– как подтверждение моего там присутствия. Опасаясь, что командующие и тогда не поверят, я разыскала генерала Ван Тана, оставленного там охранять склады, и попросила у него официальную бумагу с личной подписью и печатью как доказательство моего там появления. Вот сей документ.
Оба командующих взяли прошение – и действительно увидели на нем и подпись, и печать хранителя складов в Малакке. Пораженный услышанным, командующий Ван попросил Хуан еще разок отправиться на поиски, пообещав на сей раз не притрагиваться к фонарю.
Фэнсянь заново наклеила бумажные ворота, установила фонарь, точно определив направление, и настойчиво напомнила:
– От этой лампы зависит моя жизнь, ведь я рискую ради императорского дома. Прошу строго присматривать за ней!
Командующий Ван пообещал, и Хуан тем же путем ушла через бумажные ворота. Снова взвыл ветер и створки захлопнулись.
– На сей раз, надеюсь, ей удастся осуществить задуманное, – заметил Ван.
А евнух Ма всё не унимался:
– Эта Хуан, как говорится, сама ничего не знает, а вид знатока напускает. И еще этот документ! Недаром сказано: за большие деньги и черти в преисподней согласятся жернова крутить.
Не успел договорить, как снова взвихрился ветер, створки ворот распахнулись, и в них появилась Хуан Фэнсянь с двумя куклами в руках – желтой и белой. Командующий Ван осведомился, не сбилась ли она с пути и добыла ли деньги. Хуан ответила, что поскольку светильник не трогали, то и дорогу нашла, и деньги достала:
– Деньги на корабле, а вот эти куклы поедут с нами в Китай посмотреть мир, – пояснила она.
Ван пробурчал:
– Не зря господин Ма считает, что ты и черта заставишь жернова крутить. Мы тут пока ни одного ляна не видели.
Тогда Хуан предложила поднять одну из досок на палубе[242] и проверить, найдется ли что в тайном хранилище. Командующий Ван, а с ним Саньбао и все остальные командиры пошли взглянуть – так и есть: трюм был забит серебряными слитками. Все обомлели – не иначе как кудесница: там и вправду было не менее миллиона, на ощупь слитки оказались тонкими, как волос, пластинками.
Адмирал заявил:
– Великому подвигу – великая награда!
Он тут же вернул Хуан расписку, приказал занести её деяние в книгу подвигов, украсить шапку цветами и угостить вином. Сам командующий Ван лично вручил ей три кубка. Осушив последний, Хуан спросила, довольно ли этих денег, и вице-адмирал подтвердил, что монет хватит с лихвой.
– А ежели нет, можно продать кукол, они немало стоят, – сообщила Хуан.
Господин Ван полюбопытствовал, сколько за них можно выручить в Китае.
Хуан повернулась к куклам:
– Командующий разрешил взять вас в Китай, выпейте со мной по этому поводу, – и поднесла каждой по чарке. Те залпом выпили, после чего дева скомандовала: – Выпили, и ладно! А теперь отправляйтесь в трюм-хранилище.
И куклы самостоятельно двинулись в путь.
– Откуда они взялись? – поинтересовался Ма.
– Да всё от тех чертей, что жернова крутят, – подколола Хуан.
– А что, разве не так? Сама их принесла и не знаешь, кто такие, – съязвил Ма.
– Ежели бы я на самом деле не знала, неужто посмела бы делать вид, что знаю? – отвечала Хуан.
На лице у Ма было написано крайнее смущение, а Хуан откланялась. Саньбао заметил, что Хуан совершила великий подвиг и испытывает законное удовлетворение от выполнения своих обещаний, хотя ей следовало бы рассказать обо всём подробнее. И адмирал предложил расспросить самих кукол – ведь ежели Хуан их похитила, то это уже преступление. Заглянули в трюм – а где же куколки? Вместо них там стояли две огромные, в семь чи, фигуры: та, что в желтом, оказалась из чистого золота, а та, что в белом, – из серебра. Саньбао был потрясен:
– Хуан воистину всем сердцем предана стране. С такими запасами слитков мы непобедимы, а тут еще эти две драгоценные куклы. А я-то удивился, когда она сказала, что они поплывут с нами в Китай. Вернемся – поднесем их двору в качестве дани, зачтется ей сей подвиг.
Радости адмирала не было границ, и он приказал пожаловать Хуан еще по два золотых и два серебряных цветка на шляпу, пару золотых уточек-неразлучниц и шелка красного и зеленого на четыре одеяния – на лицевую сторону и на изнанку.
Сказывают, что Хуан и от тех даров, что ранее поднес командующий Ван, возгордилась, а получив столько щедрот от адмирала, еще более воссияла. А супруг заметил:
– Золотые и серебряные цветы – это еще ладно, а вот верная уточка-мандаринка – это и вправду ты.
– А ты загляни в корзинку – уточек-то там пара!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Пока что они вместе, но боюсь, придет час испытаний, и одна уточка улетит в другую сторону.
Тан проглотил намек, поняв, что спорить бессмысленно, и с виноватой улыбкой пробормотал:
– Ну, что ты, жена, всё обиду на меня держишь.
Тем временем султан Адена, как сказывают, повелел приближенным подготовить грамоты и подношения, после чего с золотой короной на голове и в дорогом одеянии, подпоясанный украшенным яшмой поясом прибыл на поклон к командующим и рассыпался в благодарностях за поистине отцовские милости. Те приняли его со всеми положенными высокому гостю почестями. Султан поднес вассальную грамоту для императора на золотой пластине, а также акт о капитуляции. Командующий сорвал печать и зачитал: «Восхваляю посланца Сына Неба, почитаю его мощь и величие! Некоторые невежественные южные и северные инородцы опрометчиво бьются о непробиваемую стену. Следует предвидеть, что от справедливого возмездия не скрыться, – лучше задуматься о путях возрождения. Мы удостоились обновления и, осуществляя доброе правление, получаем новый мандат Неба». Послание заканчивалось выражением любви и преданности.[243]
Засим князь передал список даров. Чего там только не было: четыре золотых головных убора в форме лотоса, кои испокон веку носили высшие даосские патриархи; два украшенных драгоценными камнями золотых пояса, пара чудесных волшебных подушек: положишь на них голову – и можно во сне узреть все материки и острова.
Среди драгоценностей значились: две пары огромных камней «кошачий глаз», десяток рубинов разных оттенков, по десятку сапфиров и малахита, сотня роскошных круглых жемчужин. Были там еще две пары рожек местной рогатой гадюки, кои использовались как материал для разных поделок, панцирь черепахи, агаты и сто раковин для изготовления украшений; десять штук алого стекла[244] и сто пластин глазурованного, полсотни парных комплектов янтарных чаш, а еще более сотни нарядных шейных золотых замочков-украшений с искусно вырезанными на них фигурками людей, животных и растений.
Кроме того, в списке значились разные животные: четыре единорога – каждый высотой в два человеческих роста, с высоко поднятой головой и чуть опущенным задом, четверо львов, два десятка верблюдов и местный дикий бородатый козел: пробегая тысячу ли в день, он способен сразиться с тигром – ударит копытом, и тот падает замертво. А еще пять пар зебр и три пары леопардов, по десятку белоснежных оленей, фазанов и благовещих птиц, два десятка страусов, сотня местных домашних овец, безрогих и длиннохвостых; пара мифических животных, чья шерсть не притягивает пыль и потому идет на мягкие матрасы, и пара мифических животных «мать ветра»[245], похожих на гиббонов: убитый, зверь этот возрождается от порыва ветра, но ежели сунуть ему в нос корень аира, то он более не оживет.
Было в списке и всякое другое: сто стволов дорогого сандалового дерева, сто бутылей розовой эссенции, по сто даней красной как пламя и белой как серебро соли, сто ведер манны – верблюжьей колючки джантак, выделяющей лекарственный сладкий мед; много бутылей ценного оливкового масла, что спасает от чесотки и лишаев, и масла орехов кукуя свечного дерева[246], а кроме них – десять ящиков прозрачной, как лед, смолы камфорного дерева[247].
В конце списка еще упоминались сто даней ценной, как серебро, булатной стали (способна разрубить точильный камень, имеет природный рисунок) и используемые султаном местные монеты из чистого золота весом в один цянь и с узорами на обратной стороне.
Помимо сего, еще поднесли золото и серебро, цветной атлас, посуду из сине-белого фарфора, сандаловое дерево. А для корабельной кухни – различные фрукты и живность: быков, баранов, кур и многое другое – не было только свиней, коих там не разводили.
Командующий обратился к султану:
– Сколь щедрые дары! Позвольте спросить, отчего вы, как говорится, переменились от спесивости к учтивости?
– В проявленной непокорности нет моей вины, виноват военачальник.
– Позвольте, есть и некая доля вашей вины, почтеннейший. Неужли вам не ведомо, что, отправляясь в плавание, мы выполняем волю Неба? Как вы осмелились вместо положенных почестей выслать для встречи флотилии военачальника? По получении вассальной и капитуляционной грамот мы покидаем государство – вы что же, снова прикажете ему проводить нас?
– Ничтожный виновен, молю о снисхождении.
– Обсудили – и ладно, что уж тут за вина такая!
С этими словами адмирал поднес султану и всей его свите ответные дары из предметов китайского производства – никого не обошел!
Султан поблагодарил, вернулся во дворец, велел накрыть пышный пир и, дабы выразить свое уважение, пригласил обоих командующих отведать цветочной эссенции, кою там потребляли вместо вина. Командующий удивился, почему на пиру не подают свинину, и султан пояснил, что в стране исповедуют мусульманскую религию, запрещающую есть мясо сего животного. Саньбао поинтересовался:
– В вашей стране жаркий климат. А бывают холодные периоды?