чи, по окружности более 3,2 чи[259].
По обе стороны от святилища возвышаются мраморные минареты мечетей отцов-основателей, поражающие своим великолепием.
Примерно на расстоянии одного ли от святыни находится Медина, где похоронен пророк Мухаммед[260]. От его усыпальницы днем и ночью поднимаются тонкие лучи света, образуя свечение, напоминающее радугу в Китае.
Позади могилы находится колодец Ацзинсань с чистой и прозрачной, сладковатой на вкус водой[261]. Покидая святыню, иноземцы набирают воду в кувшины и хранят их на своих судах. Поговаривают, что стоит брызнуть этой водицей, любой ураган тотчас стихает, а волны усмиряются, – одним словом, не иначе как святая вода. Словами не выразишь величие сего памятника! Командующие и их сопровождающие не могли налюбоваться и искренне благодарили хозяев.
Сказывают, что Саньбао, происходивший из мусульман, чувствовал себя словно дракон в родной стихии. Он был невыразимо счастлив, читал сутры и отвешивал поклоны.
– Сейчас самое время что-либо продекламировать, – предложил евнух Ма.
Но военачальник евнух Ван возразил:
– Мы ничего во всём этом не смыслим, лучше просто просить об отпущении грехов.
Командующий Ван поддержал:
– Тем, кто искренен в помыслах, тем и святые откликнутся, а здешние святые с нами не общаются. Нешто осмелимся оскорбить их какой-то декламацией?
Государев советник молча медитировал, а Небесный наставник только напомнил:
– До каких гор ни доплывешь, сколько дорог ни пройдешь, но пора и к себе возвращаться.
С этими словами оба монаха покинули мечеть и вернулись на корабли.
Правитель вручил адмиралу капитуляционную грамоту, и Саньбао сорвал с нее печать. Грамота была составлена от имени шарифа Мекки Аджлана[262]. В ней, в частности, говорилось: «Семь светил – Солнце, Луна и пять планет – вот основа небесного свода; зенит, надир и четыре стороны света освещают всё вокруг, покровительствуют и поддерживают самые отдаленные страны. Велик Китай – стоит только взглянуть на одеяния его жителей; это мы, глупые и бестолковые пигмеи на далеких окраинах, запахиваем полы одежды налево. Престиж и культурное влияние Китая на соседей далече простираются. Осмелимся ли мы здесь, в отдаленной пустыне, отстраниться от него?! Мы не в силах выразить свои чувства, пребываем в страхе и смятении».
Едва командующий закончил чтение, шариф произнес:
– Простите за отсутствие литературного таланта. Хотелось, однако, выразить мое искреннее почтение, а также поднести императору наши скромные дары.
Командующий в ответ:
– Коль мы удостоились такой чести, не осмелюсь проявить непочтительность, – и принял список, в котором значились:
Картина с изображением Каабы[263]; четыре свитка пейзажей Мекки в разные времена года, кои были представлены различными цветами и красавицами: в зависимости от сезона цветы изображались увядшими или раскрывающимися, а девицы двигались в танце, будто в такт музыке. Множество драгоценных камней: жемчужина, светящаяся во тьме – в темном помещении она освещает всё вокруг, как свеча; пара «жемчужин высшей чистоты»[264] – блестят так, что озаряют всю комнату, и ежели вглядеться, в них словно колеблются тени святых, фей, журавлей в облаках: что бы ни случилось – наводнение, засуха или военный поход – помолишься жемчужине – на всё откликнется; четыре драгоценные жемчужины – изумрудные, словно слюна птицы Гаруда; пятьсот разных драгоценных камней – яхонт, жемчуг, кораллы, янтарь, алмазы. Помимо этого: стеклянных кубков десять пар, алойного дерева сто коробок, благовония из лечебных плодов священного в индуизме растения Слезы Рудры – рудракши (местные используют эти плоды в виде четок, носят как бусы и подвески). Кроме них в списке были атласные ткани, мускус, сандаловое дерево и фарфоровая посуда.
А еще перечислялись животные и птицы удивительные: страусов полсотни, верблюдов и антилоп по сотне, пара единорогов, четыре пары львов и десяток мифических баранов[265]. Их пупки зарывают в землю, поливают, и в определенный день рождается животное, пуповиной связанное с землей. Тогда по традиции бьют барабаны, и пуповина у новорожденных спадает; бараны до осени щиплют траву, а в животе-пупке у них зарождается новое семя. Значилась в списке и пара птиц огня[266]: они похожи на ласточек, а если положишь такую птицу в огонь – пламя не причиняет ей вреда явно потому, что их яйца зарождаются от омовения птиц в воде. Была и пара львят семи дней отроду, ибо таких легче приручить, и полсотни огромных породистых скакунов – настоящие небесные кони.
Завершали список тысяча местных золотых монет[267] – каждая весом в десятую долю ляна чистого золота, две десятых от золотой пробы в Китае.
Помимо указанного, в списке значилось и обилие даров войску на довольствие – мелкое злато-серебро, множество отборных фруктов – громадных груш и персиков, рис и пшеница, быки и бараны, куры и утки, плоды разные.
Командующий заметил:
– Я чувствую смущение, принимая столь щедрые дары.
Султан в ответ:
– Это нам неловко от скудости наших подношений.
Адмирал устроил пышный прием с угощением, но без вина, а также щедро одарил шарифа, всех его советников, приближенных и толмачей. Правитель был тронут великой милостью командующего.
Когда адмирал отдал команду подготовиться к отплытию, шариф откланялся и собрался покинуть корабль. Неожиданно он вернулся, дабы осведомиться, куда держит путь флотилия, и, узнав, что на запад, несказанно удивился:
– Моя страна расположена на крайнем западе морского простора, и я слыхом не слыхивал о каких-то землях подалее от нас. Ни один из наших мудрецов никогда о подобном не говаривал. Думаю, командующему стоит хорошенько поразмыслить, прежде чем отправляться дальше.
Саньбао отвечал:
– Земля имеет 3600 осей вращения[268] – возможно ли, чтобы они здесь исчерпались?
– Я высказал мое скромное мнение, остальное на усмотрение командующего, – поклонился шариф.
Саньбао поблагодарил за предостережение и подтвердил свое решение продолжить путь. Шариф покинул корабль.
Флотилия, не останавливаясь ни днем, ни ночью, двигалась на запад. Окрест лишь вода сливалась с небом да небо с водой – всё было подернуто туманной пеленой и мглой. Дни шли за днями, незаметно их минула сотня, месяц шел за месяцем – вот и три промелькнуло. Командующие пригорюнились-призадумались: может, прав был правитель Мекки? Ведь сколько дней плывут, а никаких признаков земли, так что же – поворачивать? Понапрасну, выходит, столь долгий путь проделали! Командующий Ван обратился к Саньбао:
– Почтеннейший, вам решать, но ведь мы покинули столицу почти шесть лет назад. Мне неведомо, сколько еще времени понадобится на усмирение бунтовщиков, но думаю, нам следует воспользоваться случаем и возвращаться. Всё равно одним махом всех инородцев не умиротворить. Кроме того, за эти годы наши командиры и офицеры постарели и ослабели. Какое бы мы ни приняли решение – идти вперед или отступать – всё одинаково плохо.
Адмирал возразил:
– В ваших словах немало верного, но есть одно обстоятельство. Мы потратили огромные средства, проделали столь долгий путь. Пусть даже наказ «умиротворение варваров» не стоит сожалений – но разве мы добыли печать? Мы получили некие драгоценности в качестве дани – но разве они равноценны государевой печати? Нынче у нас нет иного пути, как только вперед.
– Боюсь, что продолжать плавание не только бесполезно, но и опасно. Потом поздно будет раскаиваться, – настаивал на своем командующий Ван.
– Подобная предусмотрительность зело похвальна, – одобрил Саньбао. – Давайте всё же испросим мнение Небесного наставника. Да и к Государеву советнику не худо обратиться.
К Небесному наставнику отправились вместе, и адмирал без околичностей изложил ему все тревоги. Даос признался, что тоже обдумывал ситуацию, но не пришел ни к какому решению.
– Можно обеспокоить вас гаданием? – обратился к нему командующий Ван.
Небесный наставник признался:
– Простое гадание хотя и разрешает сомнения, но, боюсь, не столь серьезные, как наши с вами. Попробую-ка я исчисление судьбы под названием «святой расчет восьми ворот»[269] – посмотрим, какую судьбу это нам предречет. Вы уж не гневайтесь, потерпите до завтрашнего утра. Для подобного гадания необходимо, чтобы все восемь врат выстроились у Небесного дворца Нефритового императора. Затем отправим ему послание, а Владыка спустит свое решение, указав либо на врата счастья, либо на врата беды.
– Ну что ж, так и поступим, – подчинился вице-адмирал. – Нефритовый император-вседержитель не ошибется. Поутру будем ждать высочайшего уведомления.
На другой день, едва посветлел небосклон и занялась неяркая заря, Небесный наставник лично явился в ставку и с ходу объявил:
– Много бед, мало удач! Наше послание осветило врата Тревоги и тут же натолкнулось на врата Смерти, коим, к счастью, преградили путь врата Благодати, и это сулит возможность спасения. Вплоть до смерти искать спасения – вот что имелось в виду[270].
Командующий Ван не соглашался:
– После стольких лет, проведенных в походах, после того как мы уже привели к повиновению множество стран, – не лучше ли повернуть назад?
Саньбао стоял на своем:
– Дело не во мне, а в нашей общей цели! Мы так и не отыскали государеву печать! Ведь именно куда-то в эти края умчал ее белый слон.