– Следует помнить, что верность слову дороже тысячи золотых: кто много болтает – тот зря обещает.
Путники приблизились к зданию с красной табличкой: «Дворец почтительных и благопристойных». Цуй привел слова одного из находящихся там духов: «Благородный муж пиететом укрепляет свое доброе имя, а ничтожный человек прикрывается им, дабы избежать наказания». Затем путники посетили Дворец почитающих долг и справедливых. Ван Мин обрадовал судью, сказав, что знает некоторых из присутствующих там благородных конфуцианцев:
– Мне не ведомы события прошлых эпох, а вот о деятелях моего времени слухами земля полнится, их сильная воля и кристальная честность выжмут слезу и у злых, и у добрых духов. Я хоть и маленький человек, но не могу не знать о них.
Седьмой ямэнь назывался «Дворец неподкупных чиновников». Ван Мин признался, что наслышан о многих из его обитателей, живших в прошлом веке:
– Вот начальник уезда Чжоу, он был честен, не искал выгод от просителей, посему ему доверили аттестацию чиновников на предмет поощрений и взысканий. А это Чжан И-нин – хранитель императорских указов и государственный историограф, член Академии Ханьлинь. Он был назначен с высокой миссией в Аннам, но по дороге скончался[295], завернувшись в единственное, что имел – грубое одеяло. А это управляющий казначейством господин Гу Пу: за всю жизнь он не накопил имущества и не оставил детям ничего, кроме груды рукописей на столе.
Они заглянули и во Дворец кристально совестливых – он ничем не отличался от предыдущих. Войдя, Цуй обратился к шурину:
– Ну, ежели ты и здесь кого признаешь, почту тебя за образованного человека.
Ван Мин указал на знатного советника:
– Он служил в департаменте по умиротворению регионов. Начальник пытался одарить его золотом, но сановник вопросил с укором: «Сим вы желаете выразить благосклонность или устыдить меня?»
Кое-кого представил и Цуй:
– Сей муж – член Академии Ханьлинь. Он считал зазорным облачаться в роскошные традиционные наряды и носил холщовую одежду простолюдина. Получив должность правителя округа, отказался разъезжать в богатой колеснице и ходил пешком. Вот здесь – воспетый в стихах сановник Чжао Бянь. Стыдясь окружать себя сонмом слуг, он отправился к месту службы лишь с цитрой да журавлем[296].
Ван Мин смутился:
– Это всё деятели прошлых эпох.
– Коли не слыхивал о них, значит, не питаешь почтения к древности, – отрезал Цуй.
Ван Мин возразил:
– Шурин, неужто вы не слыхали строки Ли Бо:
Вот луна, на нее наши предки смотрели,
Только нынешней им не видать.[297]
Затем оба навещателя посетили учреждения, предназначенные для наказания злодеев, при жизни не исполнявших заветов конфуцианства. Их тоже было восемь.
– Не хотелось бы знаться с подобными душегубами, говорят же: глядеть на дурное – всё одно как лить на язык кипяток, – заметил Ван Мин.
– Давай-ка тогда пойдем глянем на восемнадцать ступеней ада, согласен?
– А что, там и женщины есть? Вместе с мужчинами?
– Для женщин существуют особые отделения, структура их та же, что и для мужчин.
Ван Мин пожелал побывать и там, но Цуй остерег:
– Как правило, мужчинам туда вход запрещен. Боюсь, Яньло прознает и заведет судебное дело.
– Ну, коли так, пойдемте смотреть преисподнюю, – согласился Ван Мин.
Через несколько ли открылся обыденный пейзаж – сумрачный дневной свет, свист и вой леденящего ветра. Всё пространство окружала каменная стена высотой в пятнадцать и более чи, с ворот стекало расплавленное железо. На воротах – табличка, на ней белым по черному начертано: «Ады вездесущего захвата»[298]. Как только они подошли, ворота распахнулись, и оттуда выскочили несколько посланцев ада – чудища с бычьими головами, выпученными глазами, вздернутыми носами. Стук в ворота и требование их отворить явно расстроили стражей:
– Не везет нынче, прислали какую-то хворостину – кожа да кости[299].
С чего они так сказали? Дело в том, что Ван Мин от природы был худющий, а черти отвечали за то, чтобы схватить и доставить грешника в ад, вот они и посетовали: такой тощий, с него даже мясца не состругаешь! Цуй смекнул, что те имели в виду, и прикрикнул:
– Хватит болтать, это мой шурин, пришел поразвлечься.
Как говорится в пословице, важен не твой мундир, а то, что ты – командир, и не твоя должность, а то, что я тебя слушаться должен. Кто посмеет возразить? Ван Мин вслед за своим проводником вошел в низенькие воротца – за ними и находился первый ад. Табличка над вратами гласила: «Ад вихрей и грома». Ван Мину сразу бросилась в глаза медная колонна, к коей были привязаны грешники. Чертенята ловко щелкали бичами по опоясывающему колонну огромному медному кольцу, утыканному короткими, острыми ножами[300], и под завывание ветра колесо начинало вращаться. Чем громче свистел ветер, тем стремительнее вращалось кольцо, тем сильнее впивались ножи в тела грешников. Внезапно откуда-то из-под кольца раздавался раскат грома. К этому моменту плоть человека оказывалась изодранной в клочья, кровь ручьями заливала землю. Умертвив грешника, черти вновь щелкали бичами по кольцу, на сей раз заставляя его вращаться в обратном направлении. Гром и ветер стихали, а с земли, нарастая, поднимался новый вихрь: он нес останки искромсанных тел, и, сливаясь, они вновь обретали человеческий облик. Ван Мин подивился, откуда эти гром и ветер. Цуй пояснил:
– Гром бога Кришны и Ветр воздаяния за грехи.
– За что эти люди попали сюда?
– Сим грешникам, совершившим при жизни одно из десяти чудовищных злодеяний, нет прощения.
– И всем им не миновать эту ступень ада?
– Тебе уже известно, что после смерти души предстают перед судьями десяти ведомств. Достойных мужей тотчас направляют в цензорат Воздаяний за добрые дела, а оттуда – прямиком в один из дворцов, соответствующих проявленной ими добродетели. А вот грешников после допроса заставляют последовательно пройти все осьмнадцать ступеней ада и лишь после всех испытанных страданий отсылают в цензорат Наказаний за прегрешения. В зависимости от совершенного преступления они томятся по три года в том или ином отделе цензората. И только после этого их души возрождаются в облике какого-либо животного – коровы, овцы, собаки или свиньи. Люди сдирают с них кожу, дробят кости, бьют и клянут.
– Есть ли конец этим страданиям?
– Число перерождений зависит от содеянного – большой либо малый грех, тяжкий либо мелкий. Свершившие все десять тягчайших грехов обречены страдать в течение бесчисленных кальп, практически вечно.
Над вратами второго ада было начертано: «Ад бодхисаттвы Ваджрапани». Войдя в низенькие воротца, Ван Мин увидел лежащий на земле огромный жернов из грубого камня, около восьми чи в окружности. Каждый из восьми чертей, восседавших вокруг него, крепко сжимал в руках железный молот. Рядом с ними стояли четверо здоровенных чертей, кои поочередно хватали несчастных и пинком швыряли на жернов, а остальные черти молотами расплющивали их в лепешку, словно сушеную хурму. Так и шла работа: хватали, швыряли, в лепешку разбивали. Затем появлялась еще пара чертенят, кои объявляли: «Пора печь лепешки». Тут каждый хватал по одной, вертел в дыму, словно мясо коптил, и те снова превращались в человечков. У Ван Мина от этого зрелища внутри всё похолодело.
– Досточтимый зять, – пробормотал он, – меня охватывает ужас при виде сих пыток.
Над вратами третьего ада было начертано: «Ад Огненной повозки»[301].
Внутри виднелась повозка со сваленными в ней мужскими фигурами. Раздался посвист чертенят – и она стремительно двинулась вперед. Черти дунули – внутри повозки вспыхнуло пламя. Чем быстрее она мчалась, тем ярче оно разгоралось – человечки обгорали до головешек, а потом и вовсе от них оставался лишь пепел. Чертенята обливали пепел водой – и люди вновь восставали, хоть и не совсем в прежнем виде. Повозка ни на миг не останавливалась, а люди никогда не сгорали безвозвратно. Ван Мин не удержался от восклицания:
– Сколь безжалостно сие пламя!
– Так и получается, – ответствовал Цуй, – сколько бы преступлений человек ни совершил, пока пламя не обожжет – ничего не осознает.
– Зачем же возвращать сгоревшие души в прежнее состояние? – недоумевал Ван Мин.
– Возмездие настигает их непрестанно – сотни, десятки тысяч кальп.
Четвертый ад именовался Адом мрака и холода. Ван Мин увидел круглый бассейн с чистой водой, вокруг коего толпились чертенята. Они с визгом бросали человечка в воду, где его целиком заглатывали огромные большеголовые сомы[302]. Черти опять вопили, кидали в пруд очередную жертву, и снова рыбины ее заглатывали. Так продолжалось, пока не сбрасывали десятерых, и рыбы, насытившись, принимались довольно подпрыгивать. Тогда черти требовали: «Отдай моего человечка, каким взяла». Тут большеголовые сомы исчезали, и вместо них появлялись золотые карпы с теми самыми человечками в пасти, коих они выплевывали, и те принимали первоначальный облик.
– Уважаемый зять, неужто рыбы в пруду ученые? – подивился Ван Мин.
– Рыбы зарятся на приманку и заглатывают крючок, жадные до наживы люди столь же неразумны, – наставлял Цуй.
Над вратами пятого ада было начертано: «Ад слизкого дракона». Там Ван Мин увидел расположившиеся в ряд бесчисленные громадные шесты, и с каждого свисал дракон. Внизу к шестам были привязаны нагие здоровенные молодцы. Черти подносили дракону чарку, и тот изрыгал на страдальцев кипящее и бурлящее кунжутное масло. Обрушиваясь на головы несчастных, оно стекало вдоль их туловищ – от него лопалась кожа и размягчалась плоть. Когда человек становился похож на обугленную головешку, чертенята подбегали, обливали его крутым