем-то на своем непонятном наречии. Предлагаю воспользоваться сумятицей в стане врага и нанести удар!