Обязанности атлетоначальнические, как уже сказано, заключаются в употреблении мер кротости, без пренебрежения, однако, мерами строгости. В чем выражаются меры кротости? Меры сии преимущественно выражаются в спортивно-олимпийских приветствиях и пожеланиях, кричалках и речевках. Обыватели, атлеты и болельщики, а в особенности подлый народ, великие до сего охотники; но при этом необходимо, чтобы спортивный начальник был в мундире с медалями и имел открытую физиономию и благосклонный взгляд. Нелишнее также, чтобы на лице играла улыбка.
Мне неоднократно случалось в сем триумфальном виде выходить к болельщицким толпам, и когда я звучным и приятным голосом восклицал: «здорово, ребята! забьем сегодня на все?» – то, ручаюсь честью, немного нашлось бы таких, кои не согласились бы, по первому моему приветливому знаку, броситься на судью и пустить его на мыло, лишь бы снискать благосклонное мое одобрение. Конечно, я никогда сего не требовал, но, признаюсь, такая на всех лицах видная готовность всегда меня радовала. Таковы суть меры кротости. Что же касается до мер строгости, то они всякому, даже не бывшему в казачьих войсках, довольно известны. Стало быть, распространяться об них не стану, а прямо приступлю к описанию способов применения тех и других мероприятий.
Прежде всего замечу, что атлетов начальник никогда не должен действовать иначе, как чрез посредство специальных мероприятий. Всякое его действие не есть действие, а есть спортивно-организационное мероприятие. Приветливый вид, благосклонный взгляд, ай-лимпийский призыв суть такие же меры спортивной политики, как и экзекуция болельщиков посредством жандармской команды. Наш обыватель, будь то на стадионном поле или вне оного, всегда в чем-нибудь виноват, и потому всегда же надлежит на порочную его волю воздействовать. В сем-то смысле первою мерою воздействия и должна быть мера кротости. Ибо, ежели спортивный начальник, едва зайдя на стадион прямо начнет палить или сечь нагайками да рубить шашками, то он достигнет лишь того, что перепалит всех болел и чудо-богатырей и, как древний Марий, останется на развалинах один с письмоводителем. Таким образом, употребив первоначально меру кротости, спортивный начальник должен прилежно смотреть, оказала ли она надлежащий плод, и когда убедится, что оказала, то может уйти домой; когда же увидит, что плода нет, то обязан, нимало не медля, приступить к мерам последующим.
Первым действием в сем смысле должен быть суровый вид, от коего спортивных дел фанатеющие мгновенно пали бы на колени. При сем: речь должна быть отрывистая, взор обещающий дальнейшие распоряжения, походка неровная, как бы судорожная. Но если и затем толпа болельщицкая будет продолжать упорствовать, то надлежит: набежав с размаху, вырвать из оной одного или двух человек, под наименованием зачинщиков, и, отступя от бунтовщиков на некоторое расстояние, немедля распорядиться. Если же и сего недостаточно, то надлежит: отделив из толпы зрителей десятых и признав их состоящими на правах зачинщиков, распорядиться подобно как с первыми. По большей части, сих мероприятий (особенно если они употреблены благовременно и быстро) бывает достаточно; однако может случиться и так, что болельщицкая толпа, как бы окоченев в своей грубости и закоренелости, коснеет в ожесточении и даже кричит в адрес властей матерные речевки. Тогда надлежит приказать жандармским войскам палить.
Итак, вот какое существует разнообразие в спортивных мероприятиях, и какая потребна поистине олимпийская мудрость в уловлении всех оттенков их. Теперь представим себе, что может произойти, если относительно сей материи будет существовать пагубное атлетоначальническое многомыслие? А вот что: на одном стадионе начальник будет довольствоваться благоразумными распоряжениями, а на другом, соседнем, другой спортивный начальник, при тех же обстоятельствах, будет уже палить. А так как у нас все на слуху, то подобное отсутствие единомыслия может в самих болельщиках поселить резонное недоумение и даже многомыслие. Конечно, обыватели должны быть всегда готовы к перенесению всякого рода спортивных мероприятий, но при сем они не лишены некоторого права на их постепенность. В крайнем случае, они могут даже требовать, чтобы с ними первоначально распорядились, и только потом уже палили. Ибо, как я однажды сказал, ежели атлетоначальник будет палить без расчета, то со временем ему даже не с кем будет распорядиться… И таким образом вновь упразднится административная экономия, и вновь нарушится величественная административная стройность (И тут почерк с завитушками, много из предыдущего текста зачеркнуто и приписано поверху и на полях) .
И еще я сказал: спортивный начальник обязан насаждать богатырские науки. Это так. Но и в сем разе необходимо дать себе отчет: какие именно спортивные науки? Науки бывают разные; одни трактуют о засаживании травой и поливании полей на стадионах, о построении самих стадионов с гипподромами, а рядом с ними и жилищ соответственно человеческих и скотских, дабы ни лошадям ни тренерам далеко не бегать, о атлетической доблести и непреоборимой твердости – сии суть полезные; другие, напротив, трактуют о вредном франмасонском и якобинском вольномыслии, о некоторых, якобы природных человеку, понятиях и правах, вроде права спортсменов на отдых а болельщиков на свободное самовыражение, причем касаются даже самого строения спортивного мира – сии суть вредные. Что будет, ежели один атлетоначальник примется насаждать первые науки, а другой – вторые? Во-первых, последний будет за сие предан суду международного олимпийского трибунала и чрез то попадет в тюрьму на Св. Елене и к тому же лишится права на пенсию; во-вторых, и для самих обывателей спортивных будет от того не польза, а вред. Ибо, встретившись где-либо на границе, атлет иль фанат одного города будет вопрошать о поливании полей, а обыватель другого города, не вняв вопрошающего, будет отвечать ему о естественном строении спортивной Вселенной. И таким образом потолковав между собой, непременно подерутся и мирно уж не разойдутся.
Следственно, необходимость и польза спортивноначальнического единомыслия очевидны. Развив сию материю в надлежащей полноте, приступим к рассуждению о средствах к ее осуществлению.
Для сего предлагаю кратко:
1) Учредить особливый воспитательный спортивноначальнический институт. Атлетов начальники, как особливо обреченные, должны и воспитание получать особливое. Следует атлетоначальников от сосцев материнских отлучать и воспитывать не обыкновенным материнским млеком, а млеком указов правительствующего сената и предписаний спортивного начальства. Сие есть истинное млеко атлетоначальниково, и напитавшийся им тверд будет в единомыслии и станет ревниво и строго содержать свое атлетоначальство. При сем: прочую пищу давать умеренную, от употребления вина воздерживать безусловно, в нравственном же отношении внушать ежечасно, что взыскание со спортивных клубов и обывателей штрафов и недоимок есть первейший спортивного начальника долг и обязанность. Для удовлетворения воображения допускать картинки. Из наук преподавать три: а) арифметику, как необходимое пособие при взыскании штрафов; б) науку о необходимости очищать стадионы и гипподромы от навоза; и в) науку о постепенности спортивных мероприятий. В рекреационное время занимать чтением спортивно-начальственных предписаний и анекдотов из жизни доблестных спортивных администраторов. При такой системе, можно сказать наперед: а) что атлетоначальники будут крепки и б) что они не дрогнут.
2) Издавать надлежащие спортивно-начальственные руководства. Сие необходимо, в видах устранения некоторых гнусных слабостей. Хотя и вскормленный суровым атлетоначальническим млеком, спортивный начальник устроен, однако же, яко и человеки, и, следовательно, имеет некоторые естественные надобности. Одна из сих надобностей – и преимущественнейшая – есть привлекательный женский пол. Нельзя довольно изъяснить, сколь она настоятельна и сколь много от нее ущерба для казны происходит. Есть атлетоначальники, кои вожделеют всяких непристойных баб-теннисисток да гимнасток ежемгновенно и, находясь в сем достойном жалости виде, оставляют резолюции спортивно-олимпийского правления по целым месяцам без утверждения. Надлежит, чтобы упомянутые выше руководства от сей пагубной надобности атлетоначальников предостерегали и сохраняли супружеское их ложе в надлежащей опрятности. Вторая весьма пагубная слабость есть приверженность атлетоначальников к утонченному столу, изрядным винам и дорогим постоялым дворам да гостиницам во время заграничных вояжей. Есть спортивные начальники, кои до того объедаются присылаемыми от купцов стерлядями, что в скором времени тучнеют и делаются к предписаниям начальства весьма равнодушными, а к спортивному бегу трусцой по вверенным в их попечение стадионам – малопригодными. Надлежит и в сем случае освежать атлетоначальников руководительными статьями, а в крайности – даже пригрозить атлетоначальническим суровым млеком. Наконец, третья и самая гнусная слабость, взят… (Здесь рукопись на несколько строк прерывается, ибо Лесистратова, видимо желая вымарать написанное по соображениям творческим, залила, по ошибке, чернилами. Сбоку ее рукой приписано: «сие место залито чернилами, по ошибке».)
3) Устраивать от времени до времени секретные в столичных городах спортивно-начальнические съезды. На съездах сих занимать их чтением атлетоначальнических руководств и освежением в их памяти атлетоначальнических наук. Увещевать быть твердыми и не взирать ни в дождь ни в ведро.
и 4) Ввести систему атлетоначальнического единонаграждения. Но материя сия столь обширна, что об ней надеюсь говорить особо.
Утвердившись таким образом в самом центре, единомыслие спортивно-начальническое неминуемо повлечет за собой и единомыслие всеобщее. Всякий фанатеющий или богатырствующий обыватель, уразумев, что спортивные начальники: а) распоряжаются единомысленно, б) палят также единомысленно, – будет единомысленно же и изготовляться к воспринятию сих спортивных мероприятий. Ибо от такого единомыслия некуда будет им деваться. Не будет, следственно, ни свары, ни розни, ни толковищ фанатских, ни хамства и выкриков нелепых на стадионах, ни неповиновения в командах, а будут распоряжения и жандармов пальба повсеместная.