– Ну и дела! И о потустороннем мире столько всего разузнали, и вассальную грамоту подземного царства раздобыли, и драгоценность получили. Чудеса, да и только!
Он тотчас пригласил Государева советника и Небесного наставника, и Тан почтительно вручил буддисту послание. Тот сорвал печать и прочитал начертанные в нем четыре семисловные строки:
Прочтя стихи, Бифэн явно расстроился и поинтересовался, что за вещицу подарил им Яньло. Тан Ин передал командующим алую шкатулку. Они открыли ее – там лежал яшмовый пресс для бумаги в виде спящего льва.
Ил. 8. Пресс-папье в виде спящего льва. Династия Цин, XVIII век
Командующий Ван заметил, что владыка ада явно по ошибке подарил письменную принадлежность военачальнику, однако Государев советник возразил:
– О, нет, вряд ли это заблуждение, сей подарок таит в себе глубокий смысл. Пресс имеет свою историю и намекает именно на нее.
Командующий заинтересовался и попросил подробно обо всём рассказать.
Государев советник поведал историю пресса[314]. Во времена династии Тан некий генерал-губернатор, он же поэт Гао Пянь, подарил сей пресс известной поэтессе – певичке Сюэ Тао. Через много столетий молодому учителю Тянь Мэнъи в местности рядом с могилой Сюэ Тао стала являться некая прекрасная и талантливая дева. Возникла любовь, они вместе сочиняли стихи, и дева вручила ему в дар изящный пресс. Однако через некоторое время выяснилось, что юноше являлся дух умершей поэтессы, а не она сама. Мэнъи хранил дорогой подарок, но его украл привратник. Разъяренный Мэнъи несправедливо обвинил в краже служанку и засек ее до смерти. Попав в царство духов, служанка подала жалобу Яньло. Владыка ада призвал к себе привратника, заставив его таким образом заплатить жизнью за жизнь, а пресс оставил у себя во дворце. Именно его он и подарил юцзи Тану.
Командующие обратились к Государеву советнику с просьбой расшифровать скрытый смысл подарка.
– Ну, что же, пожалуй, – откликнулся буддист. – Слово «во» – «спящий» – созвучно слову «обладать», а слово «ши» – «лев» – звучит так же, как «рать»: сие означает, что пятеро командиров сосредоточили в своих руках крупное войско; слово «юй» – «яшмовый» – созвучно слову «высочайший» и означает, что всадники явились пред владыкой; слово «чжэнь» – «пресс» – звучит так же, как «сотрясать»: получается, что командиры заставили владыку преисподней содрогнуться. И, наконец, слово «бумага» – «чжи» – омоним слова «остановиться»: имеется в виду, что войско дошло до царства теней, и здесь следует остановиться. Иными словами, Яньло убеждает нас повернуть войска.
Сказывают, что командующий умолил Бифэна растолковать значение и стихотворного послания Яньло. Буддист смущенно пробормотал, что не в состоянии произнести это вслух, хотя в целом смысл послания тот же, что и надпись на прессе, но в нем по аналогии скрыта жестокая насмешка над буддийскими монахами:
– Я столь смущен и растерян, словно мне в спину воткнули колючку.
– Желательно всё же послушать, как звучат стихи и какова в них доля насмешки, – настаивал командующий.
Государев советник пояснил, что Яньло прислал именно те первые четыре строки из восьмистрочного стиха, в коих содержится намек на нетвердость монахов в исполнении зароков:
– В этих строках звучат сожаления о монахе Юйтуне, нарушившем обет целомудрия.
Командующий заинтересовался, каким образом сие произошло:
– Надеюсь, вы не откажете в моей просьбе.
И Бифэн повел свой рассказ[315].
Давным-давно, во времена династии Сун в округе Линьань[316] на вершине горы Бамбуковая роща находился буддийский храм Ясная луна. В нем обитал монах Юйтун, столь добродетельный и высоконравный, что вся община и окрестное начальство почитали его как настоятеля. Более трех десятилетий он не спускался с горы, совершенствуясь и постигая учение в обители. Каждый раз при вступлении в должность нового начальника округа Юйтун отправлял с подношениями кого-нибудь из учеников, и никто из новых назначенцев никогда его за это не порицал. Но вот однажды после сдачи императорских экзаменов к месту службы в округ прибыл некий господин по фамилии Лю, а по имени Проповедник. На церемонию вступления в должность явились все без исключения местные чиновники, школьные учителя, настоятели монастырей, буддийские и даосские монахи. Просматривая визитки, сановник не обнаружил карточки настоятеля храма Ясная луна, вместо которого пришел юный послушник. Лю возмутился: «Какое небрежение!» Тут же написал распоряжение об аресте и приказал немедля привести и допросить Юйтуна. Монахи бросились на колени и стали объяснять, что Юйтун – спустившийся в мир живой Будда, он уже тридцать лет не выходит за ворота монастыря. Волостные власти тоже замолвили словечко за настоятеля. Но Лю, как всякий вновь назначенный высокий чин, считал себя большой шишкой и, несмотря на просьбы и заступничество, затаил в душе обиду. Через несколько дней в канцелярии Лю был устроен пир, пригласили певичек. Среди них внимание Лю привлекла юница лет шестнадцати с тонкой талией, прелестная и грациозная. Он подумал, что она вполне подойдет для мести капризному монаху. По окончании пиршества, когда все разошлись, Лю подозвал девицу и подробно расспросил. Та отвечала, что зовут ее Хунлянь, живет она дома с родителями, не ублажает гостей в публичных местах и нынче лишь в качестве исключения дала согласие выступить в казенном учреждении.
– К каким приемам ты прибегаешь для обольщения? – поинтересовался Лю.
– Ежели в совершенстве владеешь ремеслом, не нужны и специальные приемы, это происходит само собой. Как принято говорить, в молодости не расстараешься – в старости сокрушаешься, – отвечала девица.
– Значит, и старика соблазнить можешь?
– Отчего же нет? Имбирь чем старше, тем острей.
– А как насчет даосов?
– Легче совратить не шибко праведных, у кого, как в древности сказано, шапка набекрень.
– Сие относится и к буддийским монахам?
– Почему бы и нет? Они хоть и святые, но не отрекаются от жизни.
Тут-то Лю и заявил, что у него к девице есть дельце – кое-кого совратить. Та с готовностью откликнулась:
– Осмелюсь ли не выполнить приказание господина? Да я готова на любые жертвы, хоть плыть через кипяток, хоть ступать по огню, смерти не убоюсь.
Лю пригрозил смертной карой, ежели девица не выполнит поручение, зато в случае успеха обещал награду в сто лян серебром:
– Да еще дам тебе возможность покончить с твоим занятием, получишь состоятельного содержателя.
– Так что за монах – даос или буддист? – спросила Хунлянь.
– Сообразительная девица! Зришь в корень! Это Юйтун, настоятель монастыря – слыхала о таком? – довольно ухмыльнулся Лю.
– Мы не встречались, но, исходя из личного опыта, он, чаю, не лишен обычных человеческих порывов.
– Только не вздумай плутовать! В доказательство принесешь выплески его спермы!
Всю дорогу домой девица раздумывала, как бы половчее осуществить сей план. Посоветовалась с матушкой, и та подтвердила, что настоятель – человек необычный: «Ему непросто обрить голову». Хунлянь нахмурилась: «Ничего, и на него бритва найдется».
Среди ночи она собралась, взяла с собой сухой рис, сменную одежду и вскарабкалась на вершину горы к общественному кладбищу для бедняков. Там она вырыла яму в форме могилы, переоделась в траурную одежду и громко заголосила. А кладбище, надо сказать, находилось не далее чем в ста шагах от жилища монаха, и плач девицы был там хорошо слышен. Как говорится, бесконечные слезы скорбящего даже обезьяне надрывают душу – могли ли они оставить равнодушным Юйтуна? Лишь рассвело, он решил узнать, откуда доносятся рыдания. В храме в это время никого, кроме него, не оказалось – послушники отправились на гору Утай, а их ученики – в ближайшую деревню обрушивать рис. Мимо ковылял лишь старый глуховатый монах, который ответил, что кто-то голосит на кладбище у свежевырытой могилы. «Ой, лихо!» – закручинился настоятель. А плач не стихал с рассвета до заката и затем до поздней ночи; продолжался он и на второй, и на третий день, и так семь дней подряд. Юйтун славился милосердием, и эти нескончаемые причитания разрывали ему сердце. К тому же стояла промозглая, почти зимняя погода, бесконечно моросил дождь. На седьмой день поднялся сильный холодный ветер, даже вода замерзла, повалил снег. «Ну, вот, – решила Хунлянь, – пришла пора платить по счетам». Среди ночи, не прекращая воплей, она остановилась под окном медитировавшего Юйтуна: «Государь-будда, впустите, дозвольте укрыться от снега. Коли не проявите милосердия, окоченею здесь, как собака». Юйтун в течение семи дней слышал ее громкие стенания – мог ли так убиваться дурной человек? А теперь она молила у него под окном – можно ли было заподозрить ее в дурных намерениях? Как не проявить милосердие, ведь живая душа замерзнет, а это и по закону не положено. Отбросив подозрения, Юйтун поднялся с жесткой кушетки для созерцания, отворил дверь и при свете лампы из разноцветной лазури разглядел женщину в траурной холщевой одежде. Хунлянь, продолжая всхлипывать, поведала, что живет в этом городе на улице Наньсинь, фамилия мужа У, да только прожили они вместе всего полтора года, и супруг скончался:
– Я желаю умереть вместе с ним, но, к несчастью, у меня нет ни свекра, ни свекрови, вот и приходится самой его захоранивать. Ежедневно, еженощно я рою могилу на этом кладбище, через денек-другой закончу работы, тогда и самой помирать можно. Но неожиданно начался снегопад, а коли я замерзну, все усилия пойдут прахом. Я чувствовую себя совершенно беспомощной, потому и осмелилась столь бесцеремонно вторгнуться в ваш дом и просить ночлега.