«Страна наша находится в глухих местах на дальнем побережье, мы ничтожны и неразличимы, как муравьи и медведки. Нами правит государь, но у нас нет ни оружия, ни армии. Прибыв издалека, вы почтили нас своим визитом, и мы взираем на вас с надеждой и уважением. Высокое небо, бескрайняя земля дают ощущение необъятности вселенной, солнечный свет и сиянье луны позволяют познать ее великое спокойствие. Рыба в котле борется за выживание – на что ей надеяться? Что может решать загнанный в нору заяц? Сие послание не в силах передать наше почтение».
Засим были вручены дары. В начале списка значились статуя Будды и драгоценная, не сгорающая в огне буддийская ряса из наследия самого Сакьямуни.
Было в списке и множество всяких зверей и птиц: по десятку пантер, зебр и страусов, коих называют «птица-верблюд»[204]: черные, высоченные, с горбом на спине и копытами как у верблюдов, они способны пробежать в день триста ли, чужестранцы даже ездят на них. А еще десяток великолепных скакунов и удивительных добрых коней с небольшими рожками на голове, как у единорогов (они понимают человеческую речь, способны двигаться в такт ритму барабанов и гонгов). Особо ценными были десять ящиков амбры серой и столько же ладана из лучшей в мире местной босвеллии.
Среди дани числилась и тысяча отчеканенных местным князем мелких золотых монет таньга: легкие по весу, диаметром чуть больше цуня, на одной стороне узоры, на другой – человеческие фигурки[205].
Ил. 14. Образец монеты таньга
Командующий осмотрел подношения и еще раз выразил благодарность хозяевам. Эмир принес в дар еще много чего – золото и серебро, атлас и шелка, сандаловое дерево. В качестве довольствия – рис, зерно, черный перец, быков и баранов, кур и уток – хватило на всё войско. Адмирал был поражен:
– Сколь щедр и почтителен сей правитель! Раздайте малую толику всем командирам, дабы те убедились в его искренности.
Саньбао устроил эмиру и его свите теплый прием и вручил ответные дары – церемониальное платье, шапку и пояс, мягкие сапоги и всё такое прочее, никто не был забыт. Правитель назвал счастливый день и пригласил флотоводцев посетить город.
И вот оба командующих, Небесный наставник, Государев советник и еще четверо командиров-евнухов высшего состава в указанный султаном день сначала прибыли в мечеть и воскурили там благовония. По окончании церемонии огляделись – стены чистые, блестящие, аж глазу приятно. И тут евнух Ма предложил:
– Мы проделали долгий путь, уже несколько лет находимся вдали от дома. Как можно не запечатлеть наше посещение в сем высокочтимом храме на знаменитой горе?
Вице-адмирал Ван тут же подхватил:
– Благодарю господина Ма за столь ценный совет.
После чего приказал принести четыре драгоценности для письма и поднес их главнокомандующему для почина. Саньбао только вздохнул:
– Мне, ничтожному, сызмальства не довелось учиться и штудировать каноны. Так и остался необразованным, да поздно о том сожалеть!
Ван запротестовал:
– Господин слишком скромен; просим набросать хоть пару строк.
– Ну, коли просите, не стану отказываться, напишу один старинный стих, дабы заполнить пространство.
И он начертал строки из стихотворения потомка Конфуция – поэта эпохи Тан, где описывались красоты горы Белой лошади и стоявшего на ней храма:
Над Линцзю[206] поднимается башня,
Воздымаясь до ворона-солнца.
Мы в святилище это ступили,
Где в обитель бессмертных оконце.
Саньбао отложил кисть:
– Ну, будет, не то станете надо мной смеяться.
Но военачальник евнух Ван похвалил:
– Превосходные строки!
Начертали по нескольку строк и другие военачальники, а также Небесный наставник и Государев советник.
Стоило покончить с виршами, как эмир пригласил всех во дворец на пир. Три дня пировали, а навеселившись вволю, разошлись, и корабли снова двинулись в путь.
Ван Мин испросил дозволения командующего отправиться вперед и зело возрадовался, встретив согласие, ибо его подвиги уже были записаны в реестровой книге как самые важные. Он двинулся в путь прежним волшебным способом – сквозь подземные ходы, а только выбрался наружу и поднял голову – перед ним город!
Это и был город-государство Ормуз[207].
Рис. 9. Карта навигации Чжэн Хэ из Индии в Ормуз. Фрагмент карты Мао Куня, 1430 год
Ван Мин достал траву-невидимку и отправился бродить по улицам и проулкам. Видит – дворец эмира, возведенный из камня высотой в шесть-семь уровней; у простых людей дома тоже каменные, не меньше трех-пяти ярусов: кухня, отхожее место, опочивальня, зала для приема гостей – всё там было. Навстречу ему попалось несколько жителей. Внешне они отличались от виденных ими ранее – высокие, стройные, светлолицые, одеты нарядно, по манерам весьма походили на жителей Китая. Встретились и женщины – волосы заплетены в косички, свисающие со всех сторон и покрытые желтым лаком, уши украшены золотыми монетками на веревочках, на шее – ожерелья из драгоценных камней, жемчуга, кораллов; на запястьях и лодыжках – золотые и серебряные браслеты, глаза красиво и аккуратно подведены измельченным в порошок и смешанным с водой лазуритом.
Побродил еще и увидел людей с разными табличками на шее – на одних написано «народные целители», на других – «предсказываю судьбу, познаю тайны сокровенного». Встречались в толпе и всякого рода фокусники, ремесленники и торговцы. Вскоре Ван Мин проголодался, да и во рту у него пересохло. Он огляделся в поисках питейного заведения, но не увидел ни единой вывески. Тогда наш доблестный Ван Мин перешел на местный язык и стал спрашивать у прохожих, где тут можно пропустить стаканчик. Те объяснили, что распитие вина в стране запрещено, а ежели кто самолично гонит, то по закону за это положена публичная казнь. «Вот беда-то!» – ужаснулся Ван Мин.
Пошел дальше и увидел на перекрестке толпу людей – сбились в круг, орут, галдят, толкаются. Ван Мин смекнул, что там, верно, что-то происходит, и стал проталкиваться. Трава-невидимка помогла незамеченным проникнуть в первые ряды. И тут он увидел – идет представление. Какое? А вот какое: старик держал на веревке небольшую черноголовую макаку. По обеим сторонам были сооружены стойки, а на них чего только нет: маски, военная форма, пики, мечи, дубинки! Старик ударил в барабан, стукнул в гонг, и обезьяна тотчас напялила маску, нацепила военный мундир и принялась размахивать оружием – в точности как положено воину. Да это еще что! Дальше – больше: любой из зрителей мог подойти и, крепко-накрепко завязав обезьяне глаза платком, несколько раз стукнуть ее по голове, а затем скрыться в шумной толпе. После этого старик снимал повязку с глаз обезьяны и громко приказывал: «Найди того, кто бил». Обезьяна начинала вертеться, словно высматривала кого-то, и тогда старик разрешал: «Пойди, поищи». Обезьяна скакала в толпе от одного к другому, пока не находила обидчика. Проделывала этот фокус и раз, и десять, да хоть сто – ни разу не ошиблась. Вот это да!
Ван Мин пришел в восторг, ему тоже не терпелось стукнуть мартышку по башке, но он помнил о своем ответственном поручении и чувствовал, что не вправе терять время. А еще опасался – мало ли что животное может выкинуть.
Немного поколебавшись, он зажал покрепче свою травку и отправился дальше. Вышел на еще одну открытую площадку, заполненную галдящей толпой, – а там смешались люди и кони, одни горланили, другие ржали. Ван Мин поверить не мог – неужто и здесь забавное зрелище? Будучи человеком настырным, он спрятал траву-невидимку, протиснулся сквозь толпу – а там балаган с шестом. Участвовали в представлении семеро: один держал на веревке белого горного козлика[208], у остальных на плечах были длиннющие шесты из пихты, причем первый ствол длиной в один чжан, а каждый последующий – на чжан выше. Парни разложили шесты на земле, затем двое стали бить в гонги и барабаны, а остальные с песнями и плясками расставляли шесты. Когда приготовления завершились, всё на минуту смолкло, и представление началось.
Первый помощник укрепил шест, дрессировщик подтащил к нему животное и, слегка пританцовывая, стал бубнить что-то себе под нос. Под несмолкающие звуки гонга и барабана козел вслед за человеком тоже что-то проблеял и стал бить копытами, словно в танце. Музыка зазвучала быстрей и настойчивей, и козлик в мгновенье ока вскарабкался на шест, уцепился за верхушку передними копытцами, а задние свесил вниз. Стоявший у шеста дрессировщик хлопнул в ладоши и закричал:
– Ласточки летают парой!
Козлик тотчас прямехонько вытянул нижние конечности чуть в сторону и стал покачивать ими, словно это птицы в полете. Дрессировщик снова хлопнул в ладони:
– А теперь трели иволги!
Козлик, расслабленно свесившись, прижался всем туловищем к шесту и принялся быстро-быстро крутиться вокруг него. Дрессировщик еще раз хлопнул в ладони и закричал:
– Воткни цветок слева![209]
Козел поджал правое копытце, а левое вытянул и покрутил им в воздухе согласно указанной ему позиции поединка с мечами, а когда дрессировщик скомандовал: «Воткни цветок справа!», козел продел то же самое, поменяв положение копыт. Дрессировщик еще раз громко хлопнул в ладоши:
– Уткнись луковкой в землю!
Козлик резко задрал задние копытца – голова вниз, хвостик вверх, словно собирался рухнуть на землю.
– Боевая стойка «держащий небосвод», – продолжал дрессировщик.
Козел тотчас оперся о кончик шеста задними копытцами, а передние вытянул вверх. Следующей была команда ушу «петушиная стойка на одной ноге». Козлик поджал три копытца и, опершись четвертым о верхушку