Доблестный Тан взметнул свою вращающуюся серебряную пику[332], и завязался ожесточенный бой.
Противник оценил высокое мастерство китайского воина в обращении с пикой, коя была, пожалуй, не менее опасна, чем гора Тайшань. Он понял, что сей знаменитый генерал Южной династии уж никак не уступает ему во владении оружием, и стал еще усерднее размахивать рункой. Вперед-назад, выпад – защита. Сходились сотню раз, а всё неясно, на чьей стороне победа. «Да, – признал Тан Ин, – о людях не суди по внешности, морские глубины ковшом не измерить. У этого чужеземного пса в запасе множество коварных ухищрений, придется и мне прибегнуть к хитрости». Нахмурил брови – и в голове родился план. Дабы сбить с толку противника, Тан Ин сделал пикой ложный выпад, а сам, пришпорив коня, покинул поле боя. Чужеземец разгадал его хитрость: «Стану догонять – попадусь в ловушку, а не стану – решит, что я струсил, слабоват в искусстве боя. В любом случае надо бы поостеречься – вдруг он развернет коня и нанесет удар пикой». С этими мыслями Необоримый Цзян решительно пустился в погоню. Тан Ин, довольный, спрятал пику, выхватил украшенный драгоценностями лук и приладил смоченную в ртути бамбуковую стрелу. Тетива выгнулась лунным серпом, и стрела, словно падающая звезда, стремглав полетела-загудела, целясь прямо в солнечное сплетение врага. Да не тут-то было – щеголяя разными приемами, Цзян Лаосин крутанул коня влево и левой рукой ухватил летящую стрелу. Стрелы у Тан Ина отменные, на сто метаний – сто попаданий: они могли запросто угодить в отверстие в центре медной монетки, а то и сделать из даоса дырогрудого[333], могли со ста шагов пронзить тополиный лист, попадали в яблочко разделительной линии между инь и ян на любой мишени.
Что за печаль, коли разок промахнулся! Уж очень не терпелось Тан Ину выставить на шесте голову супостата. И всё же, узрев свою стрелу в руках соперника, он оторопел: «Как она могла у него оказаться?» Выпустил вторую стрелу – чужеземец направил коня чуть вправо и поймал стрелу правой рукой. Тан Ин рассвирепел и с воплем «Ну, погоди!» выпустил стрелу «горлотык». Противник, выказав недюжинную смекалку, не стал ловить стрелу руками, а, качнув огромной башкой, распахнул рот величиной с львиную пасть и поймал стрелу зубами. Тан Ин и рассердился, и, не удержавшись, расхохотался.
Цзян Лаосин начал метать летающие кинжалы, однако командир Тан наловчился сбивать их стрелами.
Необоримый воитель оторопел: «На протяжении многих поколений никому не удавалось увернуться от подобных кинжалов, а на сей раз не сработало. Какой от них прок, коли за все дни ни одного генерала Южной династии насмерть не проткнули!» Рассерженный, он нахмурился. Только собрался пустить в ход свою рунку, как Тан неожиданно выпустил еще одну стрелу. Цзян Лаосин ловко увернулся и возопил:
– Наносить удар из-за угла не считается высоким мастерством.
– Скажи, что у вас называется воинским искусством, – предложил Тан Ин.
– Ваше воинское искусство – в четком построение войска, а у нас правило такое: противники становятся друг против друга, но не ближе, чем на сотню шагов, и поочередно выпускают по три стрелы.
– И ты согласен на такие условия? – изумился Тан Ин.
– Это еще не всё, – добавил чужеземец. – Запрещается вращать пикой, преграждать путь ножам, заслоняться мечом и ломать луки. Вот это и будет высшее мастерство! Заделаем котел ломким чугуном[334], тогда и посмотрим, кто чего стоит.
Тан Ин предостерег:
– Буде ты и на сей раз потерпишь поражение – поздно раскаиваться.
– У доблестного мужа слово сказано – на четверке коней не воротишь. С чего мне раскаиваться!
– Ну, что же – я устанавливаю мишень – ты стреляешь.
– Нет, я установлю мишень, первым стреляй ты, – предложил чужеземец.
Муж благородный – и учтив, и церемонен,
Но в битве нрав свой раскрывает воин.
Им восхищаются – стрелой пронзает вошь,
Лист тополя собьет – вот до чего хорош!
– Повиновение паче вежливости. Извини, коль займу место не по чину, – согласился Тан Ин и выпустил первую стрелу.
Она со свистом летела прямо на Необоримого воителя, но стоило тому скосить глаза влево – и стрела отклонилась влево. Тан Ин удивился и выпустил вторую. Противник скосил глаза вправо – стрела отклонилась вправо. Тан Ин выпустил третью стрелу, она летела так точно, что казалось, вот-вот попадет в цель, но чужеземец, вытаращив глаза, вперил взор прямо перед собой – и стрела рухнула к копытам его коня. Тан Ин был потрясен: «Плохо дело!» И вдруг его осенило. Настал черед противника метать стрелы.
– Погоди, – остановил его Тан Ин.
– Чего годить? Ты уже выпустил свои стрелы, – удивился Цзян Лаосин.
– В нашем государстве каждый большой военачальник с малолетства обучается искусству останавливать стрелы наподобие того, что ты сейчас проделал. Но это еще что! Вот есть у нас кое-что поистине удивительное – такие три стрелы, коих свет не видывал.
– Что за ерунда!
– Без похвальбы скажу: пошлешь в небо – оно отзовется; пошлешь в гору – она обвалится; направишь в камень – в порошок рассыплется.
– Чудеса! Сроду не слыхал, чтобы небо на стрелу откликалось, – расхохотался Цзян Лаосин.
– Словам не веришь – на деле проверишь.
– Идет, только ты не пускай стрелу по горам да по камням, а выпусти в небо, и ежели я услышу отзвук небесный, – тотчас слезу с коня и сдамся, доставим на корабли все бумаги, что требуете, и вам более не придется нас увещевать. Но коли небо смолчит – тогда ты сдавайся. На войне не до шуток!
– Только не удирай, дождись, пока я выпущу стрелу.
– С чего мне удирать! Небо наверняка не ответит, и ты поймешь, что для вас нет выхода ни в небе, ни на земле.
Хитрость Тана заключалась в том, что издревле воины Поднебесной носили при себе три потайные стрелы, вылетающие нежданно для врага. Одна – с наконечником, заостренным как волчий клык (Ил. 53), другая – ковшеобразная для конных лучников с широким, в 1,2 цуня, наконечником в виде заточенного полумесяца (Ил. 51) на другой стороне рукояти; а вот третья – тренировочная «поющая стрела» (Ил. 52) с тупым концом[335].
В этот момент дул западный ветер, и Тан Ин всё отлично рассчитал – он отъехал немного на северо-восток и выпустил «поющую стрелу». Полетев навстречу ветру, стрела отчетливо зазвенела. А Цзян Лаосин – он всего лишь варвар, наивный, как ребенок. Заслышав пение стрелы, он и вправду решил, что сие не иначе как небесный глас – и уставился ввысь. Тан Ин воспользовался его замешательством и украдкой послал вторую стрелу, «лунный зуб», – она попала точнехонько в голову врага и расколола ее пополам, словно тыкву. Тан Ин схватил эту поживу – и вот уже слышен звук удара плетью по золотому стремени, звучат победные гимны. Вестовой доложил в главную ставку: ведь это, почитай, первый подвиг с тех пор, как отправились в Западный океан. Устроили пир горой, повсюду полощутся победные стяги, посверкивают атласные одежды, со всех кораблей несутся ликующие кличи.
Тем временем местный воин донес своему государю:
– Ой, лихо! Беда у ворот! Командующий Цзян обезглавлен генералом Южной династии, всё пятитысячное войско порублено-искрошено.
Один из советников ухмыльнулся:
– Снесли голову Цзян Лаосину – вот и появится еще один злой большеголовый дух Башкарь, кой будет лезть во все наши замыслы.
Чужеземный правитель твердо возразил:
– Мой добрый министр недооценивает обстановку и вовсе не по делу несет вздор о каких-то духах. Ныне ситуация неустойчивая, трон шатается. Буде я ранее ведал об обрушившихся на нас несчастьях, не раздумывая подписал бы и вассальную грамоту, и акт о капитуляции.
И тут вперед вышли трое старших советников:
– На войне победа и поражение – дело обычное. Воинственный Баван в ста сражениях одержал сто побед, но в одном поражении потерял Поднебесную; ханьский правитель терпел поражение за поражением, а одной победой приобрел Поднебесную[336]. Как можно из-за какой-то мелочи бросать большое дело? Успокойтесь, государь!
В бой с воинами Южной династии поочередно вступили двое сыновей погибшего воителя Цзяна. Но волшба их не спасла, оба пали от рук отважных военачальников – командира арьергардной эскадры генерала Тан Ина и командира авангардной дивизии гиганта Чжан Бо, шутя вращающего тяжеленной булавой «волчий клык». Тогда выступить против чужеземцев отважилась младшая дочь Необоримого воителя по имени Цзиньдин:
– Желаю отблагодарить страну за милости и отмстить за отца и братьев. Клянусь, не жить мне с врагами под одним небом! Молю государя понять мои чувства и сжалиться!
– Ты же девица, – засомневался князь, – у тебя прическа, что башня многоярусная[337], одежда в два слоя[338]! Тебе ли вращать пикой, рубить мечом?
– Девица Мулань[339] повела войска на запад вместо престарелого батюшки. Я же с детства ко всему приучена – вместе с отцом и братьями скакала на боевом коне, обучена воинскому искусству, сведуща в стратегии и тактике боя; уроки мне преподали небесные наставники. Дух мой силен, я изучила все ходы-выходы из загробного мира. Пока не схвачу живьем буддийского бонзу и даосского монаха, не поквитаюсь с Тан Ином и Чжан Бо, не сожгу все корабли – не вернусь!
И, прихватив отряд воинов, помчалась на поле брани.
Когда Саньбао доложили, что чужеземная девица вызывает врага на бой, да не абы кого, а двух крупных военачальников, тот только усмехнулся:
– Раз туземный князек выставляет против нас девицу, он и впрямь гнилое дерево – того гляди, рухнет.