«Вот я и узнал, как быть с моим Вороном», — подумал Кощей и шагнул под сень берез.
…Темно-синяя тоска окружала тот дом — не туман, уж это Кощей умел видеть. Ничего общего у него не было с избой на ногах куриных, но в том, что стоял он на границе, не приходилось сомневаться. На границе чего — тоже.
Шаг, другой. Кощей шел будто против шквального ветра, которого совершенно не ощущал. Ноги переставлял с трудом. Когда до двери осталось три шага, откуда ни возьмись, бросился под ноги черный сгусток: щенок небольшой, поджарый, серой масти… о трех головах. Чуть в ногу не вцепился. Кощей отшатнулся: хоть и тень, а зубами лязгает.
— Не ярись, — погрозил Кощей пальцем: — Развею.
Он не был уверен, что подобное ему удастся, но полагал уверенность в голосе делом немаловажным. Понял ли щенок речь человеческую — неизвестно, но хвост между ног втиснул и прижал к голове лопоухие уши, до того торчком стоящие. Отошел, встал у двери и, похоже, решил смерть с честью принять.
— Хм… — протянул Кощей. — Взять тебя с собой, что ли? Подарить Змею Горынычу? У него тоже три головы.
Пес оскалился.
Кощей усмехнулся, а сам подумал: «Кто бы мог оставить здесь такого охранничка? А дом? Не сам же собою он вырос?»
Глухое рычание достигло слуха. Оказался щенок гораздо живее здешних обитателей.
«Мог, конечно, и сам, — поразмыслил Кощей, — но маловероятно».
— Зря сомневаешься.
Голос был бесплотен, но явен. Кощей немедленно обернулся, в руке словно сам собой меч возник. Некоторое время вглядывался он в сумрак, но никого различить не смог, даже глаз горящих не увидел.
— И с кем я говорю? — наконец спросил он.
— С тем-незнамо чем, — пришел ответ, и Кощей выдохнул с облегчением.
Он не иначе как с перепугу нафантазировал, будто теневой мир не подчиняется законам мироздания. Слишком его стращали: вначале Велес, потом Моревна. А все ведь просто и даже людям та сказка известна: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что.
— Твой дом? — спросил Кощей.
— Не-а. Того, чьи покои.
— А покои чьи?
— Того, кто спит.
— Очень содержательная беседа, — огрызнулся Кощей, а сам подумал: «Влад, поскольку отпил из живого источника, полностью развоплотиться не мог, оттого и понадобилась ему опочивальня. Не на землице сырой же спать под дождичком. И тогда выходит, домишко, словно гриб, вырос вокруг него».
— Это правильное предположение, — сказал незнамо кто (или все же что?..).
— А ты «кто» или «что»? — поинтересовался Кощей и пожалел об этом почти сразу, поскольку незримый собеседник очень уж надолго задумался и на дальнейшие расспросы не реагировал. Даже на ругань не ответил, когда Кощею ждать надоело.
— Сдается мне, зависит от того, кто ко мне обращается, — наконец выдал он… оно… она…
— Тогда точно «кто», — сказал Кощей. — Не имею привычки с неодушевленными предметами разговаривать, — и тут же припомнил, как костерил последними словами попадавшие в сапоги камни, как в сердцах швырял фолианты, упавшие ему на голову в библиотечных залах, но счел подобное несущественным.
Собеседник промолчал. Наверное, согласился, раз не решился возражать.
— А щенок? Тоже не твой?
— Нет.
— Чей?
— Того, кто почивает.
Кощей удивленно вскинул брови. Фантазии ему не занимать: мог предположить, будто Влад, переносясь в этот мир, хотел бы остаться в одиночестве. Вот и сотворил охранника. Но не настолько же, чтобы Кощея не пропускать?! Или щенок попросту не понимает, кто стоит перед ним? Маленький ведь. Глупый.
— Это верно.
— Что именно?! — раздраженно спросил Кощей.
Собеседник не отреагировал.
— Щенок — невольное создание Влада?
— Так и есть.
«Последние силы на тень истратил, бестолочь пернатая», — взъярился Кощей, но быстро смирил гнев.
Влада убивали — неудивительно, что его последним неосознанным желанием было заиметь защитника, пусть и такого. Почему щенок вышел трехголовым — уже не так важно: Ворону на фантазию тоже не приходилось жаловаться.
— Раз ты создание Влада, то и опасаться мне нечего, — Кощей подошел близко, на корточки присел и руку протянул. Успел подумать, что его ученик мог ведь и обидеться на него. Кому как не Кощею следовало защитить своего вестника?
И моргнуть не успел, средняя голова в пальцы вцепилась, а боковые — руку с двух сторон прокусили. Несильно, почти не больно, но не вырваться. Зубы вострые-вострые. Побыли так, неподвижно, друг друга взорами меряя. А затем щенок выпустил его руку, лизнул в ладонь и отступил.
— Знаю, у кого ты легко приживешься. За мной следуй, — усмехнулся Кощей и вошел в дом.
Пусто в нем было: только стены да пол. Лавка стояла посреди единственной комнаты, а на ней лежал Влад. Не мертвый — это Кощей понял сразу. Казалось, налетался за день, умаялся, прилег отдохнуть, тут-то сон его и сморил. Под веками глазные яблоки двигались, губы в улыбке растянулись, только не веселой, а печальной.
— Проснись, — Кощей тронул его за плечо. Оно было теплым, живым.
«Значит, не морок», — подумал. Предполагал он, что видит одно, а на самом деле… нет, этого он даже представлять себе не хотел.
Влад глаз не открыл, даже не пробормотал ничего спросонья.
— Вставай, Вещий! Пора нам! — громко и старательно, подпуская в голос раздраженье с нетерпением, молвил Кощей.
Ничего. По-прежнему тишь вокруг. В доме живых теней не было, щенок только у сапога устроился, почти развоплотившись: видать место таково.
— Эх, Ворон…
Самое простое решение — забрать во дворец, там уже думать, как в себя привести, — Кощей отмел сразу. Слишком хорошо представлял, чем обычно такие «сказки» оборачивались. Влад первым же и не поймет, если в его покои выстроится очередь из девиц, которым замуж невтерпеж.
«Да и кто пойдет в тридевятое царство искать суженого? — подумал Кощей, глянул на Влада и фыркнул: — Не просто пойдут, а побегут».
Можно подумать, за ним самим не бегали, потом сказки сочиняли. Но Влад не оценит все равно. Он птица вольная, своенравная да обидчивая. Глядишь, не просто улетит, клеваться начнет.
«Клеваться — больно. Вороний клюв, конечно, не орлиный, но приятного мало», — вздохнул Кощей, поднялся и, повинуясь наитию, шагнул в самый темный угол: пятый по счету.
Глава 7
Пропустила его тень, словно была водой мутной, а внутри нее привычный мир закончился. Шел Кощей в темноте и, как полагал, в пустоте. Если присматривался, маячили серебристые очертания: деревья, горы, даже дома, только были они скорее мороком. Единственное, что должно было здесь оказаться настоящим — образ дуба мокрецкого. Где бы Кощей ни путешествовал, так или иначе, тот присутствовал. В мире ледяном — причудливым айсбергом; в лавовом — огненным столбом; юном, едва-едва возникшем — ростком малым, только из земли вырвавшимся, но уже ветвистым. Каковым ни был бы дуб, всегда сохранял очертания дерева. Лишь по признаку этому его, порой, распознать удавалось.
Мир теневой исключением не оказался. Правда, состоял дуб из белых ниточек-черточек. На одних из них тень сидела, на ворона похожая. Как Кощей разглядел ее, сам не понял, не иначе сердце все же имелось у него и в трудную минуту подсказывало.
— Ворон Воронович! — позвал он, по-сказочному обращаясь.
Ожившая тень, а здесь весь мир состоял из них, даже не шелохнулась.
— Птица моя Вещая! — снова не то.
Но не лезть же за ним? К тому же, улететь мог в любой миг — ищи-свищи потом ветра в поле.
Задумался Кощей, а потом едва не ударил самого себя рукой по лбу в некрасивом, разве лишь дуракам сказочным присущем жесте. Не могло быть у смерти роднее сестры, чем жизнь. А жизнь в подобных местах — это кровь. У погибших она не течет. Еще — смех, только не вышло бы сейчас у Кощея рассмеяться искренне.
Достал он нож, провел длинную глубокую царапину, да не поперек руки, а вдоль, вену вскрывая: так обильнее потечет, и рана не затянется быстро. Кровь алая, ослепляющая потоком полилась. Куда падали капли, там маленькие солнца расцветали. Только отнюдь не ворон заинтересовался случившимся.
Земля под ногами встрепенулась конем ретивым. Приближение волны — страшной настолько, что даже Кощею стало не по себе, теневой, обычным зрением невидимой, но ощутимой всем нутром, способной подхватить, словно щепку, закружить и на самое дно утянуть, откуда уже не выплыть, — почувствовал явно. Аж внутри все заледенело.
Стоило отступить, переждать, затем вернуться и попытаться предпринять что-нибудь иное. Волна Владу не навредила бы. Тот являлся плоть от плоти этого мира… пока. Он и не заметит ее, даже не встрепенется, останется сидеть на ветке, ожидая невесть чего. Однако Кощей в коем-то веке решил не прислушиваться к доводам разума.
Он стоял, широко расставив ноги для пущей устойчивости. Не поможет, конечно: оторвет от земли, закружит, заморочит, и окажется он невесть где. Хорошо, если не забудет, за кем пришел, и вообще, кто таков есть. Вот уж смешно будет: идти выручать и самому во мраке кануть. И не спасет никто — теперь уж наверняка.
— Влад! — позвал он в третий раз, уже не рассчитывая на отклик. — Прости меня, коли вспомнишь.
Показалось, ворон взъерошил перья, но рассмотреть тщательнее Кощей не успел. Ничего в мире теневом не изменилось, но нависла волна над ним, готовая сорваться в любое мгновение, дух перехватило, сердце сжалось и куда-то в пятки ухнуло. Кровь его гибелью для мира этого была, вот и стремился тот смыть капли, а заодно и угрозу. Уничтожить, выкинуть за грань, чтобы и следов не осталось. Однако прежде всего этого слетел ворон с ветки и завис прямо перед лицом Кощея, крылья распластав, защищая.
Сначала перестало существовать время, которое здесь и так-то только Кощей чувствовал, а затем исчезло остальное. Тьма мягко обняла, пустотой обернулась и, не принеся вреда, схлынула. Казалось, только-только с жизнью прощался, и вот уже вновь все спокойно, серо, никак.