– Но ты не бойся, мы будем рядом, – уверяет Азарадель.
– В полушаге, – добавил Амазарак.
– Доверься нам. Мы могущественные маги.
– Маги? – удивляется Якуб.
– Ну. Нас было когда-то пятеро. – Азарадель сжимает кружку с пивом в черных лисьих лапах и прислоняется к придорожному камню, погружаясь в воспоминания. – Давным-давно, так давно, что человеческая память о тех временах стерлась и размылась, мы жили в счастливых заморских землях. Затем мы прибыли в эти земли, потому что здесь творилось много зла, которое нужно было исправить.
– К тому же здесь было намного интереснее, – добавляет Амазарак.
– Да, и это тоже. Величайший из нас был великим магистром колдовства, и его знания были глубже, чем небо и море вместе взятые. Он был как пан, весь в белом, и его принимали при дворах самых знатных королей и князей. Долгое время он гостил у самого Змеиного Короля. Второй из нашей компании – в сущности, хороший друг, с годами одичал и стал весьма странным. Он поселился в лесной глуши и больше времени проводил в облике волка или ворона, нежели в человеческом. Был и третий.
Амазарак заскрежетал зубами, сплюнул.
– Пил, курил, набивая в свою длинную трубку странную травку, носил серый плащ, будто бродяга какой-то, и постоянно совал нос не в свои дела, – рассказывает Азарадель. – Он то и дело что-то замышлял, использовал других и подчинял себе более слабые умы, вынуждая поступать не по своей воле, а жить так, как ему самому казалось правильным и справедливым.
– Кусок дерьма, – проворчал Амазарак. – Я бы надрал ему задницу, если бы поймал его.
– Говорят, он уплыл за море, когда натворил достаточно бед, во всяком случае, его уже много лет не видели. Белый, самый мудрый, погиб от интриг серого. А бурый, тот, кто больше любил животных, чем людей, пропал без вести. Я думаю, он забыл, что когда-то был колдуном, и теперь он бродит по миру в животном обличье. Из нашего братства остались только мы. Тебе повезло, Куба, что ты встретил нас.
Юноша не отвечает, ибо что ему на это ответить. Не по его это уму: черепахи, колдуны, змеиные заклятья. На мгновенье ему хочется бросить всю эту экспедицию к чертям и вернуться на поверхность, в мир под настоящим солнцем и настоящими звездами.
Только на поверхности его ничего не ждет. Даже Слава. Только смерть и забвение, судьба хама.
Якуб машинально нащупывает на боку саблю.
– Ну, пошли. Я должен стать паном. Потом найду Славу, – так он говорит.
Это кажется ему правильным. Во всех сказках Старого Мышки герою предстояло сразиться в битве, чтобы завоевать красавицу. Якуб как раз оказался в такой истории, и ему нельзя было противиться ее законам. И все же он тоскует по Славе, ее мудрому телу и темному сердцу, и ему так хочется спрятаться в том и другом и больше не иметь никаких приключений.
В сумерках, после целого дня путешествия, Шеля выходит на несколько шагов за пределы лагеря. Почти все солнца уже зашли, осталось только одно, маленькое и красное, больше напоминающее яркую звезду над раскаленным горизонтом. Воздух становится легким и ароматным. Долина у ног Якуба и разбросанные в ней деревни только и ждут, чтобы к ним спустились. Змеиная страна выглядит спокойной и сытой; он мог бы поселиться здесь со Славой, когда найдет сердце, и все сказки закончатся.
Змеиный народ издалека ничем не отличается от обычных крестьян. От него не исходит угрозы. А если бы даже и исходила – Шеля уже не ребенок, он может за себя постоять. Он тянется к рукояти сабли, но тут же отдергивает руку, чувствуя на затылке подозрительный взгляд слепого кота. Якуб оглядывается – так и есть, греется у огня, смотрит на юношу желтыми, злыми глазами. Мысль о побеге, пусть и мимолетная, быстро улетучилась из головы Якуба. От чертей никуда не деться. Они подозрительны, и им нельзя доверять, но без них он погибнет.
Так размышляет Якуб. За каждым человеком следуют какие-то черти-хранители.
XXXV. О змеином сердце
Сказывают, что в недрах страны Змеиного Короля, на самом дне, находится море. Это море действительно соленое и настолько большое, что другого берега не видно. Зеленые волны с грохотом разбиваются о скалы, и на вершине одной из утесов стоит монастырь отшельников.
Монастырь старше самых старых зданий, возведенных человеческой рукой, старше руин Глодоманка и замка на горе Святого Мартина в Тарнуве. Так говорят черти, а черти разбираются в подобных вопросах. Домики монахов, похожие на каменные ульи, облепили всю черную скалу. Некоторые из них висят над крутым обрывом; кажется, они вот-вот оторвутся и рухнут в бушующее море. Кое-где в скале пробиты выходы из небольших пещер, то ли естественных, а то ли созданных руками разумных существ. Многие домики и гроты соединены между собой каменными лестницами без перил и тропинками, такими крутыми, что от одного взгляда кружится голова. Якуб вглядывается в эти бесчисленные гроты, почти ожидая, что вот-вот из них покажутся какие-нибудь диковинные насекомые, огромные пчелы или крылатые муравьи. В подземном мире есть собственные подземелья.
При взгляде издалека монастырь кажется мертвым. Однако если присмотреться внимательнее, то в разных местах можно разглядеть фигуры в капюшонах. Они сидят на каменных выступах неподвижно, так что Шеля поначалу принимает их за статуи. Только один сгорбленный монах работает в огороде, разбитом на каменном выступе.
– В этих пещерах ты найдешь змеиное сердце, – голос Азараделя дрожит от волнения.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю.
Якуб не допытывается. Черти говорят столько, сколько хотят.
– Ну, пошли, – говорит он. – Чего мы ждем?
– Ты дурак! Ты один хочешь толкаться среди змей? – Амазарак фыркает по-кошачьи.
– Если кот или лис проберутся в монастырь, никто не обратит на них внимания, – объясняет Азарадель. – Но человек? Человек в подземном мире? Да хранят нас старые боги, они разорвут тебя на части!
– Мы не можем изменить твой облик, как это делала Слава, но мы поможем тебе с маскировкой, – говорит Амазарак. – Ты худой, как эти отшельники. Немного высоковат, но сгорбишься – не узнают. Готовь саблю. Только не колеблись. Хам может колебаться, а пан – нет.
У юноши к горлу подступает тяжелый ком, потому что он догадывается, о чем говорит черт. Втроем они притаились в зарослях возле обрыва. Колючие кусты покрыты твердыми, толстыми листьями. Слепой кот стоит на страже и внимательно оглядывается. На бегущей вдоль обрыва тропинке появляется погруженный в раздумья монах. Пальцами он перебирает нанизанные на шнурок четки с очень большим количеством одинаковых бусин; похожие четки Якуб как-то видел у Плохого Человека.
Отшельник идет медленно, ничего не подозревая. Он уже близко. Амазарак дает знак лапой.
– Я пойду первым. Вы за мной. Три, четыре…! Мрррауууу!!!
С кошачьим воплем Амазарак бросается монаху на глаза. Якуб вываливается из кустов, выхватывает саблю, рубит, но так, чтобы не причинить вред. Сабля в его руке, однако, начинает жить своей жизнью и проходит не под тем углом, что предполагал юноша. А может, это Шеля настолько неуклюж, что наносит совсем другую рану – глубокую и смертельную. Отшельник хватается за вошедший в грудь клинок, шевелит губами, будто хочет крикнуть, но из кустов выскакивает Азарадель в облике хромого лиса, в один прыжок вскакивает змеиному монаху на горло и зубами вырывает кусок кровавого мяса.
Все это длится столько времени, сколько требуется, чтобы только об этом подумать.
– Говорят, лисы распространяют разные болезни, и от их укуса можно даже умереть. – Довольный Азарадель облизывает окровавленную морду.
– Вы все тут кровью уделали. – Амазарак качает головой.
– Сам ты уделался, умник. Вывернуть наизнанку, и никто ничего не узнает.
Пока черти склонились над телом змеечеловека, Якуб пялится на окровавленное лезвие сабли. Что-то в голове у него странно шумит, и это вовсе не море. И кажется Якубу, что это вовсе не он убил человека. Не он, а какой-то другой Якуб.
– Да какой это человек, – кривится Амазарак. – Это не человек, это змея. Только выглядит похоже.
– Не следует тебе придавать так много значения подобным вещам, – поддерживает товарища Азарадель. – Пан может лишить жизни, если сочтет это нужным. Надень эту рясу. Замотай ткань на груди, не будет видно дырки от сабли. Ну. И не так уж много крови. Иди же. Мы будем за тобой, только сбросим труп в море.
Шеля в монашеском обличье спускается вниз по обрыву, по крутой лестнице, как во сне, между каменными домами и выходами пещер. Отполированные за сотни лет ступеньки не имеют перил и блестят от соленой влаги. Один неверный шаг, и можно упасть в пропасть, уходящую далеко-далеко вниз. Якуб думает, что, может, так будет лучше.
Погруженные в созерцание монахи не обращают на него внимания. Шеля даже задается вопросом, было ли так необходимо убивать монаха и забирать у него одежду. Ведь все и так сразу заметят, что он никакой не монах.
Юноша оглядывается через плечо, но не может разглядеть ни слепого кота, ни хромого лиса. Наугад он выбирает один из гротов и входит в его темноту.
Внутри его уже ждет Черепаха.
Грот пуст, без каких-либо украшений, этим он напоминает синагогу или немецкую кирху. Только один камень стоит посередине, грубый и неотесанный; возможно, это алтарь, а может, что-то совсем иное. На этом камне и сидит Черепаха. И она – это Якуб. Даже одета она точно так же, в залитую кровью одежду, из-под которой торчит кусок льняной бесцветной сермяги и красные босые ноги.
– Здравствуй, – говорит Якуб, сидящий на камне.
– Ты кто?
– Черепаха.
– Я думал, ты окажешься чудовищем. – Юноша, сбитый с толку, ковыряет в земле кончиком сабли.
– Может, я и есть самое страшное чудовище, которое ты встретишь в жизни.
– В сказках Старого Мышки герой должен победить чудовище. Дракона или кого-то в этом роде. Но не хама.
– Какая сказка, такой и герой. Какой герой, такое и чудовище. А может, ты вовсе не герой.