[322] и продекламировал гату. Вот ее полный текст:
Десятки лет провел я на природе,
Достигнув Вайрочаны, я обрел покой.
Мечтал примкнуть к наставнику из Чжао,
Но блуда сладость обернулась лишь бедой.
Весна всё так же красит персики да ивы,
И ручейки журчат, струясь между камней.
Рассвет нам вновь укажет путь к прозренью,
И боле нет нужды во всём винить Хунлянь.
Закончив декламацию, Факун запалил костер, затем заполнил ступу пеплом. Оттуда вознесся золотой луч и исчез в небе.
Свой рассказ Государев советник закончил так:
– И вот теперь Яньло прислал не последние четыре строки, в которых праведник Факун спасает душу Юйтуна, а первые, где монах сокрушается о нарушении обета целомудрия. Это ли не ядовитая насмешка над попранием буддистами зарока пресекать вожделения, над их непоследовательностью?
Командир Тан напомнил предупреждение Яньло о том, что, поелику воины флотилии по пути уничтожили множество человеческих жизней и те возопили к небесам, то кораблям суждено затонуть, посему владыка ада и предложил обратиться за спасением именно к Государеву советнику. Бифэн ответил, что он прекрасно понял, что имел в виду Яньло:
– Тотчас начну заупокойное чтение сутр, дабы молитвой избавить от страданий души невольно согрешивших и души погибших.
Командующий выразил недоумение:
– С чего так?
Государев советник пояснил:
– Суть намека владыки ада – в строках гаты Факуна, ведь это заупокойная молитва по душе почившего Юйтуна. Чтение подобных сутр – вот ключ к спасению всех нас.
Доблестный Бифэн тут же соорудил два алтаря – воды и суши, и вот уже реют знамена, гремит музыка; днем он читал сутры, а ночами зажигал фонари и приносил жертвы духам. Его песнопения достигали поочередно каждого из тридцати трех небес, а стук посоха – каждой из восемнадцати ступеней ада. Минуло семижды семь – сорок девять суток, солнце завершило свой круговорот, и почтенный советник самолично отслужил благодарственный молебен и почтил память убиенных.
После того с неба спустились трое святых, кои назвались Ясной Луной, Полевым Цветком и Душистой Травой и сообщили, что посланы Небесным императором сопроводить корабли в обратный путь при попутном ветре и ясной луне.
– Коли так, – воскликнул командующий, – пора выбирать благоприятный день для возвращения!
Однако Бифэн остановил:
– Все события в мире имеют свою последовательность и завершенность, они порождают друг друга, бесконечно повторяясь. Перед походом император устроил большой пир для официальных чинов и наградил солдат. Вдохновленные сим напутствием, командиры и рядовые воины проявили замечательную доблесть, четко повиновались командирам и оказались непобедимы. Нынче мы доплыли до столицы загробного мира, дошли туда, куда прочие не доходили[323], достигли области, коей другие не достигали. При покровительстве Земли и Неба, с благословения и по милости святых мы совершаем великие подвиги. В подобных делах спешка неуместна, следует, сообразовываясь с обстановкой, еще раз хорошенько всё обдумать.
– Это уж по вашей части, почтеннейший, – ответил адмирал.
– По моему разумению, – предложил Бифэн, – в соответствии с ритуалом следует установить алтарь и принести жертву морскому богу, организовать разудалое бражничанье для высших чинов и щедро вознаградить низших, и только после окончания церемоний трогаться в обратный путь.
Командующий высказал одобрение и тут же отдал соответствующие распоряжения, а еще приказал выбрать день для жертвоприношения. Ординарец пригласил обоих флотоводцев совершить церемонии, те обратились к Небесному наставнику и Государеву советнику. Монахи стали взаимно раскланиваться, уступая друг другу. В конце концов Государев советник прочел гату – гимн-четверостишие:
И вот мы на краю морей,
Границе Западного неба.
О, духи Океана и Небес,
Молю – не подведите нас!
По окончании церемонии началось празднество, наградили всех солдат и офицеров. Высшие командные чины собрались на борту флагманского корабля, а младший командный состав – в своих эскадрах, дивизиях, отрядах.
Сказывают, что вельми знатный пир устроили в тот день для командиров. И хоть пир сей состоялся на краю моря-окияна, но столы накрыли по всем правилам, да и закуски были, какие положено.
А уж как разукрасили торжество! Повсюду установили праздничные помосты:
К воде спустились крытые галереи, ряды помостов к Млечному пути стремят; шелка халатов, жемчуга сверкают на одеждах, и реют темно-красные знамен подвески. На яшмовых перилах зимородки, а на стропилах – утки-мандаринки. От расписных курильниц – запах благовоний, и он манит бессмертных с самого Пэнлая[324].
А на флагманском корабле на столах —
Духовиты, изысканны яства на яшмовых блюдах, полных всем, что рождают вода и земля. В серебряных фляжках – настойка бамбуковых листьев средь виноградных гроздьев на золотых подносах. Поистине, найдешь там всё, чего ни пожелаешь.
Слева от помоста расположились музыканты:
Нежно звучали серебряны гусли и цитры[325], пели свирели и флейты, дробь барабанов молитвой взлетала к Восточному пику. Ритм на бивнях слонов отбивали, палочки по утвари златой стучали, все ступени пентатоники звучали. Танцы в одеяниях бессмертных – лунных чертогов достойны.
Справа от помоста расположились комедианты:
Лицедеи с искусно вырезанными куклами заново разыгрывали старые сценки[326]: с шестом ходили по канату, изображали кулачный бой, жонглировали копьями и мечами, выполняли упражнения в подражание движениям тигра, оленя, медведя, обезьяны, аиста; представляя отрывки музыкальной драмы, раскачивались на веревочных качелях.
Прелестные юные девы и святые старцы – все наслаждались сим великим празднеством.
По окончании торжества адмирал предложил Государеву советнику выбрать счастливый день для возвращения. Но Бифэн заметил:
– В древности Ма Юань установил медный столб, отметив южные границы Срединной империи[327], однако он не вышел за ее пределы. Мы же дошли до края земли – так можно ли тихо и бесславно повернуть назад, не оставив потомкам никаких свидетельств нашей славы?
– Прекрасная мысль, – согласился командующий. – Да только на сем крутом берегу несподручно устанавливать пограничный столб.
Тогда Бифэн прочел заклинание, и у него из рукава выскочил крохотный монашек. Патриарх велел ему отправиться на северо-западный склон горы Сумеру, где есть малый горный отрог эдак в тридцать шесть чжан длиной, и переместить его на обрывистый берег:
– Да не мешкай, поторапливайся!
Монашек умчался на световом луче и в мгновенье ока возвратился, притащив горный отрог. А буддист снова отдал распоряжение:
– Слева от пика Небесный столп[328] высится небольшая каменная колонна высотой три с половиной чжана. Ухвати ее и аккуратно переставь на сей отрог. Да поторапливайся!
Монашек снова умчался на световом луче, в мгновенье ока возвратился и доложил Бифэну о выполнении поручения. Тогда Государев советник спросил, обучен ли он грамоте, и узнав, что не обучен, отослал его.
Затем он снова прочел заклинание, и из огненного луча появился страж буддийской веры Вэй-то и поклонился почтеннейшему буддисту. Бифэн ему объяснил:
– На сем крутом бреге отныне возвышается невысокий утес, на нем – каменный столб восьмигранный. Твоим мечом «ваджра» выгравируй на нем несколько строк. На южной стороне выбей: «Поставлен главнокомандующим, отправленным на Запад по высочайшему повелению императора Чжу империи Великая Мин». На каждой из остальных семи сторон начертай: «Слава Будде-Амитабхе». Да пиши поразборчивей.
Вэй-то вскочил на облако и немедля всё выполнил, после чего Бифэн распрощался и с ним.
Радость командиров была столь велика, что они совсем забыли о Небесном наставнике. Как говорится, воспевая одних, подчеркиваешь недостатки других, или, как еще в древности сказано, чем больше хвалят красотку Сиши, тем обиднее дурнушке Дунши. Небесный наставник подумал: «Цзинь Бифэн развернул такую деятельность – а что же я, святой во многих поколениях, остался в стороне? Надо бы и мне что-нибудь эдакое воздвигнуть». И, нахмурив брови, решительно заявил:
– Господам командующим сверху виднее. Что и говорить, Государев советник проявил чудеса и сотворил две замечательные вещи – и утес передвинул, и колонну с надписью воздвиг. Но вот если бы еще поставить каменную стелу и на ней выгравировать мемориальную надпись – было бы совсем прекрасно.
Саньбао засомневался:
– Надпись можно впоследствии уничтожить.
Но Небесный наставник возразил:
– Разве вы не слыхали поговорку о великих заслугах – на стеле записаны, в камне выгравированы?
– Никак невозможно, но, как говаривали древние, несомненно желательно, – вмешался командующий Ван.
– Что имеет в виду почтеннейший командующий Ван, произнеся «никак невозможно» – приказать такое, установить стелу или сделать мемориальную надпись? – уточнил Небесный наставник.
– Надпись придумать несложно, с этим и я уж как-нибудь справлюсь – но где стелу достать?
– Ежели почтеннейший господин обеспечит надпись, то стелу я раздобуду.
Командующий Ван приказал приближенным немедля принести письменные принадлежности – кисть, тушь, тушечницу и бумагу – и начертал:
Сим возвещаю в Фэнду
О нашей Великой Мин,