Ворон наземь опустился, голову набок повернул, смерив Кощея странным взглядом: не узнавал, но и улетать не торопился. Кажется, пытался понять, откель взялся порыв защитить. Рана пока еще не закрылась, но кровь текла уже не столь обильно: вот-вот остановится. Кощей протянул руку. Если сорока приняла подобное подношение и воплотилась, то и Влад должен.
Ворон отшатнулся, словно от факела горящего, неожиданно в лицо ткнувшегося. Пусть сложно в птичьем облике человеческие чувства передать, но скривился и оскорбился настолько явно, что у Кощея вторично дух захватило.
— Постой! — едва успел выкрикнуть он. Почти не надеялся остановить, но птица послушала. — Не улетай!
Остатки воды и хлебные крошки больше пришлись ворону по вкусу. После того, как оттрапезничал, сел он Кощею на плечо и вновь от всего отрешился.
— Ничего-ничего, — пробормотал Кощей. — Впереди у нас — вечность. Вспомнишь.
Знал он: в миг, как сел ворон на плечо, тело Влада, лежащее на лавке в доме пустом, принялось медленно истаивать в воздухе. Откуда? Птица, еще мгновение назад невесомой чудившаяся, неотвратимо тяжелела. И это было настолько хорошо, что остальное казалось неважным. Кощей пока не придумал, как обратно в свой мир пройти (о кровопускании не хотел допускать больше и мысли), но главной цели достиг.
— Жаль, Влад, ты говорить со мной отказываешься. Может, выход — рукой подать, настолько близко. Мы же в трех соснах блуждаем.
Ворон что-то проворчал тихо, а затем взял в клюв мочку уха, ощутимо сжал и выпустил.
Кощей усмехнулся довольно: если просыпаются привычки, то и остальное себя ждать не заставит.
Наверное, безразлично: шел бы он или стоял на месте. Не он двигался в мире этом, тот сам перемещался относительно него. Однако привычка думать, переставляя ноги, похоже, укрепилась намертво. Потому Кощей брел, не имея никакого разумения куда. Только цель маячила на горизонте, не приближаясь ни на вершок.
«Так и люди, вероятно», — вдруг подумал Кощей. Мысль ему не понравилась, но прогнать ее не вышло: принялась зудеть комариным укусом где-то в уголочке сознания. Все казалось, не тот он, каким был раньше, другой, чему-то научился, а вот чему именно — не ясно совсем.
— И долго мы уже так?
Кощей сбился с шага, на ровном месте споткнулся.
— Не знаю, Влад, — ответил, не скрывая радости. — Как сам думаешь?
Тот каркнул, словно выругался.
— Птичий мозг маленький, Кощей, не знал? Потому не думаю, — несколько резче, чем ожидалось, произнес Влад.
Сердился. Наверняка на себя, но Кощей все же решил повторить:
— Я прошу у тебя извинения.
— Не ты глупости за меня делал.
— Мне собственных хватило, знаешь ли.
Помолчали.
— Ты вообще… как здесь очутился? — наконец спросил Влад.
— Как-как… — правда вдруг унизительной показалась. Видно, немалую роль сыграла здесь последняя мысль: о том, что он сейчас совсем как человек. Потому Кощей слукавил: — Кликнул Велеса, он же у нас хранитель ключей от любых врат, пути открывает, куда угодно. Ну вот и…
Ворон никак не ответил и умолк надолго. Кощей успел понять, что снова обидел небрежением, прежде чем услышал:
— Врешь.
Ну да, вещую птицу обмануть — постараться нужно.
— Лгу, — согласился Кощей. — Но подробности утаю, извини. Потешу самолюбие.
— Моревна согласие дала?
— Дала, — на этот раз Кощей не стал юлить. — И ничего взамен не попросила, кроме перемирия. Чем ты ее зацепил настолько?..
— Тоже, пожалуй, самолюбие потешу, — вернул ворон его слова.
С попутчиком говорливым любой путь короче вдвое, а коли попутчик этот приятен и интересен — в дюжину раз. Ни усталости, ни голода, ни жажды в теневом мире не существовало. Так-то хоть по потребностям время засечь удалось, но чего нет — того нет.
Долго ли прошли, коротко ли, но снова споткнулся Кощей на ровном месте, а осознав почему, зашипел разъяренным змеем:
— Ах… гадюка подколодная! Так и знал!
Кто-то на Калинов мост ступил, пошел через речку Смородину!
— Держись, птица моя вещая, сейчас драться будем! — это Кощей выпалил, не задумываясь над тем, как и что делает, сходя с одной тропы на другую, в единый миг у моста оказываясь, да не по свою сторону, а противоположную: откуда мары, моры и чудо-юда приходят.
Ворон с плеча слетел, вмиг Владом обернулся. А потом Кощей застыл, вымолвить ничего не в состоянии.
— Забавно, — первым тишину Влад нарушил, голову по-птичьи к плечу наклонив.
Только затем Кощей отмер и принялся смеяться: громко и безудержно, выплескивая раздражение, скуку, неуверенность — все-все чувства и ощущения, которые замораживал в себе и в потаенный ларчик души складывал, пока за своим Вороном шел. Тот тоже долго серьезным не продержался. Такое ржание не только кощеева жеребца посрамило бы, а весь табун Ягишных коней зачарованных.
Что отличает самого глупого человека от самого умного животного? Умение смеяться. Смех — это жизнь. Вот они и не могли остановиться, доказывая свое право живыми зваться.
Хотя зрелище действительно смешило, да еще как!
Стоял возле моста незыгрь — тварь вида отвратного. Из семи пастей его извергалась жижа смердящая. Кто смрад тот вдохнет, тот вмиг помутится сознанием, белого от черного не отличит, а то и темное со светлым перепутает. Незыгрей любили приманивать людские правители да жрецы, в собственных богов не верующие: наводили морок с их помощью, считали, будто так проще народом управлять. Ведь можно, ничего не делая, внушать, будто печешься о благе и справедливости. Или, правя железной рукой, из войн с соседями не вылезая, клеветать, что сами соседи нападают. Вот только забывали царьки и корольки недальновидные, кому подобные твари служат. Любой яд или морок действуют не вечно, после отравлений, коли выживает человек, наступает у него похмелье лютое, а затем прозрение и переосмысление. И сильно повезет людским правителям, если те, кого они морочили, очнутся после их смерти — так хоть не увидят, как проклинать их станут и над трупами куражиться: может, на словах, а может, и на деле.
Стоял незыгрь и обрубком, то ли конечность ему заменяющим, то ли орган срамной (уж больно формой напоминал), лупил по опоре моста. Сам ни шагу через реку не делал, а как увидал Кощея и Ворона, вообще отполз в сторонку подальше.
— Ну, Моревна! — не выдержал Кощей. — Зря говорят, будто шутки шутить не умеешь.
Прекрасная владычица этого царства, разумеется, не ответила. Ни напутственным словом не одарила, ни о договоре не напомнила. Но, наверняка, именно она незыгря послала опоры моста околачивать: решила помочь выбраться из теневого мира. Кощей оценил. А оценив, воспылал искренней благодарностью.
«Будет мир меж нами теперь, — пообещал он мысленно. — Невесть сколь долго, но я точно первым войну не развяжу».
Перешагнул Кощей с ноги на ногу, внизу завозилось и внезапно громоподобно тявкнуло. Незыгрь посерел и так в сторону шарахнулся, что едва в реку не свалился.
— Иди ты… восвояси, — напутствовал его Кощей.
— Это… как? — удивился Влад, разглядывая трехголового щенка.
— Тебя спросить следует.
Влад нахмурился, потом хмыкнул.
— Ну… — протянул он, — пусть будет.
— Конечно, пусть, — согласился Кощей, — хоть и станет жрать в три глотки, а нас не объест. Хотя знаешь… хочу его подарить одному знакомому. Твари теневой в царстве Подсолнечном тяжеленько будет, а под землей — в самый раз. Как думаешь?
Влад повел плечом:
— Как знаешь.
— Пойдем, Ворон, — сказал Кощей.
Перешли они реку, да в родной Нави очутились. Многое после еще было, многого пока не случилось.
— И когда ты думаешь сообщить ему? — Велес сидел у костра, грея руки живым огнем. Тот не жалил, ласкал красивые длинные пальцы.
— Надо ли? Сам обнаружит.
— Ох, Белун… — Велес покачал головой. — Вообще-то ты власть мою ограничил. Именно я ведь путями ведаю, врата меж мирами открываю. А теперь братец твой гулять по ним может без моего на то дозволеньица, — говорил вроде и сердито, а вроде и нет — с ним не разберешь.
— Кощей через суть свою переступил, потому может. И это правильно, — сказал Белобог. — Мир меняется. Скоро не всякий из нас сумеет по Яви словно по двору ходить. И вовсе не самозваный божок несуществующий дороги нам закроет, а сами люди.
Велес прошипел какое-то ругательство на языке змеином, Белобог решил не отвечать.
— Не много ли доверия братцу твоему?
— Он — первейший хранитель людской, нравится это кому-то или нет. К тому же, сдается мне, нечасто он станет прибегать к возможности в Явь лично отправиться без твоей помощи.
— Чтобы ему в Яви родиться, в Нави умереть требуется, — вздохнул Велес. — Не уверен, стал бы сам ходить дорожкой таковой.
— Вот-вот, — согласился Белобог. — Кощею не чуждо самопожертвование, пусть владеет возможностью по мирам странствовать.
Велес посмотрел на него долгим взглядом, головой покачав. Многое на языке вертелось, но себя смирил и сказал лишь:
— Пусть.
Часть IV. Глава 1
«Знал бы, чем все обернется-сложится, не обращал бы на Русь ни малейшего внимания», — ворчал Кощей, когда какая-нибудь нелегкая заносила в Навь очередного богатыря, царского сына, а то и вовсе Ивашку-серняшку родом из деревеньки поплешивей.
Заезжим-захожим добрым молодцам подвигов да невест подавай. А что, если нет их у Кощея? У сказочного злодея есть, причем одна другой краше, а у настоящего бессмертного чудодея — нет и в скором будущем не предвидится. Потому как предпочитает он гордое одиночество, гостей не жалует, а единственный, кого рядом терпит: оборотень, еще и пернатый, на девицу-красавицу никак не похожий.