— В самый раз. Дождись… — Влад шагнул к березе. Он лишь руку протянул, как та осветилась потусторонним огнем: зазеленели ветви, поплыл птичий щебет по всему острову, прекратился дождь.
Кощей хмыкнул.
— Этого мало… — проронил он.
Ударивший в спину ветер развеял пеплом и дерево, и Кощея, и сам остров. Влад чудом успел преобразиться и крыльями взмахнуть, едва не исчез в морской пучине.
…Он понял, что жив, когда его без лишних слов лизнули в щеку, и тотчас распахнул глаза. Над ним возвышалась глазастая волчья морда — оскаленная, но сейчас это не имело значения, потому что над ней… над лесом и над всем миром распростерся звездный купол. Такого неба Влад никогда еще не видел, хотя, казалось бы, везде летал. От края до края простирался Млечный Путь, и был он не просто скоплением далеких светил, а дорогой. Она играла самыми разными красками. Не было больше темноты. Ночь оказалась ярче и прекраснее солнечного дня. Впрочем, и день теперь обещался быть звездным. Раз Влад мог видеть скрытое, то светом Хорса его не обмануть.
Где-то очень близко и одновременно далеко шелестели деревья. В полночный час они не спали — наоборот, любили пошушукаться, поведать друг другу услышанные тайны. Разговор шел о костяном чудище, поднявшемся из зловонной жижи болота, о безрассудной сущности, пустоту остановить готовой, и…
— Баюн! — Влад резко сел. Голова слегка закружилась, но разве подобная несущественная мелочь могла его остановить? Перед мысленным взором растеклась граница: болото зловонное; тварь потусторонняя, лежавшая на воде, дырявые крылья расправив; Баюн, сам на себя непохожий. Был раньше кот в своем истинном обличье огромен, но сейчас уменьшился и ссохся, стал меньше кошки деревенской. — Спешить надобно!
— Лети, — напутствовал Волк. — Раз из-под Алатыря-камня выбрался, теперь можешь.
— А ты?.. — вопрос сам собою сорвался с губ, и Влад мысленно обругал себя последними словами. Видел же и землю, обильно волчьей кровью политую, и рану на боку, и то, что тот встал еле-еле.
Волк фыркнул.
— Дурень, ага, — согласился с ним Влад. — Зато знаю, как помочь.
Волк посмотрел заинтересовано, но ничего не сказал.
«Сам предложил папоротнику свою кровь, теперь не отделаешься, через кровь и к его силе взывать придется», — решил Влад.
Вынул он клинок из ножен — наполовину, не более, — провел ладонью по лезвию и скривился. Болью взорвалось в голове, а перед глазами заискрилось, поплыли цветные круги. Приложил Влад кровоточащую ладонь к ране, сам завыл бы по-волчьи, если бы сумел губы разлепить: почудилось, острые когти тело рвать принялись, и продолжалось это невыносимо долго, а как очнулся — не обнаружил ни порезов, ни ран. Волк рядом стоял и нетерпеливо перебирал лапами.
— Садись на меня, — предложил он. — Так быстрее получится.
«Позор-то какой… — подумал Влад. — Птенец-недокормыш, только и не хватало, чтоб на спине таскали», — однако здравый смысл победил. В таком состоянии он не только не долетел бы и не дошел — не дополз бы, а на счету каждое мгновение было.
Ухватил он Волка за шерсть, кое-как с земли поднялся, взгромоздился зверю на спину и за шею уцепился. Тотчас ветер поднялся, принялся рвать одежду и волосы, по бокам черные стволы замелькали. Влад считал про себя, собираясь с силами. Как-никак ему бить чудище, никто другой просто не выстоит. А когда через двенадцать ударов сердца выметнулся Волк к берегу болотному — слетел с него Влад черной птицей, ухватил Баюна лапами и обратно отнес.
Кинулось чудище за ними. Змей Горыныч вперед сунулся, намереваясь сразиться с ним, — дракон ведь, пусть и костлявый, и даже не смертью, а пустотой потусторонней от него веет, — мало ли он поединщиков побил?
— Погоди, — потребовал Влад, принимая человеческое обличье. — Пустоту лишь равный соперник уничтожить может.
Баюн тем временем кое-как с земли поднялся и на полусогнутых ногах к Волку подполз — будто котенок, впервые из дому вышедший, — устроился между толстых волчьих лап и уже оттуда выкрикнул:
— И не ты ли теперь соперник пустоте?!
— Я. — Ворон тряхнул головой, рукой повел, уничтожая даже воспоминания о переправе, которую Ки-цу-нэ сотворила из его волоса, и смело шагнул навстречу костяной твари. — Развейся!
Рука сама собой вскинулась вверх, расцвел на ладони алый цветок и тотчас расти принялся. Обернулась ночь темная полднем ясным. Как достиг чудища свет — заорало оно, в единый миг туманом обратилось и осело на темной воде. Подул потусторонний ветер, заблестело, заискрилось болото и внезапно исчезло, словно его и не было. Только тогда Влад дал волю изумлению и слабости, на плечи ему навалившейся.
— Ну вот… — расстроилась правая голова Змея Горыныча, — такое веселье, да все мимо.
— Ничего, будет еще, — пообещал Влад, пот со лба утер и, пошатываясь, подошел к Баюну. — Ну как ты?
— Отвратительно, — прошипел тот. — Даже преобразиться сил не хватает.
— Так тебе котом лучше, — заметила левая голова Змея Горыныча.
— Ну тебя к Лешему! — оскалившись на нее, заорал Баюн. — Жрать хочу!
— Сейчас поправлю, — пообещал Влад.
Как вскрывал запястье и поил Баюна, он еще помнил, все случившееся после — уже нет. Он очнулся в воздухе, лежа на спине у Змея Горыныча.
— Ого! — воскликнула правая голова оного. — Очнулся!
— С пробужденьицем, — откликнулась левая. — Тебе здесь всяко лучше, чем остальным в лапах.
Влад фыркнул, оценив.
— Ты ж, если что случится, полетишь самостоятельно, — буркнула срединная голова Змея Горыныча, и Влад рассмеялся.
Слабость исчезла, голова не кружилась, и выспался он замечательно, впервые без сновидений неясно за сколько уже дней. Странная сила плескалась в крови, потому действительно мог бы он обернуться птицей, но не желал пока. Усталость ведь никуда не делась — лишь притупилась, а хотелось бы прогнать ее окончательно.
— Лежи! — наставительно потребовал Змей Горыныч. — Наслаждайся чужим полетом, покуда можно. Сам-то налетаешься еще.
Влад не стал перечить и снова лег Змею Горынычу на спину. Внизу проплывало море лесное, и на душе наконец-то было спокойно и привольно. То ли справился он, действительно предначертанное исполнив, то ли кое-что важное о себе понял. Главное — скоро они достигнут восточных земель и там уже все решится окончательно.
— Спи, птенчик, — усмехнулся Змей Горыныч почти ласково, и Влад прикрыл глаза.
…В следующий раз проснулся он на земле. Спустился Змей Горыныч на ночлег, выбрав поляну поживописнее. Путники костер разожгли, сами вокруг него вповалку легли, а Влада положили чуть поодаль, под дубом, — дабы силой древа целебного напитался и окончательно в себя пришел.
Небо звездами сияло, плыл от трав спелых аромат дурманный, а затем и смех девичий мерещиться стал. Приподнялся Влад на локте, поглядел, а за стволами прячется краса-девица. Миг — и уже у самой поляны стоит, а потом и к нему подошла, рядом присела, улыбнулась, косу толстую да длинную через плечо уронила. В свете костра отливали волосы ярым пламенем. Брови черными как уголь были, и ресницы — тоже, а глаза — золотистые и точно нечеловечьи, уж это он ясно видел.
Девица коснулась его груди, провела игриво, подобострастно в глаза заглядывая. Влад перехватил ее запястье и качнул головой:
— Ни к чему.
— Чай, не хороша я? — спросила она.
— Хороша, — не стал он отрицать очевидного. — Да только не для меня, Ки-цу-нэ.
— Значит, видишь… — прошептала она, раздосадовано поджав яхонтовые губки.
— Вижу, — кивнул Влад.
— Вот так и знала: следовало мужскую теменную кость на голову положить…
Влад аж присвистнул от подобной наглости, чуть дара речи не лишился, а как отдышался сказал:
— Ничего бы это не решило. Обернись ты хоть мужчиной, хоть женщиной, хоть чудо-юдом, ликом прекрасным, со звездой во лбу и лебедиными крыльями за спиной, — я с пути не сверну.
— Ну и дурак! — разозлилась лисица. — Думаешь, ты ему нужен? Так ведь ни капельки! Если б ты хоть чуть для него значил, разве улетел бы?
— Улетел, — ответил Влад. — Я ж и сам летаю, а Кощей в клетку не сажает и не запирает на семь замков.
— Ненормальные! Оба! — разозлилась Ки-цу-нэ.
— Рыжая, ты чего хотела-то? — поинтересовался Влад.
— Тебя! Тебя хотела.
Он фыркнул, поморщившись.
— Не меня, а папоротник-цвет, который пришлось найти отчасти и по твоей милости.
— А пусть и так, — ответила Ки-цу-нэ. — Ты даже не представляешь, какую силу приобрел. Любые запоры теперь перед тобой откроются, преграды — не преграды, стены — не стены. Все неважно, если ты действительно пройти хочешь. Да если бы ты только согласился, вошли бы мы с тобой в императорские покои рука об руку и принялись править Востоком!
— Если б я желал, то осел бы князем, — напомнил Влад. — Но предпочел свободу.
— Что с того княжества? — поморщилась Ки-цу-нэ. — Три кола да два двора. Я же говорю тебе о самой Империи! Луни многочисленные лишь нам служили бы. Люди ниц падали бы, а…
— Довольно, — прервал ее Влад, — что-что, а это никогда меня не прельщало. Не интересно мне править, бесцельно жизнь влачить.
— Да ты… — всплеснула она руками.
— Уходи, Ки-цу-нэ, — посоветовал он. — Сам я отчего-то не хочу тебе вреда, но вот спутники мои, тобой обманутые, иначе посмотрят и бегства твоего в час испытания точно не простят.
— Это еще почему? — удивилась она, по всей видимости искренне. — Зачем мне было оставаться? Я ж вам никто, как и вы мне, — попутчики, не больше. Выгоды в том, чтобы с вами против костяника выступать, никакой; вот теперь — дело другое. Теперь я вас провести могу, а вы за это…
— У нас на Руси говорят: «Сам погибай, а товарища выручай», — сказал Влад.