стой смертный по имени Бурундай, что, впрочем, не имеет значения, поскольку в этом рассказе он почти не играет никакой роли. Якуб, твой тезка, отступил вместе со своей ватагой в лес. Татары, хоть и были бесчисленной ордой, не погнались за ним, потому что слишком боялись.
Когда шум утих и пыль осела, Нелюдим под своей яблоней приподнял тяжелые от мха веки. За последние месяцы он оброс плющом и прочими лианами, а воробьи устроили себе гнездо в его спутанной шевелюре. Но порой наступает такое время, что даже камням приходится сдвигаться с места. Нелюдим медленно поднялся, смахнул со лба лишайник и плесень, с хрустом расправил одеревеневшую спину и вырвал запущенные в дерн корни.
Но он не спустился на поле боя, где татары выставляли напоказ вбитую в копье голову Сумракорода. И не отправился он ни в Змееград, ни в леса искать Якуба.
Нелюдим ушел под землю, потому что почувствовал, как дрогнуло сердце Змеиного Короля. По Бескидам пробежала дрожь, зашумели травы на полонинах, засвистел ветер в ветвях священных буков. А Нелюдим знал, что сердце дрогнуло оттого, что было украдено. И знал змеиный сын, кто украл это сердце.
Чтобы спуститься в подземный мир, нужно либо умереть, либо пробить сплетение корней и толщу земли – такой плотной и глинистой здесь, в горах, полной костей древних существ и камней, что много веков назад приволок сюда великий лед. Но земля знала Нелюдима и любила его за совершенную каменную неподвижность. Она знала запах его тела и ритм его сердца. Потому Нелюдиму не пришлось ни умирать, ни прорываться через слои мира, чтобы чрево земли разверзлось для него удобной пещерой.
Он уходил все глубже и глубже. Он брел по широким туннелям и запутанным коридорам, выдолбленным водой в земной черноте, где корни деревьев, бледные и тонкие, как волосы старца, свисают со сводов. Он проходил мимо подземных озер и ручьев, через гроты, столь же просторные, как кафедральный собор в Тарнуве. Иногда дорогу ему освещали колонии странных грибов и светящейся плесени, но чаще он брел во мраке, черном и бездонном, как тьма до начала времен. Но Нелюдим не нуждался в свете, потому что стал похож на камень. На подземных тропах он встречал пауков, кротов и других таинственных существ, не имевших названия. Видел он и мертвых. Ибо Змеиный Король заботится о тех душах, что попали в страну мертвых до того, как в эту часть мира явился истинный Бог, а также о душах тех, кто по разным причинам Бога не познал.
Именно в стране мертвых встретил Нелюдим Алла-акбу. Божество бродило во мраке с сердцем Змеиного Короля, спрятанным в груди. Все подземные существа уходили с его дороги, потому что Алла-акба страшнее дьявола. Наверное, поэтому он никому не позволяет смотреть на себя, и никто не создает его образов, даже те, кто его почитает, – распутные турки и уродливые жиды.
– Жиды не поклоняются никакому Алла-акбе, – протестует Якуб.
– О, ты больше всех знаешь о жидах.
– Я работал у одного. Он был хорошим хозяином. Рубин Кольман, но мы его прозвали Колькопф, айнеклайнемитешмок.
– Посмотрите на него, сначала у жида, теперь у ведьмы, – хихикает кот. – И ты думаешь, этот твой Рубин айне-клайне-в-портки-срайне признался бы тебе, что он поклоняется Алла-акбе?
Якуб не знает, что и ответить, а Черныш гордо напрягает хвост, словно молчание Якуба было бесспорным доказательством вины старого Рубина.
Нелюдим бесшумно двинулся вслед за Алла-акбой. Плотно укутанный в кокон слов, полученных от Бога или кого-то очень похожего на него, он был для татарского божка невидим. Даже если Алла и видел его, то считал просто еще одной душой, заблудившейся в подземном мире.
Так они вышли на поверхность к лагерю татар, и никто даже не понял, что Нелюдим идет за Алла-акбой. И только когда божество остановилось перед вождем Бурундаем и принялось засовывать ему кишки обратно в живот, распоротый мечом Якуба, Нелюдим произнес:
– Алла-акба.
Все замерли, и над лагерем повисла тишина. Алла-акба скривил свою слизне-лягушачью морду и выпустил пар из ноздрей.
– А ты кто, болван? – проквакал татарский божок.
– Я Нелюдим. Я пришел забрать то, что ты украл у Змеиного Короля.
Алла-акба насмешливо захохотал, и вскоре от смеха взревели все татары. Казалось, что даже их быстрые кони ржут от потехи.
– Ой, держите меня, а то у меня кишки снова вывалятся наружу! – Бурундай схватился за перевязанное брюхо. – Какого рыцаря без доспехов послал король гор!
– Сраный ваш король. Сердца мы не отдадим, но ты можешь передать другой подарок для старого гада. – Один из атаманов выскочил вперед, спустил на глазах воинов свои портки, выставил зад и высрался перед Нелюдимом, громко пукнув к всеобщей радости татар. – Вот и дар, достойный твоего короля!
– Я пришел к тебе, Алла-акба, а не к ним, – невозмутимо ответил Нелюдим. – Отдай сердце, или я буду драться с тобой.
– Вали отсюда, парень, вприпрыжку, а то тебе несдобровать, если нам наскучат твои шутки. – Божок плюнул парню под ноги, но тут заговорил Бурундай:
– Эх, Алла-акба, доставь нам радость! Выйди на бой, покажи этому засранцу!
– Покажи ему! Покажи! – заорали татары.
Алла-акба прищурился. Языческим богам приходится слушать своих последователей – от них зависит их сила. Поэтому божок нехотя взял из рук одного татарина кистень и бросил его Нелюдиму. Парень ловко схватил оружие и внимательно осмотрел его. Это была просто конская челюсть, привязанная ремнями к концу буковой палки – ни красоты, ни хорошей балансировки. Нелюдим махнул кистенем на пробу раз и другой.
– Ты боишься меня, Алла-акба, раз даешь мне такое оружие?
Алла-акба покраснел, но татары захлопали и одобрительно завыли – среди них мужество считается величайшей добродетелью. Сам Бурундай поднялся со стоном и вручил Нелюдиму свою великолепную саблю из дамасской стали, легкую, как ивовый прут, но острую, как коса в жатву.
Яростный рев Алла-акбы прорезал воздух. Божок кинулся на Нелюдима, как гадюка во время охоты; размахнулся саблей, щелкнул пастью – и ничего. Нелюдим стоял в трех шагах. Алла-акба снова прыгнул снова, а потом еще раз, и еще. И всякий раз его противник чудесным образом оказывался в стороне от линии удара.
– Эй, Алла-акба! Ты запрещаешь нам пить напитки крепче кумыса, а сам пьян! – воскликнул Бурундай, вызвав лавину смеха.
– Замолчи, а то будешь следующим. – Божок облизнул жирные губы и вывел коварный удар, которым уложил не одного дерзкого фехтовальщика Востока и Запада. Но Нелюдим, окутанный словами, которые дал ему Бог или кто-то очень похожий на него, успешно парировал удар.
Ибо Нелюдим умел благодаря этим словам заглядывать за пределы времени и видел каждое движение Алла-акбы задолго до того, как божок успевал о нем подумать. Мерзкое татарское божество сопело и тяжело дышало. Оно рубило и хлестало вслепую, но Нелюдим всегда оказывался на шаг впереди его мысли. Этот сопляк водил за нос великого Алла-акбу, которому поклонялся сам верховный хан на далеком Востоке! Татары уже не смеялись. Они молчали, и божок чувствовал на себе их взгляд.
Алла-акба устал от этой долгой борьбы, которая все длилась, но никто не получил даже царапины. Он остановился, чтобы собрать все свои божественные силы и разорвать Нелюдима в клочья, но тот вдруг ударил снизу и вспорол Алла-акбе грудь, с хрустом отделив ребра от грудины. Божество пошатнулось, пустило изо рта кровавые пузыри, а Нелюдим свободной рукой вырвал у него из груди сердце – змеиное сердце.
Оно было прекрасное, все поросшее пестрыми перьями, как хвост молодого петушка. Парень некоторое время смотрел на него. Большой, непобедимый Алла-акба упал к его ногам, а татары застыли в оцепенении. А потом они один за другим упали перед Нелюдимом ниц.
– Змеиное сердце исполняет желание того, кто его добудет, но теперь вы исполните мое, – сказал сын Змеиного Короля, который вовсе не был его настоящим сыном. – Вы освободите всех пленных, которых взяли в ясыр. Сегодня же вы покинете эти горы и никогда больше не вернетесь. Если же вы вернетесь, то умрете от моей руки. Я Нелюдим, сын Змея.
– О, светлейший господин, лицо которого затмевает сияние самого Солнца, – произнес Бурундай. – Дай слово нам, недостойным, жалким псам, что нам не причинят вреда, и мы освободим пленных и вернемся в Орду, хоть прямо сейчас. Дай нам немного времени, потому что держим полон в долине по ту сторону горы.
Нелюдим кивнул в знак согласия.
– Хорошо, даю вам слово. Теперь уходите, но не задерживайтесь.
С этими словами Нелюдим оставил татар и снова спустился под землю, чтобы отдать Змеиному Королю его сердце. И отец, который не был его отцом, облегченно вздохнул и пошевелился в своем вечном сне.
– Мой Возлюбленный сын, – сказал он, и деревья в Бескидах зашумели от его голоса. Ведь когда Змеиный Король говорит, его голос слышен в шуме карпатских буков.
А тем временем Якуб со своими бойцами обрушился на татар, идущих через лес, чтобы освободить пленных. Татары, потрясенные горестным поражением Алла-акбы, двигались беспорядочной толпой, не соблюдая осторожность. И никого из них не осталось в живых. Якуб всех до единого перебил. Только Алла-акбе вроде бы удалось скрыться в облике петуха или, возможно, кота – по-разному об этом говорят. Якуб не знал о слове, данном Нелюдимом, а даже если бы и знал, то вряд ли бы принял его во внимание – даже хамы в Бескидах знали, что Нелюдим глуп, а что значит обещание дурака? Во главе ликующих мужчин, женщин и детей, освобожденных из татарского плена, двинулся Якуб к Змееграду. Его встречали как короля, вернувшегося из победного похода.
На следующий день под яблоню Нелюдима пришла Магура. Нелюдим, как и прежде, сидел там, вновь погруженный в слова, полученные от Бога или от кого-то очень похожего на него. И желал он только одного – чтобы его оставили в покое и позволили превращаться в пень и обрастать мхом.
– Якуб, парень из хамов, разбил татар и освободил наших людей из плена, – сказала Магура после долгого молчания, когда стало ясно, что ее брат не заговорит первым.