Давай выпьем еще, сынок.
Ты спрашиваешь, что с ведьмой? А ничего. Она ушла утром. Потом мы долго не разговаривали, ой, долго. Так получилось.
Чего ты так скривился? Не притворяйся, я все вижу. Притворство ведьме своей оставь. Я плохой человек, ненавижу ложь. Я же вижу, как тебя перекосило. Нет, правда, с чего это? Хочешь знать, спали ли мы вместе? Ты дурак, Куба. Сам на этот вопрос ответь. И не удивляйся: для ведьмы это нормально – дела жопой улаживать.
Прошло совсем немного времени, и хамы полюбили ведьму. Ну, потому что как тут не полюбить, когда она лечит не только душевные раны, но и больные кости, и колтун, и понос, и золотуху, а еще помогает забеременеть тем бабам, которые этого желают, и не забеременеть тем, которые этого не хотят. Так кому после этого нужна Соломонова мудрость? Даже девки больше не хотели греть мою постель, во всяком случае, уже не больше одной за раз.
Как-то раз отправился я к хате колдуньи. Наступили сумерки, и лес наполнялся мраком и туманом. Ночные твари, живущие во тьме, выползали из-под кустов и садились на ветви деревьев. Казалось, их больше, чем обычно. Их шепот был различим в вечернем шуме, но они не осмеливались беспокоить меня. Святой муж остается святым мужем, пусть даже его прогнали взашей и надрали задницу, на нем лежит печать для тех, кто умеет смотреть. Только одно крайне наглое существо коснулось меня когтистым крылом и попыталось вцепиться мне в волосы, но я отогнал его словами, которым некогда меня научил в монастыре Бог или кто-то очень похожий на него. В зарослях папоротниках я наткнулся на пару хныкающих деток-призраков. Они жались друг к другу, один сосал большой палец на ноге. Я отправил их в загробный мир; пусть займутся ими там по-своему, если загробный мир вообще существует. А попадут ли они в рай, или в ад, или в какой-то иной бездонный лимб – не мое дело. Главное, чтоб не бродили они по свету, это больше не их место. Повозился я немного с этими марами, и к тому времени, как я закончил, окончательно стемнело.
Я не собирался, говоря по правде, заходить в дом ведьмы. Но ночной лес путал мне тропинки, а может, свою роль сыграли и несколько солидных глотков лунной настойки. Мне же стало жаль этих деток-мар, которых люди считают ангелами, и от этой жалости мне пришлось выпить. Ну, не важно каким образом, но я все-таки к ведьме попал. Огни в окнах ее дома светили, как маяк во тьме. И я пошел на них, хотя знал, что нельзя доверять огням в лесу.
Иду, смотрю. На пороге полулежит мужик, тупо уставившись в ночной мрак, – в странном оцепенении, подобно лошади, которую привязали к забору на целый день, или цепной дворняге. Рядом валяются баклажка и почти выкуренная трубка. Нюхаю. Думаю, это белена с маком. Кажется, так и есть. Заглядываю в дом – и тут же крещусь, один раз по-римски и, чтоб наверняка, три раза по-русски.
На кровати, немногим чище моей, два рогатых черта трахают бабу, весьма хорошенькую и еще молоденькую. У одного черта оленьи рога, а у другого рожки маленькие, покрытые тонкой кожицей, и большое брюхо. Саму бабу я узнал с трудом, потому что ее лицо выражало ту же деревянную тупость, что и у мужика за порогом. Однако я вспомнил ее. В свое время она приходила ко мне: якобы уже третий год пытается со своим мужиком заиметь ребенка, и ничего; и пусть бы уж дочь была, не обязательно сын, хотя с дочерью, как известно, больше печалей, – но лишь бы была. Но что я, Илья-пророк? Чудесным образом ребенка я ей не сделаю, а нечудесным она не соглашается, потому что замужем, а какую-никакую порядочность даже святой муж должен иметь.
Я пячусь назад, а там ведьма. Несет пучки трав в одной руке и кремневый серп в другой.
«Что, святой муж, не присоединишься?» – улыбается, как змея.
«Что здесь, мать твою, происходит?!» – спрашиваю я вежливо.
«Я помогаю людям, – она отвечает. – Так, как умею. Они хотят ребенка, будет ребенок. Пришли вчера, пришли сегодня, завтра тоже придут. Чтобы наверняка получилось».
«Они знают?»
«А какое это имеет значение?»
«Этого не должно быть, – качаю я головой. – Не таким образом».
«Откуда тебе или мне знать, как должны происходить подобные вещи в мире?»
«Да иди ты на хер со своим ведьминым мышлением», – говорю я и делаю солидный глоток из фляги. Сивуха хороша против чар – проясняет мысли в голове. Не обращая внимания на ведьму, я тормошу лежащего у порога бедного хама:
«Эй, проснись! – зову. – Черти твою бабу жарят!»
Ничего. Даже пинки не помогают, мужик водит по сторонам грустным собачьим взглядом. Меня распирает зенки эти ему выколупать. Ведьма смеется за моей спиной, и это очень злой, вороний смех. Я бы, конечно, вдарил этой сучке, но смотрю, а тут передо мной вырастает этот толстый лохматый черт. Ростом он в две сажени, голова большая, дыхание собачье, а член – как моя рука.
«Неславка, а это что за придурок?» – говорит.
Я хотел было прогнать его словами, которым научил меня Бог или кто-то очень похожий на него; я знаю, что мог бы, это сработало бы. Но слова путаются в голове, путаются и разлетаются от страха, потому что черт – это все-таки черт.
Ну как это, что дальше? Я рванул в скит со всех ног. Вот что дальше. Лес путал тропинки, призрачные огни преследовали меня, и прочие лесные духи, которых не должно быть, но они все-таки есть, гнались за мной по пятам. Я едва в штаны не наделал. А как добрался до дома, уже рассвело. Я захлопнул дверь, схватил четки и рухнул ниц перед иконой Николая Угодника, или кого там, не знаю, потому что по-русски написано. Черт его знает, главное, что святой. Вон та икона на стене. Да знаю я, что ты ни читать, ни писать не умеешь, потому что ты бедный безземельный хам. Ведьма, между прочим, могла бы тебя грамоте обучить, вместо того, чтобы превращать в деревья, в кошек и хер знает во что.
Откуда я знаю? Хи-хи-хи. Следи за тем, что рассказываешь Чернышу. Он хитрец и лжец, к тому же болтун первостатейный, язык у него длиннее хвоста.
Откуда он взялся, спрашиваешь? А сам притащился без спросу в один прекрасный день. Наверное, водки ему захотелось – не верю, что так, от доброго сердца. Но знаешь, не все лесные духи тянутся к ведьмам; некоторые не брезгуют отшельниками и монахами. И не каждое древнее божество – враг Исуса Креста, но понять это трудно, а потому лучше не связываться с ними.
Это Черныш рассказал мне, что ведьма крадет молоко. Не кривись. Всем известно, что ведьмы на молоко очень падки, к тому же они кормят змей своей грудью. У них не бывает много детей, только одна дочь, потому груди у ведьм быстро высыхают. Вот они чарами и забирают молоко у кормящих баб, а те, кто похитрее, еще и у скотины: у коров, овец и коз. В Черногрязье на западном берегу Вислоки жила, говорят, когда-то ведьма, что отнимала даже птичье молоко у кормящих голубей; так оно и было.
Чернышу случается и добрые дела делать, хотя и случайно. Например, прежде он охранял семью Пекликов, Анну и Йоякима. Сам, по собственной воле. Я долго себе голову ломал, почему именно их. Может, наперекор ведьме, потому что она отчего-то их невзлюбила, особенно Йоякима, возможно, за то, что они Божьи люди. Сдается мне, что симпатия Черныша как-то связана с хвостом Анны. Ну да, с хвостом. Старики, которые помнят ее с детства, об этом хорошо знают, но сейчас ее хвоста никто не видит, кроме Йоякима. Говорят, в жилах таких уродов течет кровь бесов. Такие дети – доказательство того, что черт запутался под юбкой у матери или у бабки. Черныш, похоже, думает, что она ему какая-то дальняя родня. Вот дурак.
Ты спрашиваешь, почему тогда Пеклики отдали его ведьме? Да, ты, наверное, уже знаешь, что ведьма ничего не делает даром и от доброго сердца, и что у каждого заклятья есть своя цена. Пришлось и Пекликам ее о помощи просить, потому что они давно уже пытались завести ребенка, и ничего. Я немного удивляюсь им: люди они добрые и благочестивые, но коли человек Бога всем сердцем просит, а тот – ничего, то приходится искать другие пути. Нет ничего на свете, чего можно желать больше, чем ребенка. А что было потом, известно. Пришла ведьма за оплатой, увидела Черныша, понадобился он ей, вот и взяла.
А при чем тут Нелюдим? Хочешь сказать, что Нелюдим – это я? Это Черныш тебе этой чепухи намолол. Слушай его больше, и недостатка в сказках у тебя никогда не будет. Правда только в том, что на том месте, где у ведьмы стоит дом, много веков назад был город, которым владел колдун с таким именем. Он продал душу дьяволу, и сегодня от него осталось только воспоминание в сказках старых баб. В лесу еще можно отыскать остатки оборонительных валов. Странно, что ты до сих пор их не заметил. Тебе бы не помешало немного побыть в монастыре. Ты бы там развил наблюдательность, научился бы смотреть и слушать, больше бы вещей начал замечать.
На твоем месте я бы поостерегся ведьмы. Молодой ты, а молодые часто лезут со своими чувствами туда, куда не нужно, а потом расхлебывают горе и страдания. Сердце сердцем, но тела тоже привязываются друг к другу, и очень тяжело бывает, если в выборе они ошибаются. Можно и без сердца привязаться к кому-то.
Чему ты так удивлен? У меня хороший слух, а твоего сердца я не слышу. Даже неинтересно, что ты с ним сделал. Наверняка глупость какую-то. А раз отданное сердце потеряно навсегда. Ты, кажется, уже знаешь об этом. И верно, ты странствуешь по миру в поисках нового сердца. Ты будто возвращаешься домой. Как сказал один языческий мудрец, сердце – это дом человека. И то же повторил за ним один монах из Германии, за что его чуть не сожгли на костре. Послушай моего совета: брось ведьму к чертовой матери, пока не поздно.
Есть такая история о страннике, который возвращался домой с войны, но, встретив на своем пути ведьму, пробыл на ее острове много лет. Такая уж им роль отведена – отвлекать от цели, чтобы человек оставался на месте и думал, будто так и должно быть, будто это настоящая жизнь. Может, ты еще найдешь свое сердце, но, отказавшись от поиска, ты засохнешь, и останется от тебя только оболочка, а изнутри выжрут тебя черви и плесень. Думаешь, что ведьма захочет тебя такого, старого и пустого? Она уйдет, когда в тебе уже ничего не останется, только ее и видели.