– Лысая бестия, отдай моего ученика, – осерчал Небесный наставник.
– А ты верни моего монаха, – огрызнулся маг.
Они заспорили, не желая уступать друг другу.
И вот взгляните – из арьергардного батальона во всём блеске доспехов, нетерпеливо подхлестывая борзого скакуна, к ним подъехал знаток военного дела Тан Ин:
– Что вы тут оба уперлись? Дозвольте примирить вас обрядом[184].
Монах с летающими дисками внимательно его оглядел – молодой, утонченный, хорош собой. Недослышав его слова, крикнул:
– Ты кто таков, чтобы выстраивать нас рядом?
Тан Ин представился, назвав ученое звание, и тогда старец согласился:
– Ну коли ты знаток военного дела, доверимся твоим обрядам.
Небесный наставник заметил:
– И какие же церемониальные требования могли передать тебе мои даосские предки?
– Главное – не судить других, – отрезал Тан. – Сейчас я выпущу три стрелы, и ежели все они попадут в цель, вам придется мирно решить спор. Буде хоть одна пролетит мимо, продолжите схватку.
– Дозволь спросить, – заинтересовался старец, – а как именно ты предлагаешь разрешить спор?
– У нас – ваш ученик, у вас – наш послушник, вы ими обменяетесь, так и появится возможность прийти к согласию, – посоветовал Тан.
– И что потом? – настаивал старец.
Тан сообразил, что Небесный наставник тоже ни за что не простит похищение послушника, и даже ежели сейчас развязать сей узел, он придумает новые доводы. Тан Ин процитировал строки:
Сегодня есть вино, так нынче будем пить,
О будущих печалях потом начнем грустить.
– Тогда и решим, что делать, – заключил он.
Маг-повелитель заметил:
– Верно сказано. С чего мне страшиться грядущего?
– Каждый из вас отдает пленника. Я трижды подам сигнал ударами в барабан, после чего вы совершите обмен.
– Да вот еще вопрос: во что метить будешь?
– Что долго рассуждать? Возьму хоть шест у городских ворот.
– Шест высоченный, чжан двадцать, не меньше – целься аккуратней.
– Мне ли бояться! Сам шест ерунда, я могу попасть в сороку на вершине шеста.
– Ох, смотри, не промахнись, та деревянная сорока – флюгер, она величиной с кулачок и всё время вертится. Не так-то легко угодить в нее тремя стрелами.
– Да что вы знаете о моем искусстве стрельбы из лука! Первая стрела попадет – небо откликнется, от второй – луна и солнце перевернутся, а после третьей – звезды с неба дождем посыплются.
– Ну, коли так, приступай!
– По звуку третьего удара в барабан начинайте обмен пленниками.
Противники согласно закивали.
Тан поднял лук, приладил стрелу, выстрелил – стрела, пролетев со свистом, попала точнехонько в голову деревянной птицы. Прозвучал первый удар барабана, и оба противника издали одобрительный возглас. А в воздухе уже просвистела вторая стрела – она еще искуснее угодила в цель. Что сие означает? А то, что вторая стрела полетела точнехонько след в след первой и сбила ее – и вот уже в голове птицы торчит только вторая стрела. Вновь прозвучал удар барабана, и противники опять не сдержали криков одобрения. Между тем Тан Ин выпустил последнюю стрелу, коя оказалась самой удивительной. Она налетела аккурат на кончик второй, та упала – и вот уже в голове птицы торчит одна лишь третья стрела. Прозвучал последний удар барабана – и оба противника дружно издали восторженные кличи.
Тан воскликнул:
– Ну, что, Монах с летающими дисками, понял теперь, в чем суть?
– Не ведаю, – ответил тот.
– О моих стрелах можно так сказать: в реке Чанцзян каждая следующая волна гонит предыдущую, а на земле на смену старому приходит новое.
– Благодарю за науку! – воскликнул старец.
– А вы обменялись пленными? – настаивал Тан Ин.
– Обменялись, – подтвердил тот.
И верно: послушник вернулся к Небесному наставнику, а настоятель Тара – к магу. После чего противники убрали войска с боевых позиций, а наставник Чжан поблагодарил Тан Ина за поддержку. Командир отвечал:
– Нынче я сумел добиться возвращения послушника, а уж завтра вы, почтенный, решайте исход битвы самостоятельно.
Тот признался:
– Насчет завтра я приберег кой-какую мыслишку.
На следующий день маг-повелитель дисков вместе с настоятелем Тара снова выехали на позиции. Разъяренный Небесный наставник молча мчался им навстречу на своем великолепном скакуне, выставив семизвездный меч: на кончике меча горел огонь, на коем монах жег амулеты. Он выкликнул:
– Явись!
И один за другим поочередно спускались на землю небесные полководцы, которых Небесный наставник просил избавить от черного монаха-повелителя дисков.
Первым явился небесный полководец Ма. Он вознесся ввысь на благовещем облаке и метнул оттуда золотой слиток[185] прямо в череп могущественного старца.
Однако маг поймал слиток на свой диск, и небожителю ничего не оставалось, как попросить вернуть талисман и убраться восвояси. Следующим с небесных высей спустился полководец Чжао из скита Дракона и тигра. Размахнувшись, он стал бить старца своей волшебной металлической палицей со слепящим огнем. Однако маг отбивал удары множащимися дисками, и Чжао пришлось исчезнуть в поднебесье.
Наконец, по зову Небесного наставника на землю спустился небесный полководец Вэнь, что служит у алтаря почтенного Бога грома, и заявил:
– Оба этих небесных полководца – люди твердые, но товар у них негодный. Один сделал пробный ход – как говорится, бросил кирпич, дабы заполучить яшму, – да разве так поймаешь нечисть? Другой стегал злодея палицей – сколь простонародное занятие, так ли поразишь оборотня? У меня есть ваджра – особый жезл для укрощения демонов, ни на небе, ни на земле не сыщешь места, где бы о ней не слыхали! Мне ли убоятся чертей и духов?
Маршал Вэнь пустил в ход ваджру, но бесчисленные диски черного монаха плотно облепили священный жезл, сковав его действие. Вэнь вскочил на облако и был таков.
Небесный наставник призвал на помощь еще одного из четырех святых-военачальников, покровителей даосизма – известного своей честностью и бескорыстием Гуань Юя. Тот поочередно вызвал к себе духа земли Могадишо, а затем и духа-хранителя города. Оба утверждали, что не в силах воспрепятствовать нахождению черного Монаха с летающими дисками на их территории, ибо того пригласил лично султан.
Гуань Юй спросил духа города, приходилось ли ему видеть эти диски, и тот признался, что видывал:
– На диске мужеского рода нарисована голова – то ли человек, то ли дух, с глазами, носом, ушами и огромным ртом, а на диске-самке изображены бесчисленные головы с глазами, носами, ртами, ушами. Вот всё, что я могу сказать.
Полководец Гуань Юй тут же заявил, что сие означает не что иное, как то, что болезнь входит через глотку[186]. Эти слова несказанно удивили духа города:
– Да этот маг круглый год питается вегетарианской пищей. С чего ему болеть?
Гуань Юй и рассердился, и рассмеялся:
– Да я не имею в виду только болезни. Вот послушай! Император вкушает разнообразнейшие яства: не означает ли это, что глотка – предмет его постоянной заботы? Гражданские и военные чины при дворе получают высокое жалование – разве сие не для ублажения глотки? А горемыки-студиозы, что готовятся к императорским экзаменам, перебиваясь на жидкой похлебке, – их ли не терзают заботы о глотке? Крестьянин в мае собирает урожай зерна – нешто не для насыщения глотки? Ремесленник, что получает казенное довольствие зерном, – он ли не заботится о глотке? Торговцы, кои утоляют голод и жажду, – им ли неведомы заботы о глотке? Богачи, что роскошествуют и обжираются, – неужли сие не ради ублажения глотки? Бедняки раз в три дня съедят чашку риса – им ли не тревожиться о насыщение глотки? Есть миска каши и чашка похлебки – можно жить, а нет, так и помирай! Коли наешься до отвала винцом да мясцом, тут-то и снизойдет на тебя беспредельная благодать! А ежели буддийские наставники звонят в колокол уже после еды[187], не униженье ли это для тех, кто ждет момента наполнить глотку? Или, например, вот я нынче в Китае постоянно совершаю обряды жертвоприношений – неужли сие не связано с заботами о глотке? Или ты здесь, на земле Могадишо, требуешь от населения жертвоприношений – это ли не ради глотки?
– Да не смею я требовать никаких жертвоприношений, – стал поспешно оправдываться бодхисаттва, дух города.
– Ну, ладно, оставим в покое твои дела, лучше принеси-ка сюда хороший шмат свинины.
– Нет у меня свинины.
Тогда Гуань Юй обратился к духу земли, но тот ответил, что может достать только соевый творог.
– А откуда он у тебя? – удивился Гуань Юй.
– Местный народец не видит дальше своего носа, – вздохнул дух земли. – У духа города положение высокое и жалованье хорошее, вот его и уважают, а у меня и звание низкое, и доходы малые, посему мной и пренебрегают. Свиные головы от жертвенных животных тащат ему, а мне достается соевый творог.
Полководец Гуань аж в лице переменился и набросился на духа города:
– Ты что же, болтал, что не требуешь жертвоприношений, а сам берешь себе свиные головы, а духу земли оставляешь соевый творог?
Видя гневливость Гуань Юя, дух города затрепетал от страха и благоговения – поистине, как чиновники в древности пред императором. Он бухнулся наземь и отвесил несколько земных поклонов:
– Виновен! Уповаю на снисхождение!
– Довольно, на сей раз прощаю. Как ты готов искупить вину? – рявкнул Гуань Юй.
– Приказывайте, всё исполню, не убоюсь ни кипящей воды, ни пылающего огня преисподней.
– Возьми шматок свинины и исхитрись незаметно обмазать рты на дисках свиным жиром. По диску-самцу мазани разок и довольно,