Лазутчики сошли на берег и помчались к горе, но Государев советник был ох как зорок! Земли там пустынные, склоны безлесные, да и сами горы не растягивались длинной цепью. Бифэн мгновенно заметил облако пыли от копыт, понял, что обеспокоенный главнокомандующий всё же послал лазутчиков, и решил принять меры предосторожности. Почему? А вот почему! «Мое нынешнее человеческое обличье, – рассудил он, – укладывается в рамки четырех ложных представлений человека[358]. Будь Рогатый просто неким оборотнем или прячущимся в зарослях разбойником, это бы еще ничего. Но ежели он и вправду святой праведник, мне придется призвать на помощь небесных воинов и принять облик огромного и величественного Будды. Тут-то лазутчики и разгадают, что я не простой монах, пойдут разговоры да пересуды. А ведь с древности известно, что праведник не являет миру свое подлинное лицо, являющий же его не есть праведник. Сие нанесет урон моему перевоплощению, столь успешно свершенному в Ханчжоу. Да и помимо того впереди множество стран, в каждой – тьма магов-чародеев и буддистов, и даосов, а еще всякие духи гор и лесов. Ну, уберу я и тех, и этих, в чем же будет тогда заслуга военачальников? Лучше проявить осторожность!»
Бифэн указал рукой на восток – и оттуда тотчас спустился на землю небесный полководец. Почтеннейший обратился к нему с просьбой прикрыть его плотское тело, состоящее из материальных частиц земли, воды, огня и ветра, дабы не допустить утечки сокровенных тайн Неба.
– Слушаюсь предписаний Государя-Будды, – с поклоном отвечал небожитель.
Затем Бифэн указал рукой на запад – и на склон холма приземлился еще один высокочтимый небожитель. Он распростерся ниц и назвался монахом Белое облако. Почтеннейший попросил его обрывками белых облаков залепить глаза и уши воинов Южной династии, дабы сокрыть небесные тайны. И в то же мгновение небо затянули темные тучи. Что уж говорить о береговой охране и воинах на кораблях! Да и лазутчики загомонили-зашумели, завопили: «Вот чудеса! Как непредсказуема стихия, так и человек не знает, ждать беды или удачи. Только-только было солнечно, и вдруг тучи закрыли небо. А коли начнется ливень, и вовсе нечем будет прикрыться, придется прятаться в горной расщелине».
Сказывают, что пока буддист шагал вниз по склону, поджидавший его там Рогатый праведник внимательно разглядывал неторопливо бредущего старца с патрой и посохом – голова вытянута, уши оттопырены, лицо широкое с крупным ртом, поступь важная, в себе уверенная. Рогатый засомневался: ежели старец – тот самый Государев советник, приближенный к царствующей особе, как это он вышел без охраны, без барабанного боя и стягов? «Скорей, не он! С другой стороны, в наших краях нет буддийских монахов. Кому и быть, как не ему? Спрошу старца, тогда и посмотрим». И он, будто рассуждая сам с собой, громко выкрикнул:
– Не почтенный ли Цзинь Бифэн там вышагивает?
Известно, что из трех религий буддизм самая милосердная, посему Бифэн смиренно подтвердил:
– Верно, он самый.
Рогатый, увидав, сколь прост и безвреден монах, решил: «Не верь всему, что говорят! Неужли сей смиренный старец и есть могущественный, обладающий невиданным чудодейственным даром Государев советник, о коем поведала Цзиньдин? Да такой слабак сам отдаст себя на растерзание, поймать его легче, чем посадить курицу в клетку». Рогатый подозвал послушника Бездонная Пропасть, дабы вместе схватить буддиста.
Ученик, еще не избывший горькую обиду от написания покаянной грамоты, услыхав призыв наставника, так раздухарился, что, казалось, впору свершить невозможное. Он схватил огненную пику и нацелил ее прямо на буддиста. Бифэн мгновенно решился: «Так, так, хоть я и монах, но как стерпеть такое?» Он использовал одну из магических мудр[359], и ноги послушника тут же словно гвоздями прибило к земле, а его пика стала тяжелой, будто глиняная. Хотел бежать – ноги не слушаются, хотел метнуть пику – ее не поднять! Испуганный послушник только и смог, что пробормотать:
– Наставник, спаси!
Рогатый подскакал на божественном олене прямо к Бифэну и с криком «В цель!» подбросил в воздух свой драгоценный меч. Взлетев, тот стал стремительно опускаться на голову буддиста. Бифэн снова загнул в мудре большой палец – и меч рухнул в траву. Рогатый побледнел от страха:
– Да, этот монах с виду хорош, да в рот не возьмешь, совсем не то, что вчерашний даос. Волей-неволей придется доставать талисман.
С этими словами он вытащил из корзинки волшебное зерцало, но Бифэн подбросил патру ввысь, и она преградила зерцалу дорогу. Как говорится, на буддийском небосклоне не существует двух солнц, да и в даосизме не может быть двух владык. Поистине, противники стоили друг друга.
– Тогда вот что: осмелишься ли ты отозваться, ежели я напрямую окликну тебя по имени?[360] – бросил вызов Рогатый.
Бифэн всё же уточнил:
– А что будет, ежели не отзовусь?
– На войне шуткам не место, – отрезал тот и выкликнул: – Бифэн!
Буддист не задумываясь ответил:
– Я здесь!
Стоило произнести эти слова, как Рогатый уловил его в свой крошечный волшебный сосуд.
Если бы только пленение Бифэна! Беда в том, что лазутчики успели доложить об этом в ставку, и евнух Ма потребовал немедля грузиться на корабли, с помощью лебедок поднять якоря, развернуть паруса и плыть обратно в Нанкин:
– Ни секунды промедления, не время колебаться! Недаром сказано, что лучшая из стратагем – бегство.
Но теперь уж подобные речи смутили командующего Вана, и он засомневался:
– Подобает ли нашим выдающимся военачальникам так поступать!?
Саньбао и на этот раз его поддержал:
– Тело благородного мужа должно быть погребено в шкуре его коня; как ранее сказал поэт, «да кто не смертен в этом мире? Но преданный оставит память на века». Как можно толковать о бегстве?
Не успел договорить, как свое слово вставил уважаемый Фэй Хуань. Новость-то он услышал, но не был уверен в ее достоверности:
– Ежели это правда, Бифэн найдет средство к освобождению. Не следует множить ложные слухи – скорей всего, это хитрая уловка учителя, толком-то ничего не известно.
Флотоводец согласился с подобными доводами. Вот уж верно – никто не знает наставника лучше его ученика. Саньбао немедля послал во все эскадры верительную стрелу с приказом: за распространение непроверенных слухов о боевой обстановке казнить и вывешивать головы болтунов для устрашения прочих.
Сказывают, что Рогатый тем временем заткнул сосуд пробкой, призвал к себе Цзиньдин, и они вместе отправились к князю похвастаться подвигом:
– Сие есть тигель, коим пользовался даосский святой – Изначальный Небесный Владыка – для изготовления эликсира бессмертия. Внутри сосуда хранится тысячелетний истинный огонь, излучаемый врожденной энергией человека[361], и чистейший экстракт небесной духовной субстанции. Стоило буддисту отозваться, как вместе с голосом его жизненные силы покинули точку их средоточия, расположенную на три цуня ниже пупка, проникли в атмосферу, соединились с небесной субстанцией, и сосуд всосал их в себя. Не зря он называется «сосуд, уловляющий души»[362]. К полудню буддист растворится, и от него останется лужа крови.
Князь повелел приближенным расставить угощенье, дабы попотчевать праведника и отметить ожидаемое в полдень событие. Рогатый попросил до времени подвесить сосуд на центральной балке дворца. На радостях князь устроил настоящий пир:
Мы пьем с тобой в горах среди цветов.
Фиал вина, еще, еще один…
Иди к себе, а я уж спать готов,
Вернешься завтра, взяв певучий цинь[363].
Однако в полдень, когда Рогатый взял в руки сосуд, тот оказался пуст. Тщательно его осмотрев, праведник углядел на дне крохотную дырочку величиной с игольное ушко. Он обомлел и воскликнул: «Ай! Всё пропало!» Бифэн тем временем вернулся на корабль и поведал командующему, как ему удалось своим посохом с девятью кольцами просверлить дырочку в дне сосуда и выбраться наружу.
Рогатый возвратился к себе в горную обитель и, оставив на хранение ученику драгоценный кувшин, отправился собирать волшебные горные травы, дабы с их помощью воссоздать его в целостности. Бифэн на золотом луче последовал за ним, а не застав его дома, стал выведывать у местного горного духа, какой облик на сей раз принял праведник.
Дух поведал, что Рогатый по-девичьи завязал волосы в два пучка, накинул домашнее даосское одеяние, подвязав его золотистой шелковой лентой, влез в джутовые чуни[364] и ушел из дому с простой корзиночкой в руках.
Поблагодарив духа, Бифэн принял облик Рогатого – точь-в-точь, не отличишь, – и отправился в пещеру к его ученику Ю Дитуну, кой в сей полуденный час сладко дремал. Бифэн нарочито громко окликнул его, а когда тот очнулся и, еще плохо соображая, засуетился, монах набросился на него с руганью:
– Я оставил тебя стеречь корзину, а ты дрыхнешь!
– Да кто же знал, что учитель нежданно-негаданно возвернется, – залопотал монашек.
Бифэн объяснил, что только собрался спуститься с горы, как вспомнил, сколь могущественен и лукав Бифэн, и ежели он заявится в пещеру, то способен устроить такое, что лай собак и крик петухов услышат дальние заставы:
– Нешто сие не то же, что закопать меня живьем в землю? Пожалуй, надежней взять кувшин с собой.
Послушнику страсть как хотелось спать; он не мог дождаться, пока мучитель уйдет с глаз долой, посему охотно поддакнул:
– Да забирайте свой кувшин, а то я трясусь тут от страха.
Он бережно принес Бифэну волшебную корзинку. Тот вынул уловляющий души кувшин и притворно строго наказал юноше быть начеку, ибо в корзине остались и другие талисманы: