Как же Олегу хотелось, чтобы он пришел в себя! Пусть даже ничего не рассказывает: просто посмотреть в глаза интересно. Казалось, нужно лишь взглянуть в них, чтобы вспомнить и себя прежнего, и, возможно, будущего. Но, увы, в аптечке не было ничего вроде нашатыря, и оставалось лишь ждать, когда гость соблаговолит очнуться сам… или не соблаговолит, но эту мысль Олег отогнал подальше.
Он как можно аккуратнее — все же последний раз делать перевязку его учили в школе на уроке с забавным названием из трех букв — наложил бинт и занялся собой. Кожа на запястьях и щиколотках покрылась волдырями и щипала. Более всего ощущения напоминали те, что оставались в детстве после близкой встречи с крапивой — неприятно, но пережить вполне можно. Так что Олег просто вымылся, а выйдя из душа, не нашел на диване никого.
Сердце пропустило несколько ударов, пока он не догадался: гость обязательно обнаружится в кухне, на своем любимом месте — подоконнике. Бред еще тот, конечно, но Олег с этим смирился. Большего абсурда, чем с ним уже произошел, вообще трудно представить. Главное, он знал точно: никакой ЛСД он не принимал. Да и вообще ко всякого рода стимуляторам Олег был совершенно равнодушен: алкоголь брал его плохо; табак не вызывал вообще никаких ощущений — с тем же результатом, что и от выкуренной сигареты, по загазованному проспекту пройтись можно; что-нибудь крепче приводило к неизменной ночи с «белым другом» и твердому обещанию «больше никогда», данному разобиженному на хозяина желудку.
Парень действительно обнаружился на подоконнике. Сидел, уперев подбородок в колено, которое подтянул к груди, и являл собой олицетворение печали. Одет он по-прежнему был только в шорты. Повязка снова окрасилась кровью, но внимания на это он не обращал.
— Ну здравствуй, Птиц, — может, когда обнаружил «гостя» в комнате, Олег еще и сомневался, но точно не теперь.
Тот, кто был человеком и при этом остался птицей, склонил голову к плечу, а Олег подошел вплотную, всматриваясь в темные и совершенно непонятные глаза. Сложно сходу определить, какого они цвета. Поначалу, наткнувшись на вполне обычный грязно-серый взгляд, он даже слегка разочаровался, но тот сразу же расцветили карие пятна, словно некто невидимый капнул на радужку коричневой акварелью. Цвета смешались, и получился зеленовато-болотный. А еще через мгновение тот стал полночно-синим, в котором вновь принялись вспыхивать серые звездочки. И так по кругу.
— Не смотри, — предупредил Ворон. Голос звучал хрипло и сильно напоминал карканье. — Я могу и не хотеть, но заворожу ведь все равно.
Олег был готов махнуть рукой на это предупреждение, но все же отвел взгляд.
— И как мне звать тебя теперь? — поинтересовался он. — Птиц больше не подходит.
Ворон пожал здоровым плечом.
— Корвин? — вспомнив какое-то иностранное прозвание этой птицы, а может и имя книжного героя, спросил Олег.
— А ты вспомни.
— Как мне вспомнить то, чего не знаю?
Ворон пожал плечами и на этот раз слегка поморщился.
— Болит? — спросил Олег, скорее чтобы не молчать, чем стремясь узнать ответ на вполне очевидный вопрос.
— Это неважно. Гораздо хуже, что летать я теперь не смогу долго.
— Ты поэтому в человека перекинулся? — посмотреть со стороны — диалог двух сумасшедших или каких-нибудь ролевиков, но Олегу до этих «со стороны» никогда дела не было. Гораздо больше его сейчас волновал ответ.
— Не только. Твои враги сделали ход, и я смог появиться открыто.
— Враги? — Олег фыркнул. До сегодняшнего дня враг у него имелся только один, да и тот больше тянул на обыкновенного недруга. — А ты оборотень, значит?
Ворон возмущенно каркнул:
— Нет!
— То есть метаморф? В кого угодно превратиться можешь?
— Я птица! — обиженно проронил тот. — И душа у меня птичья. Но если на краткий миг, то могу.
— А в подвале что за монстры были?
— Моры или мары; называй уж, как больше нравится, в этой местности что «а», что «о» — едины. Вся подобная нечисть от одного корня — кошмары, мороки, замороши, кикиморы, черноморы, мрази, мраки, марева, измороси, уморы, заморочки… И все они — порождения одной единственной Моревны.
— Кого? — Олег даже икнул. Он мог поверить в вампиров, оборотней, да какую угодно гламурную киношную нечисть. Нечисть эта казалась вполне привычной, и если бы сошла с экранов кинотеатров в реальный мир — скорее всего, даже не напугала бы. Однако его решили пичкать ничем иным, как совсем уж бабушкиными сказками.
— А чего ты так подскочил? — фыркнул Ворон. — У тебя со смертью давняя вражда, вечно она хотела тебя со свету сжить, да не подвластен ты ей, оттого и Бессмертным зовешься.
Олег икнул снова и, поискав ногой стул, едва не сел мимо него прямо на пол.
— Это ты меня только что Кощеем обозвал, что ли?
— Ну… — Ворон смерил его долгим взглядом, — в полон тебя еще никто не брал, так что и пленником величать ни к чему, — и, поняв, что собеседник смотрит на него совершенно остекленевшим взглядом, все же пояснил: Кощей — это пленник, прямой перевод с древнего языка.
Олег угукнул и впервые пожалел о том, что не держит в квартире спиртного.
— Я осенью родился, знаешь ли.
— В день первого снега, когда все живое впадает в спячку, готовясь к зиме. Самое твое время.
— Я родился, — с нажимом повторил Олег.
— Разумеется, — Ворон встряхнулся и нахохлился. Как он сумел это сделать в человеческом виде — загадка. — Если бы ты возродился в прежнем теле, то все помнил бы, но при этом выглядел… ну очень непрезентабельно. Сложно стать красавцем, если сгорел, а прах по ветру развеялся, однако сущность есть сущность, ее не укроешь.
— И… как?
— Как обычно, — Ворон усмехнулся, — пепел полетал-полетал по ветру, облаком обратился да дождем обратно на землю пролился, а там матушка твоя будущая проходила, аккурат на твоем названном отце женатая. Говорила она больно много, и сама не заметила, как проглотила одну из дождинок.
Олег непроизвольно сглотнул.
— Вот и чего ты так смотришь? — вздохнул Ворон. — Сказки почитай. Чуть ли не у каждой второй девки приплод появлялся после того, как они что-то не то выпили или съели, думаешь, просто так? Обычная практика.
Вообще-то Олег полагал, что практика эта была самой обычной в связи с традицией возлежать в Иван-Купальскую ночь в стогах, но благоразумно решил промолчать по этому поводу.
— А ты как? Тоже бессмертный?
Ворон вздохнул.
— По твоей вине, между прочим. Аккурат перед своею якобы погибелью ты меня живой водой напоил, а потом мертвой опрыскал, я и заснул. Долго проспал и только недавно пробудился. За годы, что минули, все твое царство в упадок пришло, зверье, мары с морами да чудо-юда всякие распоясались и начали в Явь проникать. Уж и не знаю, как люди своими силами последнее нашествие одолели, до сих пор под ногами могильники, от которых никакой храм выдуманному богу не спасет, да и не верят уже люди пришедшей с востока дряни.
Олег молчал, переваривая. Было странно, но не более того. Биться лбом о стены и просить вызвать санитаров он не собирался. В розыгрыш тоже не выходило поверить: моры на глюки, может, и тянули, но переодетыми актерами точно не являлись.
— А дальше ты скажешь, что земля на самом деле плоская и стоит на трех слонах и черепахе?
— Земля по форме — яблоко, а по сути — яйцо. На поверхности желтка мы живем. Белком, что в постоянном движении пребывает, дышим, а за скорлупой, которая на самом деле очень тонка, воды вселенского океана плещутся, и само яйцо возлежит в них или висит — это уж как тебе больше нравится.
Олег посмотрел на глобус. Тот стоял на углу кухонного шкафа, сколько Олег себя помнил: идеально-круглый и этим неправильный. Потому что реальная земля — геоид, сплюснутый с полюсов, — действительно по форме больше походила на яблоко.
Глава 3
— И что у меня за вражда со смертью?
— С Моревной? Ненавидит она тебя за то, что живую и мертвую воду от нее прячешь. Смерть-то сама смертна — это кара ее за то, что чужие жизни отнимает, а ты вдобавок еще и показательно бессмертен и яйца волшебные имеешь: откусишь с острого конца — на десять лет помолодеешь, с тупого — постареешь. В общем, еще тот удар по самолюбию.
— А в сказке были яблоки… молодильные, — отстраненно заметил Олег.
— То в прилизанном варианте. К тому же чтобы не объяснять, кто именно эти яйца несет.
Олег открыл было рот, чтобы спросить, но быстро закрыл: есть вещи, о которых лучше не узнавать. От слова: вообще!
— Марья Моревна, прекрасная королевна, — припомнил он из детства.
— Вот видишь, вспоминать начал, — обрадовался Ворон. — Только Марья — это уже наносное.
— Не стал. Просто сказку знаю.
— В таком случае ты еще и в курсе того, что сила твоя именно в воде: пока дурень не напоил, висел на цепях как миленький, — Ворон мотнул головой, отчего черные волосы рассыпались по плечам. — К слову, Моревна — еще не все. Макошь тебя тоже недолюбливает, но только в правянской ипостаси: она судьбу плетет, а ты ей неподвластен, потому как нет смерти, и судьбы тоже нет. Однако она понимает, что без хозяина все в совсем рухнет да развалится, и потому мне недавно помогла.
Олег покосился на стену, за которой располагалась квартира Янги Яновны, совершенно не похожая на избушку на курьих ножках. Кстати, старуха, обладая не самым лучшим зрением, действительно все время что-нибудь шила.
— Тебя искали одновременно и я, и моры. В результате ты сам нашел меня, а моры все равно вышли на твой след.
— Как мне удалось победить?
Ворон усмехнулся и посмотрел раздраженно и вместе с тем одобрительно:
— Просто ты развеял собственный страх, а потом — слуг Моревны.
Олег с удовольствием поверил бы, вот только чувствовал, что от следующих тварей, которых пошлет по его душу некая воплощенная смерть, уже не избавится верой в собственные силы. Рассказываемое странно четко ложилось на его память: словно он повторял когда-то уже заученный материал перед экзаменом. И вместе с этим он по-прежнему оставался собой: Олег Трипетов, студент дневного отделения одного из престижнейших вузов страны, окончивший школу с золотой медалью, никуда не делся. Просто он внезапно стал осознавать себя еще и очень древним существом, которого не иначе как за злодейства лишили памяти, а теперь возжелали если не уничтожить, то посадить в самый глубокий подвал на двенадцать цепей да под семь замков.