Словно предок речной, он покрыт сединой.
Узорчатый пояс украсил черного шелка халат,
Точно осьмнадцать князей о богатстве кричат[449].
Трижды сходились противники. Чжэн Тан бился своей расписной двузубой алебардой (Ил. 34) с огромным воодушевлением. Воительница Ван, видя, что ей не сладить, пустила в ход заклинания и заговоры, и тотчас над ее головой поднялся черный дым, а в нем – Небесный дух в золотой броне, с палицей в руках, укрощающей демонов. Небожитель свирепо ударил Чжэна по голове – и тот рухнул с коня. Тут же отовсюду повыскакивали чужеземные воины с крюками, веревками и канатами, схватили и связали китайского командира.
Сказывают, что после того как Чжэн покинул ставку, Саньбао предрек: «У Чжэн Тана храбрости в избытке, а смекалки недостаточно. Его действия не приведут к успеху». Вице-адмирал Ван предложил принять меры предосторожности и послать на случай непредвиденных обстоятельств еще одного командира. Главнокомандующий тут же отдал приказ доставить в штаб гвардейца по имени Те Лэн из охраны главной ставки. И вот он предстал перед адмиралом – нос орлиный крючком, усы, как стальные прутья, торчком, движется стремительно, что метеор, держится прямо, как журавль, восседает на сивой каурке, в руках – металлическая четырехгранная палица на рукояти с гардой[450].
Те Лэн отважно вступил в бой, но дева применила испытанный прием, и его постигла та же участь, что и Чжэна.
Местные воины ввели связанных пленников в королевские палаты, однако военачальники Южной династии не опустились на колени, чем вызвали гнев государя. Пленники твердили свое:
– Верховная держава – отец и предок, нижестоящая – сын и внук. Станет ли военачальник верховной державы преклонять колена перед правителем нижестоящего государства!
– Нынче ваша жизнь в моих руках, а вы смеете проявлять непочтительность! – возмутился король.
– Благородный муж расценивает смерть как возвращение к истокам, – не поддавались командиры. – Желаете казнить – казните, нам ли убояться?
Король взъярился, приказал казнить пленных и выставить головы на всеобщее обозрение. Стражники, не мешкая, вытолкали их за ворота, и уже слышались команды «Мечи наизготове!», «Рубить головы!». Но воительница Ван решительно упредила:
– Ничтожная просит владыку подождать! Не велико дело казнить этих двоих. Вот поймаю даосского и буддийского монахов – казним всех купно, сие сочтется полной победой.
Поскольку Ван-чудотворице принадлежала честь поимки командиров Южной династии, король снизошел до ее просьбы, умерил гнев, повелел отложить обезглавливание и отвести пленников в тюрьму.
Меж тем стемнело. Ван-чудотворица, упиваясь почетом, завоеванным победой, вместе с супругом так и рвалась в бой. Лишь только восток заалел, она во главе отряда местных воинов поскакала к китайскому лагерю. Саньбао издал боевой приказ: поймать воительницу и смыть позор. На сей раз откликнулся черноликий Чжан Бо, владелец булавы с клыкастыми шипами, коего так и называли – Волчий Клык. Злость и гнев обуяли Чжана на поле брани. Обеими руками поднял он свою тяжеленную, в восемьдесят четыре цзиня, булаву, нацелившись размозжить деве череп. Но та, ловко орудуя парными мечами, отразила удар. Чжан был грозный и сильный воин, да и оружие у него было мощное, трудно женщине сражаться против такого противника, даже до второй схватки не дошло. Воительница взмокла и обмякла, как пончик в масле. Почувствовав, что на сей раз ей не выиграть бой, она только охала и стонала. Чжан быстро сообразил, как действовать, размахнулся и (дева пикнуть не успела!) ударил ее палицей с шипами точнехонько по черепу – да будь ты хоть дух святой, и то не выстоишь! Удар был такой силы, что у девы зубы раскрошились и серое вещество из головы брызнуло.
Чжан Бо отрезал голову убиенной, поскакал в ставку и поднес трофей главнокомандующему. Саньбао вельми обрадовался и повелел вписать подвиг Чжана в книгу записи воинских доблестей, а голову предъявить военачальникам. На радостях устроили пир, и командующий подал Чжану первую победную чарку. Не успел тот поднести ее ко рту, как ординарец доложил, что убиенная явилась вновь и желает состязаться с Черным разбойником. От этих слов Чжан пришел в ярость и громовым голосом заорал:
– Убирайся! Мертвецы не оживают! Способны ли духи вызывать на бой! Сии вздорные домыслы – не что иное, как злостное подстрекательство. Прошу командующего выставить голову казненной на шесте для успокоения наших воинов.
Саньбао изрек:
– За подрыв морального духа армии по военным законам полагается смертная казнь.
Едва он произнес слово «казнь», как охранники с мечами накинулись на ординарца, аки стервятники на ласточку или тигры на ягненка. Ординарец завопил:
– Несправедливость! Командующий, пощадите! Мы относимся к военной разведке, наша обязанность – доставлять сообщения о состоянии армии и выискивать смутьянов. Коли есть важное сообщение, не осмелимся умолчать, а без дела не станем зря болтать. Несомненно, это та самая дева. Она назвалась, да и по облику точь-в-точь как прежняя. Нешто я бы осмелился не доложить!
Господин Ван попросил командующего проявить великодушие:
– В этом деле не всё ясно. Как знать, возможно, в сей стране не одна дева-воительница – либо старшая или младшая сестра убитой пришла отомстить!
Чжан схватил свою булаву «волчий клык», вскочил на вороного и поскакал на поле брани.
Противники снова вступили в ожесточенную схватку, во время которой дева использовала чудесные превращения, но китайский воин не отступал.
В какой-то момент Ван, выкрикнув «сейчас или никогда», прокусила язык и плюнула кровавой слюной в сторону запада. В тот же миг небо заволокли черные тучи и задул сильный ветер. В этом вихре к Чжану со всех сторон устремились злобные дикие твари – синие львы с густой шерстью и клыкастые белые слоны[451], леопарды и драконы, шакалы и волки, собаки и свиньи, лисицы и барсы, а еще налетели слепни и москиты, поползли ядовитые гады. Чжан опешил:
– Человеку против зверья не устоять! Может, они тоже нечистая сила? Я никогда особо в оборотней не верил, неужто сейчас их убоюсь!
Командир призвал на помощь всю свою отвагу и очертя голову ринулся в битву – с ним его вороной конь и шипастая булава. Он колет-режет, бьет-тычет, стегает-хлещет во все стороны, не разбирая, кто где. Чжан бился, будто дьявол во плоти, да только бойцы его отряда были столь сильно напуганы, что проявляли крайнюю осторожность и не торопились расстаться с жизнью. Они рассуждали примерно так: «Ох, не повезло с командиром! Он на вороном коне, чего ему боятся, а у меня такого скакуна нет, мне-то пошто лезть в пекло?» Или так: «Да, не повезло с командиром! У него, небось, булава с шипами, вот и храбрится, а у меня такой нет, с какой стати мне ввязываться в драку?» Один твердит: «Не полезу в драку!» Другой ему: «Коли не вмешаешься, в лучшем случае отрежут ухо, в худшем – получишь сорок ударов плетьми. Не боязно?» Кто-то отважился: «Пойду в бой!», а ему: «Пойдешь, а там дикое зверье, ядовитые гады – не убоишься?» Третий рубит с плеча: «Пусть уж дикий зверь меня сожрет, всё одним махом и решится». А со стороны шепчут: «Хорошо, ежели один нападет, а коли несколько? Тут в момент всё не закончится». Так они судили-рядили, но выхода не было, пришлось следовать за командиром и биться, что есть мочи.
Чжан Волчий Клык сражался отчаянно, но в какой-то момент раздался оглушительный рык, словно раскат грома. Небо вмиг очистилось, и стали видны плавающие в воздухе тысячи фигурок бумажных воинов на бумажных конях. А куда же подевались дикие звери и ползучие гады? Оказалось, это всё оборотни, рожденные магией, – они живут лишь краткий миг.
Тогда дева стала насылать на Чжана со всех сторон своих двойников.
Чжан растерялся: «У нас в Нанкине обычно на свет появляется один ребенок. Коли сразу двое – это близнецы, а ежели тройня – вези обследовать в округ или уезд. А здесь это, видать, дело обычное».
И тут он сообразил, что девы – новые миражи, созданные воительницей Ван. Грозный и воинственный, обуреваемый жаждой мести, Чжан был готов сражаться сразу со всеми девами-оборотнями.
Великая битва длилась долго, но в какой-то момент снова раздался устрашающий рык – и земля оказалась усыпана вырезанными из бумаги фигурками. Меж тем подлинная Ван, будто не торопясь, скакала к своей ставке. Чжан тихонько подкрался сзади и, размахнувшись изо всех сил, ударил ее палицей по затылку. На сей раз деве не удалось улизнуть, и она стала медленно сползать с седла.
Чжан отсек врагине голову и доставил в ставку. Однако Государев советник сразу догадался, что голова ненастоящая.
Он попросил своего ученика Юньгу принести в заветной патре той самой «воды без корня», а как тот принес – зачерпнул длинным ногтем, капнул на голову убиенной – а перед ним чурка, вырезанная из древесины тополя. Военачальники и все присутствовавшие от ужаса слова не могли вымолвить. Потрясенный тысяцкий Чжан воскликнул:
– Никогда прежде не веровал в нечистую силу, а вот нынче пришлось столкнуться. Как же так? Ведь я без сомнения отрубил ей голову и ясно видел, как кровь хлынула на землю и даже забрызгала мою одежду!
Командующий Ван приказал Чжану показать эти пятна; пригляделись – да это вонючая тина из сточной канавы! Флотоводец был потрясен прозорливостью Государева советника, а почтеннейший спокойно произнес:
– Амитофо, всё это я предугадал!
Послушник Юньгу с гордостью заявил, что наставник обладает мощным даром провидения:
– У каждого из трех учений особые виды гаданий. К примеру, в даосизме разные пути предсказания судьбы: гадания на монетах по символам инь – ян в гексаграммах Ицзина[452]