На поле боя отправились еще двое командиров Южной династии – один коротышка, другой великан: у одного в руках тяжеленный священный трезубец весом полторы сотни цзиней, другой сжимал «отпугивающий духов громоподобный молот».
Не испугались они черта синерылого: «Да что нам этот клыкастый, добьем и всё тут, мать его». Командиры стали колошматить противника всяк своим оружием – то слева, то справа. Монашку некуда деваться, мечется он из стороны в сторону, но везде его настигают мощные удары.
Тогда Рогатый достал из волшебной корзинки талисман, прочел заклинания и подбросил его ввысь. В тот же миг в воздухе замелькала тьма летающих кинжалов – и не счесть, сколько их устремилось к земле! Да только оба командира Южной династии стали сбивать их трезубцем и молотом – и вот уже кинжалы закрутились в воздухе, словно «танцует с ветром ивовый пушок, и персика цветы унес поток»[355]. Рогатый лишь горестно прищелкнул языком, собрал оставшиеся кинжалы и удалился вместе с синерылым.
А храбрые командиры вернулись с победой. Немного пострадали лишь их кони – у одного была ранена задняя нога, у другого задет хвост. Саньбао, услыхав благие вести, воскликнул: «Наших военачальников не сломить ни угрозой, ни силой!» Но не успел возрадоваться, как послушник Бездонная Пропасть снова тут как тут и вызывает на бой, угрожая схватить живьем даосского и буддийского монахов.
Тогда на поле боя отправился сам Небесный наставник. Первую схватку он проиграл, ибо Рогатый пустил в ход наимощнейший талисман – свод черепа высокого предка, императора Хуанди. По форме он напоминал круглое зерцало, способное выявить сущность хоть духа, хоть черта.
Вскоре даос снова выехал на бой на своем черногривом скакуне – без знамен и сопровождения, а лишь с семизвездным мечом – и стал громогласно срамить противников:
– Ты, ничтожество на белом олене, и ты, оборотень синерылый, до чего вы оба бесстыжие! Человек рожден меж небом и землей, он подпитывается мужской энергией ян. Еще в нашей древней «Книге перемен» сказано: истинное место женщины – внутри семьи, внешние дела решает мужчина. Как могло случиться, что баба вертит мужиками и дает им указания! Надеть воину женскую головную повязку и то считается оскорблением, за такое могут и в городской управе выпороть. А у вас тут мужика от бабы не отличишь, как и день от ночи! Да хоть какой великий подвиг соверши, неужто такой позор переживешь?
На сей раз против Небесного наставника выступили и сам Рогатый, и синерылый послушник, и дева-воительница.
Наставник Чжан помчался им навстречу. Рогатый выставил свой волшебный меч, а у даоса наизготове свой, семизвездный. Сказывают, Рогатый сообразил – с даосом держи ухо востро – и снова полез в корзинку за магическим оружием. Но у Небесного наставника взгляд пронизывающий, он разгадал его маневр, сжег заклинание на острие меча[356], что-то прошептал – и вот уже перед ним выстроилась четверка небесных полководцев, готовых выполнить любое приказание.
После нескольких схваток небесным воинам удалось вырвать у праведника с горы Бараний рог заветную корзину с талисманами и исчезнуть. Рогатый на облаке помчался за ними вслед, а Небесный наставник захватил послушника-оборотня и деву-воительницу и доставил в ставку.
Главнокомандующий тотчас заявил:
– Вам обоим не избежать смерти, но есть одна проблема: вы проявили себя как верноподданные, готовые отдать жизнь за своего князя.
Дева взмолилась:
– Так отпустите меня, коли столь высоко цените верность государю.
– С какой стати? – возразил Саньбао. – Ведь сказано же: с позиций царства Чжоу непокорные – невежды, а с позиций царства Шан они – благородные рыцари[357].
Адмирал приказал пожаловать пленным по бутыли вина, окороку мяса, а когда они напьются допьяна и наедятся досыта – казнить их и выставить головы на шесте, дабы другим неповадно было. Дева даже головы не повернула в сторону еды, а синерылый умял всё за минуту. Приближенные удивились, отчего он так споро всё уплетает, и монашек объяснил, что его недаром кличут Бездонная Пропасть.
– Повремените исполнить приговор, – остановил вице-адмирал Ван, когда пленных приготовились вести на казнь. – Важно не просто казнить, а добиться раскаяния. Пусть каждый из них подпишет признательные показания.
Саньбао понравилась эта мысль, и он обратился к пленным:
– Нынче вас казнят. Вы готовы раскаяться?
Те в один голос подтвердили:
– Покоряемся!
Тогда главнокомандующий приказал написать признательные показания. Дева заявила, что знать не знает, как писать подобный документ. Саньбао повелел принести образцы. В одном значилось: «Сии письменные показания составлены Цзян Цзиньдин, дочерью Цзян Лаосина, военачальника государства Золотого лотоса и слоновой кости. Признаюсь в неповиновении императорскому воинству. В Срединной империи немало мудрейших, все удельные князья являются к их двору с дарами. Императорская флотилия движется на запад, и нам не следовало выставлять войско и выступать супротив. Сие привело к нашему поражению и пленению, наши головы следует выставить на шестах, дабы все узрели, что восставший против воли Неба обречен на погибель. О чем молить? Быть по сему!» Подобную грамоту подписал и послушник Бездонная Пропасть. Оба военачальника с удовлетворением прочитали покаянные грамоты и порешили: «Их признание означает, что мы поистине войско, действующее во исполнение воли Неба и людских пожеланий». Ординарцы вывели пленников за ворота военного лагеря. Удар мечом – голова долой. Но что это? Тело Цзиньдин растаяло в небе черным дымом, а синерылый черт полетел ввысь белым эфиром.
Прошло немного времени, и на божественном олене с мечом в руке перед китайским войском опять возник Рогатый праведник, а с ним как ни в чем не бывало – дева-воительница, синерылый черт да еще отряд местных воинов. Все они орали, угрожая сжечь корабли Южной династии и захватить Государева советника. Оказалось, что, поелику праведник Бараний рог широко известен в мире бессмертных, небесные полководцы, сколь ни бранились, вынуждены были вернуть все его талисманы. И тогда тот решил снова вступить в схватку. Меж тем уже стемнело, и Небесный наставник предложил отложить бой до завтра, а пока выставить знак перемирия (Ил. 23).
Тем временем командующий призвал Государева советника принять бой, но тот отказался:
– Я, буддийский монах, преисполнен сострадания ко всему живому. Не пристало даже упоминать при мне такие слова! Да я, когда подметаю, боюсь муравья потревожить, мне жаль бабочку, летящую на свет фонаря.
Саньбао истолковал эти слова как предлог, и вице-адмирал Ван его поддержал:
– Ежели Государев советник уклонится от битвы, то весь наш поход в Западный океан пустышкой обернется.
Евнух Ма пробурчал:
– Тогда лучше уж сразу повернуть корабли, возвратиться в столицу и покаяться пред государем. В любой битве только два пути – вперед или назад. Буде мы не можем двинуться вперед, предпочтительней повернуть, чем стоять, как бараны, упершись в ворота. Добиться – ничего не добьемся, да поздно будет раскаиваться.
– Амитофо! – вздохнул Государев советник. – С чего это вы эдак разволновались! Пожалуй, пойду гляну на этого праведника.
Военачальнику евнуху Ма сие не понравилось:
– Да что толку на него смотреть!
– Вам что, не известно, что три религии одна семья? – попытался усовестить его Бифэн. – Попробую мягко уговорить его отступить подобру-поздорову.
Тут уж Ма не сдержался:
– Даосским монахам, пусть и прошедшим путь совершенствования, далеко до буддийского сострадания. Ежели Рогатый праведник вспылит, втолковывайте ему ваши причинно-следственные связи аж до осыпания райских цветов с небес, всё одно не убедите – он притворится, будто не понимает. По моему скромному мнению, лучше достойно возвернуться в столицу.
– Нам дарован государев эдикт, мы двинулись в поход – как можно с полпути возвращаться? Погодите, я всё же сделаю попытку, – стоял на своем Бифэн.
С этими словами он надел буддийский колпак, накинул полотняную одежду, прихватил чашу для подаяния, сделанную из червонного золота, и посох с девятью кольцами и, огладив бороду, с возгласом «Амитофо!» начал спускаться с корабля. Военачальник Ван придержал его:
– Вы совсем не заботитесь о собственной жизни. Хотя и говорят, что буддисты привыкли в монастырях жертвовать собой, например, накормить голодного тигренка или, как Будда Сакьямуни, откромсать кусок своей плоти, дабы дать еду коршуну, но они совершают сие во имя прямого воздаяния. А вы отправляетесь на схватку с сильным противником без шлема и лат, безоружный, без сопровождения. Боюсь, вы недооцениваете ситуацию. По моему скромному мнению, стоит взять с собой отряд воинов для пущей внушительности и двоих военачальников для защиты.
Бифэн решительно отказался, полагаясь на силу буддийского учения.
– Да что разглагольствовать о пустяках, – прервал их Саньбао. – Советник, отправляйтесь поскорей! Мы все зависим от ваших недюжинных способностей и жаждем услышать победные гимны.
Стоило Государеву советнику покинул корабль, евнух Ма предложил главнокомандующему послать вослед полсотни лазутчиков, дабы те следили за исходом дела:
– Ежели буддист станет побеждать, они сообщат в ставку, и мы подготовим торжественную встречу со стягами и барабанами. Коли противник станет одолевать, направим на подмогу отряд воинов. А ну как дева-оборотень захватит почтеннейшего в плен? Тогда лазутчики обязаны без промедления нас уведомить. Мы тотчас поднимем якоря, развернем паруса и с попутным ветром поплывем обратно в Нанкин.
Командующий Ван поддержал его.
– Быть по сему! – приказал адмирал.
Как же лазутчики Южной династии собирали сведения в этой чужой стране? Секрет в том, что евнух Саньбао был мусульманином и знал язык западных варваров, кроме того, он вез с собой воинов, обученных читать и говорить на варварских языках.