– Это не так-то просто! Сделаем выстрел, а там посмотрим! – откликнулся гость.
Он выпустил подряд девять стрел, и все они пронзили цель насквозь. Вслед за ним Тан тоже выпустил девять стрел, они попали в яблочко, но, словно прилипнув к мишени, не пронзили ее. Эва как – подобным искусством не владеют ни черти, ни святые! Гость засомневался и показал на копья:
– У вас и копья не ранят?
Тан твердил свое:
– Да всё одно!
Сказывают, что Юньмухун продолжал допытываться:
– А что произойдет, если копье ранит человека?
– Такого не бывает, – отмахнулся Тан Ин.
Гость попросил командира Тана научить его подобному искусству. Тот предложил:
– Ну, становись! Копье коснется тебя, но не ранит.
– А как ты это определишь?
– У меня есть свои метки.
– А коли всё-таки угодишь в меня, что тогда?
Тан хрипло рассмеялся:
– У нас, китайцев, слово дороже тысячи лян золота. Ежели не сдержу обещание, то чем отличусь от инородцев? Достоин ли я тогда называться китайцем?
Тан Ин, муж вельми ученый, был мастак на всякие речи. Его слов оказалось достаточно, дабы устыдить гостя:
– Ну, коли так, буду стоять недвижно, а вы бейте.
Хитрец Тан приказал младшему офицеру принести какое-нибудь кровоточащее сердце, и когда его доставили, незаметно насадил на наконечник и стал быстро-быстро тыкать копьем прямо в Юньмухуна – вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево. Копье кружилось, словно танцуя. Затем Тан убрал оружие и спросил:
– Ну что, дотронулся я до тебя?
– Дотронулся, – подтвердил туземный военачальник.
– Ранил?
– Нет, не ранил.
– Ты чувствуешь, что не ранен, но даже не представляешь, сколько раз я коснулся тебя копьем. Сними одежду и посчитай удары.
Гость поспешил закатать одежду и в самом деле увидел на теле множество алых отметин. Как такое случилось? Он-то не знал, что кончик копья венчало кровоточащее сердце. Посчитал – семижды семь, сорок девять отметин. Тан Ин снова спросил:
– Ну, что скажешь, высоко ли мое воинское искусство?
– Высоко-то высоко, только мне представляется, что коварное бескровное убийство не очень-то вяжется с принципами честного и справедливого веде́ния боя.
– Да это я так, просто для примера. А что до настоящего бескровного убийства – сие не для меня, благородного господина.
Гость изначально полагал, что в мире ему нет равных в стрельбе из лука. Увидав, как стрелы Тана попадают в цель, не поранив, он смекнул, что искусство китайца не ниже, чем его, и всё же сие не поколебало его самонадеянности. И только убедившись, что мастерство копьеметания у противника тоже на высочайшем уровне, он запаниковал и решил откланяться. Однако командир Тан не оставил своих попыток одурачить гостя. Одного за другим приглашал он командиров, дабы те продемонстрировали искусство бескровного боя.
Потрясенным сим зрелищем, Юньмухун не находил места от беспокойства и только и мечтал поскорей сбежать. Напослед Тан отпустил его, строго наказав:
– Кланяйся правителю да скажи, что сочинить грамоты – дело не хлопотное, зато поможет избежать кучи неприятностей. А иначе ваш султан окажется в безвыходном положении, да поздно будет каяться.
Юньмухун закивал:
– Да понял я, понял.
Хотя подобную хитроумную тактику подавления противника путем выказывания собственного превосходства изначально предложил главнокомандующий, но осуществить ее удалось благодаря уловкам Тан Ина.
Сказывают, что местный военачальник весь обратный путь нарочно долго петлял по дороге, так и эдак прикидывая, как быть. Не след докладывать правителю о высоком воинском искусстве китайцев, ведь перед тем, как покинуть дворец, он так похвалялся собственным мастерством. Желательно бы сокрыть правду, но воины Южной династии неоднократно показали, на что способны, и оставили следы на его теле. Делать нечего, пришлось отправиться за советом к настоятелю монастыря Летающего дракона.
– Я не считаю себя достойным противником и не осмелюсь бросить им вызов, – признался военачальник, поведав о случившемся.
Настоятель заметил:
– Ты привык покрывать дерево одним и тем же лаком[177], вот и решил, что не справишься. Одначе ежели они узрят нашу способность к волшебным превращениям, тогда сами не решатся с нами связываться.
Юньмухун поведал настоятелю о могущественных даосском и буддийском монахах на кораблях Южной династии. Наставник молвил в ответ:
– С буддистом мы единоверцы, а с даосом по званию совпадаем: он тоже наречен праведником – защитником государства. Чего мне бояться?
Военачальник столь горячо убеждал настоятеля не вступать опрометчиво в схватку с противником, что в конце концов тот согласился прежде втайне разузнать обстановку, а для этого явиться на корабль, переодевшись дрессировщиком тигров.
Военачальник Юньмухун одобрил план, и настоятель Тара, взяв на поводок тигра, отправился в путь. По дороге он раздумывал: «Нехорошо добрых обижать, а злых бояться. Поищу-ка я сначала даосского монаха». Надеясь поймать удачу, он поднялся на корабль Небесного наставника. Увидев монаха с тигром на поводке, вестовой крайне удивился, спросил, кто таков и пошто тигра притащил.
– Не пугайтесь, господин хороший, я местный, у нас принято собирать подаяние разными представлениями.
– Глупости! Где это видано, чтобы собирающий подаяние тащил за собой тигра? – рявкнул дневальный.
– Тигр – главная принадлежность моего представления.
– Тьфу ты, буддист бестолковый, готов выпустить на волю хоть сушеную рыбу[178]. Нечего просить подаяние на корабле почтенного даоса.
– В мире существуют и благородные, и ничтожные людишки, без благородных некому будет воспитывать ничтожных.
– Убирайся, пока я тебе скулы не переломал!
– Ну и ну! Подаяние не подал, а уже с угрозами выпроваживаешь.
Так они шумели и переругивались, пока звук их голосов не достиг ушей Небесного наставника, сидящего около Чаоюань[179] – ниши-божницы поклонения даосскому святому Лао-цзы.
Веки даоса дрогнули – знак того, что некто коварный стоит на пороге. Вызвал вестового, а тот, не желая навлекать на себя неприятности, опустился на колени и стал оправдываться: мол, это не он шумит, а какой-то чудной монах:
– Говорит, что просит подаяние, давая представление с тигром. Я опасаюсь, не шпик ли это, гоню, да он не уходит, вот и поругались. Простите меня!
Небесный наставник, прослышав о представлении «тигр играет с мячом», решил обратить планы незваного посетителя себе на пользу, дабы проучить гостя и по возможности назавтра избежать сражения. Он приказал проводить монаха в свою обитель: «Позабавимся!» Об этом в стихах писано так:
И там, в бамбуковом дворе, монахов мирное реченье
Всей жизни суетной моей на миг дало успокоенье.
Вестовой не уразумел его намерений и про себя ворчал: «Пожалел этого сукина сына, а теперь я же должен его сопровождать».
Ничего не поделаешь, приказ есть приказ – пришлось препроводить монаха в покои Небесного наставника. Гость ничего не заподозрил и решил, что всё идет по плану. Одной рукой волоча тигра, а другую сжав в кулак, показывая тем самым, что он безоружен, настоятель Тара вошел в зал. На расспросы Небесного наставника отвечал, что у них в стране приняты представления с тигром, а этого зверя он воспитывал с младенчества. Небесный наставник нарочито громко приказал дневальному подготовить награду, дабы после представления вручить монаху.
А теперь смотрите: монах отпустил тигра, скомандовал «Сидеть!» – и тигр послушно опустился на пол. Затем монах приспустил одежду до пояса, обнажив плечи, скомандовал «Отражай!» – и ударил тигра кулаком в пасть. Тот метнулся и хватил его когтями. И пошло: кулак – когти, когти – кулак, пинок ногой – удар лапой, слева – справа. Это был пролог – состязание равных. Затем настоятель с грозным криком «Куда прешь?» обрушил на тигра удары обеими кулаками – справа, слева, и со скоростью барабанной дроби стал пинать его ногами то с одной, то с другой стороны. Он молотил тигра не переставая, заставляя того отступать и спотыкаться, и после нескольких падений зверь был уже не в силах подняться. А монах всё орал:
– Ах ты, скотина, давай, покажи, на что способен! Посмеешь еще на меня наступать?
Не успел смолкнуть, как тигр приподнялся, раскачивая головой и мотая хвостом, выгнул спину и несколько раз грозно взревел. Продолжая свирепо рычать, он стал перепрыгивать через монаха: вперед – назад, слева – справа. После нескольких таких прыжков тигр, поджав зад, прыгнул прямо на лысый череп монаха, сбил его с ног, и тот обессиленно рухнул. А тигр, словно человек, обнюхал падшего, потрогал лапами, помахал хвостом. Через некоторое время монах пришел в себя и тоже поднялся. Правильно было бы назвать результат обоюдной победой.
Однако монах на сем не успокоился, вскочил и снова заорал: «Куда-а-а?» На сей раз он двинул тигра кулаком по морде, в ответ тот зарычал и цапнул монаха лапой по голове. Монах свирепо обхватил тигра обеими руками за две жизненно важные точки[180] и повалил навзничь. Зверь вскочил, боднул монаха головой и свалил наземь. Так они схватывались несколько десятков раз, пока монах, потеряв терпение, не взмахнул дубинкой и не воткнул ее тигру глубоко в пасть. У зверя перехватило дыхание, и ему пришлось сдаться. Он снова смиренно уселся на пол, а монах поднял его лапу в знак того, что объявляет ничью.
Небесный наставник нарочито громко воскликнул: «Прекрасное зрелище!» – и велел дневальному угостить тигра куском свежего мяса. Зверь жадно схватил мясо и разорвал на куски. Затем Небесный наставник приказал принести вино и угощение монаху. Словно вихрем, что уносит прочь остатки туч, в одно мгновенье всё было сметено дочиста – съедено и выпито.