шеста, застыл неподвижно.
Но дрессировщик не успокаивался:
– Сплетенные корни старого дерева![210]
Козел подобрал все четыре копытца, наклонил голову и, опершись на хвостик, устроился задом на верхушке шеста – при этом верхняя часть туловища словно застыла.
Команды продолжались: «Смеется, глядя в небо»[211] – козлик вмиг извернулся, и словно прилипнув позвоночником к верхушке шеста, устремил копытца к небесам и заблеял. Дрессировщик хлопнул в ладоши и выкрикнул: «Дуга лука!» – козел мгновенно оперся о шест всеми четырьмя копытами и выгнул спину – ну точно натянутая дуга.
Дрессировщик еще раз хлопнул в ладоши и выкрикнул:
– «Хлопья снега устилают крышу»![212]
Козел неожиданно спрыгнул, отскочил от шеста на несколько чи и стал безостановочно кружить вокруг него.
А дрессировщик свое:
– «Раскаты грома на равнине»![213]
Тут козел – бэмц! – подпрыгнув, с налета повис на верхушке шеста, а внизу загремели гонги и барабаны как звуковое сопровождение грома.
Представление длилось довольно долго, было выполнено множество разных трюков, а ведь все их проделывал один и тот же козел, который словно понимал человеческий язык и точно исполнял команды.
«Ты глянь-ка на этих варваров, – подумал Ван Мин, – они и на всякие забавы мастера». Он совсем было собрался уходить, как вновь услыхал звуки гонгов и барабанов и увидел, что второй дрессировщик устанавливает шест в два чжана высотой. Представление повторилось точь-в-точь с теми же приемами – дрессировщик хлопал в ладоши, отдавал команды, а козлик с блеяньем проделывал те же трюки. Затем козел дал то же представление на третьем шесте, а после этого – и на высоченном четвертом. Когда установили пятый шест, дрессировщик не стал отдавать команды, а приказал поставить рядом последний шест – самый длинный, в шесть чжан высотой. Зазвучали гонги и барабаны, и тогда дрессировщик опять что-то пробормотал, сделал несколько движений, словно в танце, и выкрикнул:
– «Удачной карьеры старикам»![214]
Козлик в мгновенье ока вскарабкался на верхушку пятого шеста, а затем, не мешкая, перепрыгнул оттуда на шестой и там не то сел, не то встал, слегка покачиваясь. Внизу зазвучали гонги и барабаны, и дрессировщик выкрикнул:
– Эй, ты, наверху! Высокого чина опасно добиться, власть и могущество могут развалиться. Опомнись, пока не поздно!
Только прозвучали эти слова, как смышленый козлик вмиг скатился с шеста и улегся поудобнее на земле. Шесты опустили, снова забили барабаны, зазвенели гонги, а дрессировщик обратился к козлику:
– Ну, братец, меч и пила ждут впереди[215] – нет ли увечий на передних копытцах?
Козел помотал головой из стороны в сторону и вытянул копыта. Дрессировщик внимательно их осмотрел:
– Вроде и вправду нет, ну, пока убери их.
Козел послушно выполнил команду.
Дрессировщик продолжал:
– Котел для казни позади – нет ли увечий на задних копытцах?
Козел опять покрутил головой и вытянул задние копытца. Дрессировщик их тоже осмотрел и приказал:
– Подбери копыта.
В этот момент в последний раз прогремели гонги и барабаны, и действо завершилось.
Ван Мин решил: «Их представление закончилось – настал мой черед!» Он вынул травку невидимку, и, с шумом крутанув, одним махом закрепил на площадке третий шест – тот, что в три чжана высотой. Никто из зрителей не видел Ван Мина, поэтому прошел шепоток:
– Глядите, глядите, шест сам задвигался, это еще что за чудеса!
Тут шест словно заскрипел, и все увидели, как он превратился в Тысячелистный лотос, на одном из лепестков которого виднелась крошечная фигурка Будды. Еще минута – и в нос ударили дивные ароматы, к небу поднялись звуки нежных мелодий. Зрителей от страха аж пот прошиб, тело покрылось испариной. Не переставая класть земные поклоны, они взмолились:
– Государь-будда, ради каких добрых предзнаменований явил ты нам свой лик?
Даже мо́лодцы-актеры – и те затрепетали и стали истово кланяться:
– Не осуждай нас, государь-будда, мы ведь просто зарабатываем на пропитание. Мы не собирались осквернять святых. Прости и помилуй!
Ван Мин довольно улыбался: «Всех переполошил, вот и ладно». Он не предполагал, что нагнал страху и на самого правителя.
Сказывают, что эмир, восседая во дворце, учуял аромат благовоний и услышал приятную музыку. Он немедля послал воинов разузнать, что происходит. Те прямиком помчались в соседний квартал, сочли, что Лотосовый трон и Будда – это благая весть, и метеором вернулись с докладом. Эмир прошел в тронный зал, созвал приближенных и стал выспрашивать, поистине ли на радость подобное знамение. Тут вперед выступил военачальник по имени Шима и заявил, что первопричина явления Будды кроется в представлении с бамбуковыми шестами. Правитель удивился:
– Представления с шестом бамбука, новые коленца коего всегда тянутся ввысь, символизируют стремление к счастью. Можно ли принять сие за святотатство? Неужто Будда счел это оскорблением?
Первый министр уверил, что сердце у святого милостивое и навряд ли он ни с того ни с сего станет выискивать обиды:
– Скорей всего, его явление и вправду сулит государю счастье и удачу.
Но эмир был недоверчив: «Всё это еще не доказательства. Помимо прочего, не стоит проявлять неуважение к буддийским истинам. Пожалуй, лучше мне пойти самому и пригласить государя-будду в мечеть».
С этими мыслями правитель направился в соседний квартал, где и вправду возвышался Лотосовый трон с сидящим на нем Буддой. В страхе и трепете эмир распростерся ниц и, словно благоговейный почитатель буддизма, клал земные поклоны и совершал молитву. Затем созвал нескольких воинов и стал советоваться, как бы перенести сей трон в мечеть. Думали-гадали, но так ничего не надумали. Стоявший рядом невидимый Ван Мин решил: «Ну, здесь я уже задал им головоломку, теперь надо устроить явление Будды в храме». Ван Мин снова маленько поколдовал, раздался грохот – и Тысячелистный лотос исчез вместе с Буддой, остался лишь голый шест.
– О, государь-будда, – взмолился эмир, – ежели ты оценил мою искренность, молю, явись мне в мечети.
Он отправился в мечеть, а там на Тысячелистном лотосе уже восседал Просветленный. Владыка несказанно обрадовался, разложил пожертвования, снова стал кланяться. Ван Мин забеспокоился: «Мне ловко удалось изобразить Будду – но какие найти слова, дабы убедить правителя?»
В этот момент эмир объявил приближенным:
– Уже вечереет, я, пожалуй, останусь в храме на ночь, буду поститься, совершать омовение и приносить жертвы. Да и вам всем не худо принять очищение.
«Пусть только задремлет, это как раз то, что мне надо», – обрадовался Ван Мин.
Стемнело, и правитель приступил к омовению. Тут наш бравый мо́лодец снова прибег к волшбе – и в тазу с водой появилось отражение лотоса с сидящим на нем Буддой. Эмир испугался:
– О мудрейший, отчего ты снова явился – неужто не простил мне, недостойному, мое святотатство?
А как только правитель взялся за еду, Ван Мин еще чуток поколдовал, и Будда на Лотосовом троне был явлен эмиру прямо на блюде. Потрясенный, тот взмолился:
– Государь-будда, поскорей сообщи, что значат твои знамения! Молю, воздай по деяниям моим! Я безмерно напуган!
Ближе к ночи эмир зажег свечи, и Ван Мин устроил чудесное явление Будды прямо в пламени. Правитель запаниковал, места себе не находил. Во власти сих невеселых мыслей он приказал приближенным подготовить всё ко сну. Сам расположился в отдельной зале, а остальным повелел ночевать в разных помещениях согласно званиям. Под утро Ван Мин провернул еще одно представление. Эмир встал с петухами, стал возжигать благовония и класть поклоны перед статуей Будды; фонарь и свечи ярко горели, от курильницы клубами поднимался густой дым. Эмир поднял глаза – а где же государь-будда? В ужасе он возопил «Ну и дела!» и кликнул приближенных. Те прибежали и, не увидев статуи, в один голос закричали:
– Воистину чудо чудное!
Первый министр успокоил:
– Не пугайтесь! Нынче государь-будда явился мне во сне и сообщил, что дня не пройдет, как к нам пожалуют два полководца, посланные императором Чжу династии Великая Мин. Они ведут с собой тысячи кораблей с тысячей отважных командиров и тьмой храбрых воинов, дабы умиротворить варваров и вернуть сокровище. Повинуемся – ждет нас счастье и удача, воспротивимся – грядут великие беды. А напоследок святой настойчиво повторил: «Всё запомнил?» Я, смиренный, отвечал, что запомнил.
Эмир вскричал:
– Мне снился тот же сон!
Не успел договорить, как второй министр и все приближенные наперебой сообщили, что и они видели сей удивительный сон. Наконец, эмир уверился, что и многократные пришествия Будды, и его явление во сне разным людям отметают все сомнения в приближении армады кораблей:
– Нечего и говорить, что следует во всём «пойти навстречу».
– Какую такую поддержку? – не понял главный министр.
Эмир признался, что четко расслышал еще две фразы, произнесенные Буддой: «выйти навстречу»[216] и «сделать великие подношения». И добавил:
– Думаю, нам следует поторопиться, промедление сочтут преступлением.
Правитель тотчас отправил два десятка вельмож во главе двух сотен чиновников местной администрации на десяти джонках навстречу флотилии. А еще послал два десятка командиров во главе двух сотен отборных конных гвардейцев для встречи кораблей на суше. Он также приказал своим советникам через крупных и мелкооптовых посредников связаться с чужеземными купцами и сторговать побольше товаров для дани. Дворцовым поварам было велено приготовить редкостные яства из щедрот воды и земли, устроить великое пиршество, а актерам разыграть музыкальный спектакль. А еще эмир распорядился подготовить дворец для радушного приема – украсить дворцовые палаты, повсюду расстелить нарядные циновки и подушки для сидения, расставить дорогую посуду, возжечь благовония. Ничто не было забыто, ничто не было упущено.