Царила всеобщая нищета. В работе восьмидесятых годов XIX века «Нищета Галиции в цифрах и программа энергичного развития экономики страны» Станислав Щепановский писал: «Каждый галичанин работает за четверть, а ест за половину человека. Неумелость в работе, несомненно, в значительной степени вызвана недостаточностью питания. Галичанин плохо работает, потому что плохо питается, и не может питаться лучше, потому что недостаточно работает». Основу крестьянского рациона составлял картофель, становившийся с начала XIX века все более популярным и преобладавший на деревенских столах. Его употребляли в разных формах: варили, жарили, терли на оладьи, получившие название «москали». Популярными блюдами были картофельный суп и квашеный картофель. Слегка порченую или подмерзшую картошку добавляли в мучные блюда и выпечной хлеб, увеличивая объем и экономя зерно (с той же целью в тесто добавляли даже древесную золу). Зачастую в период поздней осени, зимы и весны картофелем заменяли хлеб, который среди беднейшего населения считался редкостью. Выпекать его при дефиците зерна не многие могли себе позволить. Хлеб пекли из муки, которую собственноручно мололи в жерновах. Выращивали четыре основных вида зерна: пшеницу, рожь, ячмень и овес. Также ели кашу и капусту. Последнюю – чаще всего квашеную и вареную. Особенно в период поста. Употребляли горох, бобы, свеклу. В голодные времена варили свекольные листья и лебеду, а также найденные в лесу и на полях коренья, которые охотно сушили и собирали на зиму. Более зажиточные крестьяне, имевшие коров, могли позволить себе чаще употреблять молочные продукты. Молоко пили в основном летом и осенью. Мясо на крестьянском столе было роскошью и если уж появлялось, то только по большим праздникам (на Рождество, Пасху). Стихийные бедствия: холодные зимы, наводнения, неурожаи, а также падеж скота и распространение картофельной гнили, – приводили к крайностям в поведении. Особенно тяжелым для жителей Тарнувского округа, одного из беднейших в Галиции, стало дождливое лето 1844 года, а также предпосевное время и летние месяцы 1845 года, когда вследствие многочисленных наводнений и подтоплений (из берегов вышли Дунаец, Белая, Вислока) многие жители потеряли все нажитое имущество. Голод, начинавшийся в галицийской деревне в основном в предпосевной период, в середине сороковых годов XIX века стал обычным явлением. «Голод был настолько велик, что отмечались случаи каннибализма, а в […] Бухчицах, когда мать отправилась что-то выпросить и украсть для умирающих от голода детей, один ребенок умер, а брат и сестра тело брата разрезали и сварили в горшке. Мать, вернувшись, разделила с ними эту еду. Этот факт судебно был зафиксирован», – писал в сборнике воспоминаний жителей окрестностей Тарнува за 1846–1848 годы краковский публицист Людвик Дембицкий. И это было не единичное свидетельство, а лишь одно из множества других, которые можно обнаружить, изучая записки того периода, приходские книги, а также судебные акты. Доходило даже до преднамеренного убийства детей и употребления их в пищу остальными членами семьи. От совершения преступлений не отпугивали ни суровые наказания австрийской судебной системы, ни призрак кары за смертный грех, о котором предупреждали священнослужители католической церкви. Большую жатву собирали также эпидемии. В 1831 году холера, бушевавшая на территории Тарнувского округа, забрала 1429 человек. В 1847 году число жертв эпидемии тифа в Седлисском приходе составило 541.
Все вместе это, с одной стороны, сделало сельское население излишне восприимчивым к манипуляциям австрийских властей, а с другой – привело к росту недовольства. По времени это совпало с подготовкой шляхтой вооруженного восстания, которое должно было охватить все польские земли, остававшиеся под властью трех империй. В начале 1846 года на территориях, находившихся под прусским и австрийским владычеством, были проведены многочисленные аресты заговорщиков. В частности, был задержан Людвиг Мерославский, избранный предводителем восстания. В Краков (имевший статус вольного города) вступили австрийские войска, а на собиравшихся в галицийских поместьях повстанцев австрийским властям сообща доносили крестьяне. Несмотря на попытки остановить восстание, оно все-таки вспыхнуло, а объявленная повстанцами отмена крепостного права оказалась сильно запоздалой мерой. Австрийцы, прекрасно знавшие об антагонизме между поместьем и деревней и наблюдавшие рост враждебных настроений, решили использовать для подавления восстания крестьянское население. Шляхта, ожидавшая скорее крестьянской пассивности, была крайне удивлена и оказалась не готова к тому, что ей принесли последние дни Масленицы 1846 года.
Обстоятельства, при которых вспыхнуло крестьянское восстание, именуемое также бунтом, галицийской резней или кровавой масленицей, точно неизвестны. Вероятно, на рубеже января и февраля 1846 года по инициативе тарнувского старосты в корчмах были распущены сплетни, будто помещики намерены под покровом ночи напасть на деревни и перебить их жителей, чтобы завладеть землей крестьян. «Когда же должен был начаться бунт, по деревням пошли слухи, что „паны будут крестьян резать, и пусть каждый приготовит вилы, цепы и косы и не даст себя панам зарезать“. Страх напал на людей, и они стали копать ямы подальше от домов, где собирались прятаться, когда этот день настанет. Кто это сказал первым, никто не знал – вообще говорили все». К этим слухам добавились разговоры об отмене барщины императором, которую якобы скрывает шляхта. К моменту начала дворянами-повстанцами вооруженных действий против завоевателей растущее брожение, успешно подогреваемое австрийскими агентами, привело к выплеску накопившейся годами ненависти. Восстание, которое вошло в историю как Краковское, официально вспыхнуло в ночь с 21 на 22 февраля 1846 года, однако первые столкновения произошли еще раньше. 18 февраля повстанцы предприняли неудачный штурм Тарнува, а на следующий день в окрестностях города, у Лисьей горы, с ними зверски расправились собравшиеся крестьяне и выдали австрийской кавалерии. Львовский староста Мильбахер в письме от 22 февраля 1846 года к Эразму Блоцкому писал: «Созывайте всех мужиков с косами и велите им всех бунтовщиков схватить, а ежели они будут сопротивляться, то убивать». Ватаги черни, вооруженные косами и топорами, выставили посты на дорогах и на мостовых переправах, контролируя проезжающих.
Крестьянское движение не имело внутренней организации. На всей территории действовали более или менее крупные отряды под предводительством самозваных лидеров, с которыми в большей или меньшей степени взаимодействовали австрийские чиновники. В Сондецком округе восстание возглавил Корига, а в окрестностях Тарнува, Пилзна самым известным крестьянским предводителем, прозванным в народе крестьянским королем, был Якуб Шеля (1787–1866) из Смажовой. Его личность быстро обросла многочисленными легендами и рассказами, передаваемыми из уст в уста. Он родился в 1787 году в Смажовой – деревне, расположенной неподалеку от Бжостека, небольшого городка, стоящего на тракте между Пилзном и Яслом. В историографии чаще всего его представляют простым неграмотным крестьянином, пьяницей и разбойником, которого не раз наказывали за кражи, поджог отцовской хаты и убийство жены[54]. Однако он должен был пользоваться определенным уважением у жителей Смажовой, поскольку на протяжении многих лет он выступал от их имени в спорах с семьей Богушей: Станиславом Богушем (1762–1846) и его сыновьями: Викторином Богушем (1798–1846), владевшим Седлисками, и Никодимом (1800–1846), помещиком Смажовой. Богуши, как отмечалось в хрониках, были «хорошими патриотами, но к крестьянам относились по-шляхетски». Шеля писал на них многочисленные жалобы как в Тарнув, так и во Львов. В это время он наверняка имел дело с тарновским старостой Йозефом Брейнлем фон Валлерштейном, который, заметив буйный нрав Шели, вероятно, увидел в нем потенциал крестьянского вожака, которому предстояло расправиться с заговорщиками из шляхты. По сведениям, не до конца подтвержденным в источниках, 18 февраля 1846 года Брейнль, скорее всего, сказал Шеле: «Я даю тебе неограниченную власть делать в этих деревнях то, что посчитаешь нужным. […] У тебя есть 24 часа, чтобы приказать своим людям убивать, резать, грабить, а по истечении этого времени отрубать руки, ноги и живьем в округ приводить». В Тарнуве за труп шляхтича платили в первый день по двадцать флоринов, во второй день – десять, а в третий – пять. Когда перестали давать награду, крестьяне скинули останки убитых в придорожные канавы.
Крестьянский бунт, направленный имперской администрацией против восстания, охватил большую часть Западной Галиции, в особенности Бохенский, Тарнувский, Сондецкий и Ясельский округа. Здесь произошли самые брутальные акты крестьянского террора. Особой жестокостью отличались события в окрестностях Риглиц, Пилзна, Бжостека, а также к югу от Дембницы. Крестьянские банды гуляли по округе, грабя не только дворянские имения, но и дома, принадлежавшие другим селянам, а также маленькие города. Жители некоторых из них (например, Пилзна и Дембицы) присоединились к нападавшим. В поместья врывались под предлогом поисков повстанцев и спрятанного оружия. Грабили все подряд. Имения поджигали, а находившийся там скот разгоняли или убивали (например, в Нагошине перебили почти все помещичье стадо овец). С особым удовольствием уничтожали найденные в усадьбах библиотеки. Все книги скидывали в одну большую кучу и поджигали. На больших территориях Западной Галиции воцарились хаос и анархия, творилось насилие и совершались жестокие убийства. По подсчетам, уничтожению или разграблению подверглось более четырехсот поместий, а число убитых достигло около тысячи ста человек. Наиболее пострадали окрестности Тарнува, где убили свыше семисот человек, а разграблению подверглось 90 % расположенных в том районе имений. Юстициарий Стшельбиский из Ясла в письме к брату от 17 марта писал: «Все усадьбы в здешнем приходе лежат в руинах: нет скота, живого или мертвого. О посевах никто и не думает, потому что нет ни орудий труда, ни зерна, ни шляхты, ни экономов, – всех перебили. Шеля в этой области – единственный судья [sic!], правитель и диктатор. Он выдает охранные грамоты, ордера на вход в усадебный лес, пропуска на проезд и провоз провизии». Сохранившиеся на страницах хроник, в сообщениях прессы, а также в воспоминаниях свидетельства крестьянской жестокости поражают даже сегодня. Описывая нападение на усадьбу в Прусеке, Ян Ласковский отмечал: «Лес цепов, палок, топоров обрушился на мою голову и особу. (…) Избитый до полусмерти, с раной в голове, я упал на землю, но так удачно, что потащил за собой мужика, за которого я уцепился, а тот, будучи раненым, упал мне на голову и грудь, заслонив от удара, что непременно причинил бы мне смерть. Затем меня затащили в сани (…). Там мне выломали пальцы на второй руке и ножом или стеклом перерезали их. Только тогда я его отпустил. Потом меня связали в санях, едва не продавив мне грудь. Пока одни орудовали на санях, другие разбивали окна, двери, шкафы, комоды и мародерствовали». Жертвами становились в основном владельцы усадеб, дворовый персонал (управляющие, экономы, писари) и учителя. Иногда священники, органисты, а также находившиеся в поместье гости, в том числе пожилые люди, в меньшей степени женщины и дети, которых обычно отпускали. В Латошине под Дембицей были схвачены малолетние сыновья Доминика Рея, которых после убийства в Дембице их отца (выданного крестьянам евреем-корчмарем Лангером) отправили к матери, и та, забрав детей, выехала в Львов. Жертвой крестьянских отрядов стала также семья конфликтовавших с Шелей Богушей. Стоит заметить, что не во всех населенных пунктах крестьяне нападали на расположенные там дворянские усадьбы. Случалось, что, наоборот, люди собирались для их защиты. Так было, например, в Пшецлаве у Реев или в Заваде у Рачинских. Крестьянские атаки были отбиты также жителами Чудеца и Поломыи. В Бобровниках на ворота, ведущие в поместье, прикрепили австрийского орла, что защитило усадьбу от готовящегося разгрома