Дни то скакали серыми волками, то тянулись огромным полозом медленно и неотвратимо и неизменно воспринимались унылыми. Подсчитывать и даже задумываться, сколько их минуло — пока в горячке лежал, ел с ложки, едва-едва садиться и вставать начал и по стенке хотя бы до нужника и обратно ползал, — Влад себе не разрешал. Во-первых, время в избе у Яги текло совсем иначе, нежели в мире людей или в Нави. Что уж говорить про местность, в которой обосновалась Моревна, находившуюся еще дальше, за пределами Тридевятого царства? А во-вторых, Влад лишь вымотал бы себя окончательно душевно и мысленно. И так в груди будто дыра образовалась, в которую уходили все силы, и съедала тяжкая болезненная тоска, в сравнении с которой рана в плече была ничем — так себе, неприятностью легкой.
— Плохо тебе? — Веста присела рядышком, попыталась заглянуть в глаза, но Влад вовремя отвернулся. Ни к чему ей видеть то, что у него на душе творится. И дело даже не в ее малолетнем возрасте, Влад и сам страшился разверзшейся в груди бездны. Казалось ему часто, будто острие стрелы было не простым, а зачарованным, и вовсе не ядом сдобренным, а несло на себе частичку сути Моревны. Теперь та медленно убивала его изнутри. Бред, конечно, однако Влад и не в такое уже мог поверить.
— Все хорошо. Просто… — он не договорил — не сумел: горло словно пальцы чужие перехватили и сдавили.
С тех пор как окончательно пошел на поправку, Влад больше не видел Кощея. Сколь ни пытался, вернуться в каменные застенки не мог. Яге он говорил, будто план дворца Моревны вызнать хочет. На самом деле убедиться желал: Кощей жив, еще держится. И боязно за него, и страшно смотреть на издевательства, но хоть такое подтверждение — уже легче. Ведь нет ничего хуже неизвестности. Даже смерть не столь ужасает.
— Дурью маешься! — припечатала Веста.
Влад на это лишь хмыкнул и проронил:
— Ошибаешься.
Наверное, некрасиво вышло: слишком снисходительно и свысока, словно маленькой. А ведь знала Веста многое: и о делах лекарских, и о жизни вообще. Точно побольше самого Влада, в княжьем тереме выросшем на всем готовом.
— Засиделся ты, добрый молодец. Так всю жизнь и проведешь, будто девица у оконца в ожидании суженого.
Влад поморщился от сравнения.
— Как ты, Ворон? — вновь спросила Веста.
Влад качнул головой:
— За те мгновения, что минули с такого же твоего вопроса, ничего не изменилось.
— А раз хорошо, то встань! — не отставала она. — Пройдись хотя бы по избе. Ты же так совсем зачахнешь!
«Легче сделать как требует, чем объяснить, почему нет», — со вздохом подумал Влад. Собственно, он уже не раз убеждался в данной простой истине.
Ноги слегка затекли. Влад заложил руки за спину, плечо ответило ноющей болью, но он стерпел: ничего страшного, просто напоминание о ране. Пять шагов по прямой до стола, стоявшего у окна, тряпицей занавешенного. Четыре — обратно, к другому, выводящему во двор.
— Все?..
Веста зло поджала губы.
— Как ты собрался куда-то идти и кого-то спасать, если самого себя не можешь?! — воскликнула она. — Ты глянь, в кого превратился! Был витязем со взором ясным, а теперь!..
— Что теперь? — переспросил Влад.
— Калека! — прошипела Веста. — Даже хуже! У тебя же и ноги, и руки на месте, сам вон какой: высокий, стройный, красавец-молодец! — на последнем она чуть запнулась и покраснела, но решимости не утратила: — А внутри хуже брошенки деревенской!
— В смысле?.. — опешил Влад.
— Руки опустил и считаешь, будто ничего в жизни уже не случится и не надо! Я к русалкам ходила, у них чуть ли не каждая первая с такой вот лишной драмай, — мудреные слова нерусские она исковеркала, но Владу и в голову не пришло поправлять, а потешаться особенно. — Одну жених бросил, она топиться и побежала. У второй с головой после родов помутилось, когда осознала, что чадо — это не «ути-ты-пути, маленький», как все матроны в один голос сюсюкают, а человек, пусть и едва народившийся, заботы и внимания требующий, а по младости годов ничегошеньки в ответ не дающий. У третьей…
— Хватит, — твердо сказал Влад. Вроде и попросил, а вышло жестко, чуть ли не приказанием.
— Что? Не нравится, когда с бабами сравнивают? Так я и с мужиками могу, которые себя в чарках хмельных топят! Так больше по нраву?!
— Нет.
— А ты еще хуже! — бросила ему Веста. — Как ты самого Кощея Бессмертного спасешь, если в себя не веришь и руки опустил?
— Сядь! — приказал Влад, и девчонка неожиданно послушалась. — В том-то и дело, что не знаю как, и чем дольше думаю, тем муторнее на душе.
— А ты не думай, — сказала Веста. — Иной раз все продумывать ни головы, ни сил не хватит, да и порядком навредить может.
Влад склонил голову к плечу:
— Ну же, продолжай.
— А сам разве не догадываешься? — удивилась она. — Ты ж вроде вещий.
— Не в отношении себя, видимо, — ответил он.
— Сапожник без сапог, значится, — покивала Веста. — Слушай… но ты ведь и сам знаешь про авось и небось. Так вот народ русский недаром их привечает и всегда на них надеется. Потому как ну измыслишь ты свои действия, до мельчайшего шажочка продумаешь, план составишь, а он внезапно раз — и не сложится из-за ерунды сущей. И будешь ты со всеми своими расчетами и умными мыслями стоять дурак дураком, глазами хлопать и в затылке чесать. А может выйти так, что пойдешь не зная куда, что и как делать — неясно, а путь сам скатеркой под стопы ляжет, и останется только поспешать за заветным клубочком бабушкиным, назад не оглядываясь.
Влад хмыкнул.
— И вот что я тебе скажу, княжич… — Влад поморщился, услышав такое величание, но Весту это нисколько не смутило. — Тот, кто каждый шажок продумает, никогда пути внезапного не узрит. Мимо пройдет, хоть ты дорожку красную перед ним выстели и отметь зажженными факелами.
— И как мне быть, по-твоему?
— Делать то, что можешь и по силам, не раскисать и поскорее выздоравливать. Да помнить о том, куда стремишься. Прав ведь: никто больше Кощея не вызволит. Имейся у нас такой богатырь, ни в жизнь Яга не наказала бы мне тебя сюда довести.
— Вот как?!
— Конечно! — фыркнула Веста, дивясь его непрозорливости. — Вокруг болото безвременное, гать от порога нашего через него проходит, и она же направление изменяет по велению хозяйки избушки на ногах куриных, на границе меж мирами поставленной. Захочет Яга, гать прямехонько пойдет, а повелит — вилять из стороны в сторону примется, кружить да путь увеличивать. Имейся у нас тот, кто Кощея выручить сумеет, ты по болоту блуждал бы год, век, сколько еще потребуется, завис бы там в едином дне и десятки лет проносились бы вокруг секундами.
Влад передернул плечами и привычно поморщился от тупой боли.
— И вывели бы тебя, когда все уже закончилось бы к вящей нашей радости, — продолжала Веста. — Но увы. Только ты достаточно безумен, чтобы против Моревны идти, да еще и ради Кощея. Он же…
— Кто? — спросил Влад. — Колдун злой, древний и страшный?
— Ну, знаешь… — покачала головой Веста. — Не злой, конечно. У нас вообще злых божеств нет. Чернобог пусть и строг, и жесток порой, но зла никому не несет, может даже помочь и на путь истинный наставить. Недаром капища его стоят и волхвы имеются. Но ведь… — и снова головой покачала.
— А ты не задумывалась над тем, что Чернобог твой и есть Кощей? — усмехнулся Влад.
— У богов наших имен куры не клюют, — махнула на него рукой Веста. — Все помнить — голова расколется. Не говоря уж о том, что двулики они. Там, — она в потолок ткнула, — одни. В Яви же совсем под иными личинами появляются. Но я, знаешь ли, даже днем ритуалов погребальных боюсь и покойников, с хозяином Нави встречаться точно не горю желанием, как и по капищам Чернобога ходить. Нет уж! Чур меня, чур! Я жить хочу среди людей, их заботами простыми и понятными, причем так долго, насколько получится.
— То-то ты в избе Яги находишься, — усмехнулся Влад.
— Так я ведь в обучении, — нисколько не обиделась на упрек Веста. — Но от одной мысли о том, чтобы с Кощеем связаться… не, не в жизнь. Ты хоть знаешь, сколько ему? Говорят, это он в виде змея великого яйцо сторожил, из которого все сущее вылупилось. Потом он кожу скинул, она до сих пор на дне океанском лежит и все земное яблоко опоясывает. Вот и представь себе этакое чудище! Да будь он хоть красавцем писаным, а не древним высохшим старцем, хоть князем, богатырем и боярином или вообще заморским королевичем — все это лишь личины. Человеком он не является, сам себе на уме, ни зла, ни добра, средь людей принятых, не ведает и никогда не оглянется на них в своем решении. У него свой ум и понимание как должно, сил и могущества немеряно. Даже не представляю, кто рядом с ним останется жить по доброй воле. Нет уж! Лучше от него подальше быть.
— А мне все равно, какого он возраста, роду-племени и внешности, — признался Влад. — Я учиться хочу у него, соратником быть, Явь хранить. Пусть людишки всякие клянут злодеем черным. Неважно то, главное, слуг Моревны не пускать дальше Калинова моста.
— На то ты и чадо, ему обещанное, — вздохнула Веста.
— Нет, — покачал головой Влад. — Не одним этим объясняются мои чувства и намерения.
— Ты чему дитятко учишь?! — воскликнула с порога Яга, только-только вошедшая в избу. — Как от людей уйти и своим умом жить, ни на кого не оглядываясь? Не ее то путь.
— Конечно нет, бабушка, — отмахнулась от нее Веста. — Я княгиней стану, когда вырасту и жить не в глуши буду, а в граде. Не в Киеве стольном, но с меня и Мурома какого хватит или Новгорода.
— Тмутаракани, — усмехнулась Яга, головой покачав. — Ну-ну, егоза.
— И буду! — упрямо заявила Веста.
Яга лишь фыркнула.
— Но то я больше гордость потешить хочу. А тут, — воспользовавшись тем, что никто ей не возражал, продолжала Веста, — чувства искренние и чистые. Я подобного не понимаю, когда не на человека обращены, но смотрю и удивляюсь. Слишком сильные, горячие. Наверное, только такой молодец и способен чарам Моревны воспротивиться.