Плохой Человек ответил словами простой молитвы, молитвы сердца, и Якуб изумился. Он стиснул зубы, сжал кулаки.
– Вы все меня за дурака держите? – прошипел он, едва сдерживая гнев. Он чувствовал себя обманутым и осмеянным, гнев кипел в нем, так что едва пар из ноздрей не шел. Шеле захотелось смазать с лица отшельника кулаком улыбку. – Если это и есть твое оружие, то оставайся здесь гнить в этом лесу и упейся до смерти!
– Лучшего оружия нет, – грустно ответил Плохой Человек, но Якуб уже пошел прочь, даже не попрощавшись и не выпив на посошок. Старик сгорбился, сжался и почесал лысеющий череп. – Другого оружия вообще нет.
XXXII. О стране тьмы
Сказывают, что Якуб ушел под землю, не имея иного оружия, кроме заткнутого за пояс ножика для древесины.
Шеля вновь спустился по крутой лестнице, освещая себе путь наспех сооруженным факелом. Факел этот жутко коптил, обжигал лицо и вместо того, чтобы разгонять мрак, вытягивал только наверх уродливые тени. Но это был хоть какой-то свет.
Якуб уже представил себе, что задохнется, что масса земли рухнет на него и похоронит заживо, но неожиданно очутился в небольшом погребе. Деревянные полки, вспухшие от влаги, прогибались под тяжестью банок, бутылей и глиняных горшков. У стены громоздились закатанные бочонки. Якубу показалось странным, что отшельница устроила кладовку так глубоко под землей.
Внимательно осмотревшись, он заметил, что стены сложены из старого камня, пожалуй, столь же древнего, как и руины Глодоманки к югу от Эмауса. Подземелье явно появилось в очень давние времена, намного раньше, чем была построена хижина Славы.
Отшельницы здесь не было, но в противоположной стене виднелась приоткрытая, полусгнившая дверь. Якуб со всей силы толкнул ее. Дверь сразу не хотела открываться, но затем петли застонали, заскрипели и сломались.
За дверью уходила вниз еще одна лестница, уже не такая крутая, а за лестницей открывались новые подземелья; от них уходили туннели, дышащие гнилой духотой, спутанные, как клубок спаривающихся змей. Коридоры были то выложены камнем и увенчаны изящными сводами, то высечены в песчанике, а порой просто выдолблены в земле и кое-как утрамбованы; стены там были увешаны паутиной и полны червей, а с потолка свисали корни деревьев. Якуб снова и снова звал Славу, уже не надеясь, что она ответит. В подземелье голос мгновенно исчезал в смолистой тьме сразу за кругом зыбкого света, отбрасываемого факелом.
Наконец, когда Шеля в очередной раз выкрикнул имя отшельницы на развилке коридоров, где-то далеко за спиной послышалось тяжелое грохотание, будто что-то скользило по земле. Испугавшись, Якуб бросился в ближайший туннель. С тех пор он бродил молча, но ему постоянно казалось, будто он слышит отдаленные звуки, скрип и скрежет.
Это корни передают звуки деревьев. Наверху, наверное, дует ветер. Так он говорил себе, когда от страха в жилах стыла кровь и хотелось сорваться и с криком броситься вперед.
Должно быть, прошло много времени, а может, и мало, когда юноша добрался до просторной части подземелья. Своды здесь были выше, а комнаты больше напоминали церковные склепы, чем подвалы. Свет факела отражался в гладко отполированных колоннах, держащих невидимые во мраке перекрытия. В одном из таких залов Якуб заметил разноцветную роспись, на которой были изображены рыцари на стройных драконах, сражающихся с косоглазыми татарами. Рассматривая фрески, Шеля не смотрел под ноги, пока неожиданно что-то под ними не заскрипело.
Он отпрыгнул назад и посветил себе факелом: пол весь был усыпан костями, черными скелетами людей и хрупкими хребтами змей. Мертвые были повсюду. Многие лежали вповалку, словно пали в бою; другие же покоились на катафалках и в настенных нишах. Одни истлели уже от старости, едва тронешь – рассыпаются в труху, другие все еще были покрыты серыми ошметками плоти. Нашлось даже несколько совершенно свежих, и казалось, будто они просто спали.
Хмурые черепа пялились на Якуба удивленными глазницами, и Шеля попятился назад. Вдруг он услышал за спиной странные голоса, похожие на журчание лесного ручья или шелест засохшей листвы. В коридоре, откуда он пришел, горел зеленоватый свет.
Якуб не раздумывал. Он нырнул за ближайшую колонну, растоптал факел и прижался спиной к холодному камню. Он благодарил Бога и всех мелких божеств, которые слушали его в этот момент, что у него нет сердца и приближающиеся существа не могут услышать его биение.
Твари проходили за его спиной. Их тени плясали на стене, огромные и пятнистые; тяжелые шаги и голоса, журчащие на нечеловеческом языке, раздавались во мраке. Якуб смотрел на тени, скованный страхом, как мышь под взглядом гадюки, и боялся закрыть глаза.
И когда бледно-зеленое сияние падало на мертвых, те, у кого еще было хоть немного плоти, поднимались на локти и обращали взор прямо на шествие таинственных существ. Те же, у кого глаза сгнили или были съедены червями, высоко поднимали головы и обнюхивали, как собаки, потому что нюх старше зрения.
– Пора, – говорили одни.
– Нет, еще не пора, – отвечали вторые. – Продолжаем дальше мертветь.
Шествие за спиной Якуба подходило к концу, зеленый свет рассеивался, голоса не стихали, и повсюду слышался лишь однообразный шелест. Один из мертвецов поднялся из катафалка, огляделся по сторонам и впился высохшими глазницами в Якуба.
– Ты нам расскажешь, – прорычал он и приблизился к юноше медленным шагом, словно от долгого лежания у него затекли конечности.
Он стоял близко, очень близко, на расстоянии вытянутой руки. Вздутый живот лопнул от пупка вниз, из раны сочились темные трупные соки и выглядывала усатая морда рака, а каждый шаг умершего сопровождало тихое пердение. Под шеей у него раскачивался зоб, и по этому зобу и по раку в животе Шеля узнал мертвеца.
– Скажи, Куба, нам пора вставать?
И тут парень взвизгнул, а потом заверещал так, что в ушах задребезжало. Со всех ног он помчался туда, откуда пришел. Под ногами хрустели кости, и казалось, что мертвые руки хватают его за икры. Краем глаза Якуб увидел последнюю фигуру в светящейся процессии, странную и змееподобную. Но Шеля летел сломя голову, куда глаза глядят. Лишь бы подальше от трупа Старого Мышки.
Он спотыкался на каждом шагу в извилистых, погруженных во мрак коридорах. Правой рукой он держался за стену, некоторые боковые ответвления пропускал, а в другие вбегал, выбирая наугад. Его гнал вперед панический страх, что мертвые следуют за ним. В ушах бешено стучала кровь.
Тоннель, по которому Якуб бежал уже давно, пах землей и глиной, а затянутые паутиной стены осыпались под пальцами. Прошло какое-то время, и во мраке стали различимы очертания свисающих с потолка корней. Шеля подумал, что зрение привыкает к темноте, но под землю не смог бы попасть даже самый слабый, рассеянный свет. Через мгновение он понял, что это корни светятся и наполняют подземелья сероватым сиянием.
Якуб сделал паузу, чтобы успокоить дыхание. Он настороженно навострил уши, как кролик, но ни малейший звук не выдавал погони и преследования. Издалека доносилось только журчание текущей воды. Шеля двинулся в ту сторону, но в этих запутанных коридорах ему не скоро удалось найти подземный поток. Вода была черной и ледяной и несла с собой песчинки. Якуб двинулся вдоль русла, надеясь, что поток выведет его наружу. Он уже почти отказался от надежды найти Славу в этом лабиринте.
Ручей струился по круто уходящему вниз коридору, шириной каких-то три шага. Якуб продвигался медленно, хватаясь за свисающие сверху светящиеся корни, потому что вода заполняла почти все дно и возле стен мало оставалось места, чтобы уверенно поставить ногу. Шаг за шагом, шаг за шагом – шум ручья усиливался, пока, наконец, не перешел в грохот. Якуб дошел до водопада.
Поток не выводил наружу. Он падал в глубокое озеро на дне просторной пещеры. Противоположный берег тонул в черноте, а стены поросли светящимся мхом и разноцветным лишайником. Из этих зарослей торчали споры, а может, плодовые тела, похожие на большие маковые коробочки. Самые зрелые из них то и дело отрывались от тонких ножек и поднимались в воздух легко, как семена одуванчика.
Шеля осторожно спустился по естественным ступеням – корням. Мох на дне грота был выше колен и пах свежим весенним лесом. Бархатные плошки лишайника при легком прикосновении испускали пыльцу, похожую на ту, что покрывает крылья бабочек. Якуб бродил, широко раскрыв рот, в сероватом, словно осеннем сиянии, и ловил летящие шарики. Кожура плодов легко отслаивалась, обнажая сочную, липкую мякоть. Юноша помнил, что ничего не следует есть в волшебной стране, но он был так голоден, что долго не раздумывал. Плоды имели вкус залежалых яблок, а от сока слипались пальцы.
Внезапно налетел ветер, неся с собой запах хлеба и жарких полей в зените лета. Якуба охватила сонливость, и не было сил даже задуматься, откуда этот ветер под землей. Он удобно устроился в нише на уступе и закрыл глаза.
Хотя Шеля очень устал, ему не удалось погрузиться в глубокий сон, он только задремал, как заяц на меже. А может, он и спал, но ему снилось, что он не спит. Якубу померещилось, будто кто-то пришел за ним в таинственную пещеру и теперь смотрит на него. Он вскочил и огляделся. На вершине водопада, там, откуда он пришел, шевельнулось нечто большое и корявое. Это могла быть игра теней в рассеянном свете, но Якуб знал, что нет.
Не раздумывая, он скрылся в глубине пещеры.
Склон уходил вниз, и вскоре юноша увидел перед собой лес. Между деревьями легче укрыться, подумал он. Впрочем, Слава научила его хорошо понимать лес.
Деревья имели рыжую, чешуйчатую кору и густые кроны из темно-зеленых иголок, но так обросли плесенью, что Якуб только по смолистому запаху узнал в них сосны. Росли они густо, но в подземном лесу царил тот же едва брезжущий свет, что и в остальной части грота – растительный покров здесь был покрыт таким же светящимся мхом. Якуб пробирался между соснами и терял свой след в многочисленных ручейках, протекавших по мелким оврагам.