Ван Мин с удивлением спросил:
– А почему на ней только одна лестница?
– Ибо возвратного пути нет.
– Отчего же на башне так мало людей?
– Да неужли столь многие из живущих на земле посмертно достойны вознесения?
– Удостоиться сего весьма отрадно и почетно, но странно, что башня расположена справа[283].
– Исстари так повелось: слева вступают в наш мир, справа – его покидают, таков установленный порядок, и нечего тут обсуждать.
Пройдя еще немного, они узрели две горы, расположенные по обеим сторонам дороги. Над одной, застя небосклон, поднимались клубы дыма и пламени. Цуй назвал ее Огнедышащей:
– После приговора Яньло здесь поджаривают тех, кто при жизни был холоден и безразличен к страждущим, не возвращал долги[284], а также всех нетерпеливых и необузданных. Их обжигают на этой горе до тех пор, пока не сгорят дотла кости, и к утру в остывшей печи остается лишь прах.
Другая гора была густо утыкана мечами и ножами: они торчали, как деревья в лесной чаще. Называлась она Горой мечей[285]. На нее отправляли двуликих и лицемерных – тех, кто наносил удар из-за угла, у кого на устах мед, а за пазухой меч. Ножи и мечи раздирали их плоть в клочья, оставляя кровавое месиво.
Они прошли чуть дальше, и поскольку перед тем, как покинуть дом, Ван Мин опрокинул пару чарок вина, у него пересохло во рту. И тут он увидел сидящую под навесом старуху, коя раздавала проходящим бурлящий напиток.
– Уважаемый зять, – обратился Ван Мин к Цую, – я бы чайку попил.
Тот расхохотался и предупредил, что вряд ли дорогому шурину понравится здешнее пойло.
– Отчего же? Я готов заплатить, – ответил Ван Мин.
– Платить и вправду надобно, – согласился Цуй. – Старуха эта когда-то носила фамилию Тань, что значит Алчность. В течение семи поколений она возрождалась в миру распутной певичкой. Но однажды Яньло не дозволил ей возродиться в человеческом облике. Тогда она соорудила здесь навес и стала раздавать питье. Да только это не чай: стоит сделать глоток, в голове помутится так, что забудешь свое имя и откуда родом, потому его и называют Отвар забвения. Похоть распутниц такова, что они, даже став духами, продолжают морочить людей.
Пройдя еще немного, они оказались перед Рекой нечистот[286], через кою был переброшен мосток, состоящий из одного скользкого бревна не более чи в окружности.
Подойдя ближе, Ван Мин разглядел, что по мосту шествовали какие-то люди в сопровождении отроков с развевающимися стягами и роскошными балдахинами. А под мостом в реке крови барахтались несчастные, терзаемые золотыми драконами и серебряными скорпионами, железными псами и медными змеями, кои безжалостно их грызли и рвали в клочья. Цуй назвал сей мост Карающим, по нему предстояло перейти всем душам на пути в потусторонний мир:
– Ежели при жизни помыслы людей были чистыми, а поступки праведными, ежели им нечего скрывать и нечего стыдиться перед Небом, сим благородным мужам Яньло выказывает уважение, посылает золотых отроков и яшмовых девиц своей свиты сопроводить их, и те переходят мост аки по ровной земле. А злобных людишек с нечистыми помыслами и коварными поступками, нарушителей норм человеческих взаимоотношений и установленного Небом порядка Яньло приговаривает к падению с моста в реку – там их гложут чудища.
– Верно сказано, – рассудил Ван Мин, – зло ли, добро ли – за оба деяния раньше иль позже жди воздаяния.
Пройдя еще отрезок пути, они оказались перед дамбой. Окрест – тишь и безмолвие, только резал лицо ледяной ветер и нескончаемо сыпал холодный дождь, навевая тоску и уныние. Цуй поведал, что сие есть Дамба скорби[287]. Ни одна душа, попавшая в загробный мир, ее не минует, а как приблизится к ней, из глаз ручьями потекут слезы, сердце наполнится скорбью и смятением. Дамба тянулась на несколько километров, и вдоль нее в разных направлениях брели человечки. Вот небольшая группка: шли пошатываясь и нелепо размахивая руками, одни выкрикивали «трижды глотнем», другие «дважды солжем»[288]. «Души пьяниц», объяснил Цуй. Рядом тащились группки одетых в лохмотья жалких существ, черноликих и желтозубых, одни сжимали в кулак одну руку, другие – аж обе. Цуй назвал их духами нищеты[289]. Была и группа побольше: брови нахмурены, глаза закрыты, головы повернуты на восток, а ступни на запад, руки вытянуты вперед, а тела движутся назад. Вид их был столь нелеп, что невозможно было разобрать, кого они напоминают – живых или мертвых. Цуй бросил: «Духи мора»[290]. А вот еще пятеро, а может и больше: те что есть силы махали кулаками, кто вправо, кто влево. Одни, наткнувшись друг на друга, испуганно вопили, другие, напротив, без разбора подзывали знакомых и незнакомых: «Ну-ну, давай сюда!» Некоторые, пританцовывая, настраивали себя на драчку и что-то выкрикивали резко и злобно. Цуй объяснил, что это души задир и грубиянов. Невдалеке – толпа человек в семь, а то и восемь десятков с сильно выпирающими зубами. Ван Мин подивился, кто такие, и судья назвал: «Скалозубые»[291].
Около сотни людей распластались на земле как во сне – запрокинув головы, при этом они дрыгали руками и ногами, моргали и двигали губами, будто разговаривая. Цуй разъяснил, что это души буянов и скандалистов. Было там еще около десятка странных людей – полуодеты, полураздеты: на головах шляпы, но без полей, сами в куртках, а нижняя часть тела не прикрыта, в башмаках, но без носков, в одной руке посох, в другой – кокосовый черпак. Цуй назвал их душами попрошаек. Рядом толпилось еще с десяток душ, у каждого на плече – потолочная балка, в руках – веревка. На вопрос Ван Мина, кто такие, Цуй бросил: «Души висельников»[292]. А чуть подалее несколько десятков человек разбрасывали по земле медные монеты с золотистым ободком[293], другие их хватали, крутили и жадно разглядывали, снова подбирали и снова рассматривали, сбивались в кучу, шумели и скандалили. Цуй пояснил: те, что разбрасывают деньги, – жертвователи-благодетели, а те, что собирают и разглядывают, – души скряг. Хотя дамба была длиннющая и по ней сновало множество разных душ, за разговором Ван Мин не заметил, как они ее миновали.
Он поднял голову и увидал пред собой величественные врата, на коих было начертано: «Лучезарный дворец». Путники вошли внутрь и очутились перед множеством высоченных дворцовых палат с широкими алыми входными дверьми. Похоже, тут обитало важное начальство. Ван Мин насчитал целых десять палат, в них вершили суд десять властителей преисподней – на прибитых к входу досках были начертаны их имена.
– А что за конторы в боковых строениях? – поинтересовался Ван Мин.
В ответ услышал, что там расположены цензораты[294]: слева – Воздаяний за добрые дела, а справа – Наказаний за прегрешения. Ван Мин испросил разрешения взглянуть, и они пошли туда.
Сначала направились к цензоратам Воздаяний. За главными вратами высились дивные дворцы под голубой черепицей – прекрасные, как лунные чертоги, их насчитали восемь. Над парадным входом каждого висела красная табличка с писанным золотыми иероглифами названием. Первый – Дворец сыновней преданности. Цуй ввел Ван Мина внутрь – стоявшие по обеим сторонам воины почетного караула держали атрибуты для церемонии посмертных почестей: зонты с украшениями из перьев и пятицветные хоругви. В воздухе кружились божественные цветы, благостные испарения наполняли зал тонкими ароматами, звучала чарующая небесная музыка. Ну чем не обитель небожителей? По знаку судьи им навстречу вышли отроки и девицы в императорских тиарах, роскошных парчовых одеяниях и расшитых жемчугом туфлях: слева – юноши, справа – девы. Гости и хозяева расселись, вскоре подали чай, и они завели беседу, всё согласно церемониям в мире живых. Цуй представил Ван Мина как воителя, отправившегося из империи Мин в Западный океан: корабли сбились с пути, но он набрался смелости заглянуть в потусторонний мир. Присутствовавшие признались, что при жизни они тоже пребывали в Великой Мин, но ныне отгорожены от нее преисподней.
Сопровождавший Ван Мина письмоводитель Цуй поведал о деяниях некоторых из присутствовавших, кои были вознаграждены и Небом, и государем.
Покидая дворец, Ван Мин поинтересовался, отчего сии почтительные сыновья в круге перерождений не удостоились возвращения в мир людей. Цуй пояснил:
– Все эти души – носители мощной энергетической субстанции, «истинной ци» вселенной, равно даруемой всему сущему и потому гуманной. При появлении просвещенного правителя в эпоху мира и порядка сии души возрождаются в обличии высших гражданских и военных чинов, дабы оставить добрую славу потомкам. Одначе пока нет такового, они наслаждаются почетом и славой в потустороннем мире.
На табличке следующего строения красовалась алая надпись: «Дворец почитания старших братьев», а на третьем – «Дворец преданных и совестливых», там обитали души хранивших приверженность трону и государству, готовых отдать жизнь за правое дело. Внутри каждого из сих дворцов всё было устроено точно так же, как в первых двух. В соседнем, четвертом дворце пребывали души верных и надежных друзей. Цуй кратко представил некоторых из них: вот чиновник эпохи Сун, по сговору ему предстояло жениться на прекрасной девушке, а когда та заболела и онемела и все уговаривали его выбрать другую, он не нарушил обещания. Покидая дворец, Ван Мин торжественно произнес: