— Истома вступил в Коломенское…
— Ивашка тоже в Коломенском. Два воровских войска соединились…
Царь задрожал: Коломенское было в тринадцати верстах.
Восставшие осадили Москву. Но осада была не полной, а только с юга, со стороны Замоскворечья.
РУБЦЫ
Встреча двух воевод казалась дружеской.
— Значит, вот ты каков, — говорил Истома, пожимая руку Болотникову. — Собой пригож, в плечах косая сажень.
— Да и в тебе, Истома Иваныч, слыхал я, на семерых силушки хватит.
На следующий день устроили воеводы смотр. Объехали все отряды вместе.
— Что ж, — сказал Пашков, — войско у нас великое. Принимаю твоих людей. Ты, Иван Исаич, моей правой рукой станешь. Дело у нас одно — и сражаться будем рука об руку.
— Прав ты, Истома Иваныч, главный над войском один должен быть. Да только, вишь, людей-то у меня вдвое больше твоих. Море в реку не впадает. А стало быть, давай ты мне свои отряды, я же тебя первым помощником сделаю.
Скрипнул зубами Пашков, да пришлось подчиниться.
— Будь по-твоему. Согласен. И коли так, оставляю тебе коломенский лагерь. Своё войско уведу за три версты. — Он повернулся, зашагал прочь.
Новый лагерь Истома разбил на том месте, где речка Котёл впадала в Москву-реку.
В тот же день вечером привели к Болотникову человека. Себя он не назвал, сказал только, что дело его лишь воеводы касаемо.
— Кто ты и зачем пришёл? — спросил Болотников.
— Не выдай, батюшка, я те всё расскажу. — Человек упал в ноги.
— Встань. Подойди сюда… Говори.
— Я из холопов Пашкова Истомы Иваныча. И брат мой Сенька у него ж… — И замолк.
— Ну?
— Нс выдай, Иван Исаич… — Незнакомец опять повалился на пол. — Дело наше холопье — господину служить… Смею ли…
— Кому сказал, встань, — рассердился Болотников. «Эк забит. Будто лист осиновый трясётся». Он приподнял холопа: — Не пужайся, коли пришёл. Говори, я слушаю.
— Возьми нас к себе, Иван Исаич. Шибко крут хозяин наш. От батогов да кнута, чай, ни на ком живого места не осталось. Глянь-ка. Он задрал на спине рубаху.
Помрачнел Болотников: рубцы, рубцы… Вспомнилась турецкая галера, свист кнута. Вон как обернулось — идёт он волю мужикам добывать, а в его же войске господа холопов секут. Да поди поговори с Пашковым! «Мои, — скажет, холопья. Что хочу, то и ворочу». Призадумался Болотников.
Холоп кашлянул:
— Стало быть, что? Не откажи, батюшка.
— Да как мне вас взять? Ежели он не отдаст — силой забрать? Он же союзник мой, воевода.
— Правдой-неправдой, а забери. Хочешь, сбегём к тебе. Войско-то у тебя великое — затеряемся. Христом-богом прошу!
— Добро, — кивнул Болотников.
А па тебя, Иван Исаич, — холоп перешёл на шёпот, — держит Пашков камень за пазухой. Ждёт часа, когда вытащить. Лихо, вишь, помышляет.
— Пошто?..
— Ты о том Сеньку спроси. Ему ведомо: он-то при господине. Мы с ним завтра об эту пору воротимся.
Но ни Сенька, ни брат его на следующий день не появились. Поймали их люди Пашкова, забили насмерть.
БЕССОННАЯ НОЧЬ
С высокого берега задумчиво смотрел Болотников на Москву-реку, что широкой серой лентой тянулась внизу.
Вот почти и сбылась его мечта. Привёл он народ под стены столицы. Шутка ли — семьдесят городов заодно с Болотниковым. Сколько мужиков вздохнули вольно, сколько земли поотбирали у господ.
Болотников окинул взором свой лагерь. Шатры, кони, обозные телеги, огни костров. Людские голоса сливались в многотысячный гул. Море-океан людей. И не только простой люд здесь собрался. У Болотникова теперь в подчинении были и дворяне, и атаманы казачьи, и князья. Вот ведь как всё обернулось. И князь Телятевский тоже заодно с Болотниковым, Иваном Исаевичем величает своего бывшего холопа, а раньше-то Ивашкой кликал…
Всё это так. Но поди-ка возьми Москву. Близок локоть, а не укусишь. Стены вон каковы: высокие, крепкие.
«Нет, — размышлял Болотников, — приступом Москву не возьмёшь. Нужно полным кольцом её охватить. Замкнуть, словно на замок. Чтоб ни одна живая душа ни туда ни сюда».
Долго стоял на берегу Болотников. Вот уж и ночь надвинулась. Стих гул над лагерем. Поугасли костры. Лишь те горели, возле которых несли свою стражу дозорные.
Наконец направился Болотников к себе в шатёр, но уснуть не мог. Сон не шёл. «Вот поднять бы народ в самой Москве», — беспокойно думал Болотников.
А в Москве в своей опочивальне тоже не спал царь Василий Шуйский.
Ой не по-царски ему дышалось! Чувствовал он себя то зверем загнанным — вот-вот схватят, то узником жалким — заперли его в темницу, тесно там, черно и душно, а на свет божий не выйдешь.
Окружил он свои хоромы стрельцами надежными, а всё заговор ему мерещился боярский. Чу!.. Что за шорох?.. Не убийца ли с ножом крадётся подосланный?
Вскакивал царь с постели в холодном поту… Нет! Никак, мышь окаянная пробежала. Долго стоял царь посреди опочивальни, прислушивался. Потом шёл сам проверять стражу.
А то чудилось ему — бежит по московским улицам толпа. С топорами, дубинками, вилами. Крики… Неужто открыли ворота Ивашкиной голытьбе?
Опять шёл царь Василий к стражникам — велел лезть на колокольню да смотреть, всё ли в порядке в городе.
Недовольно шепталась стража:
— Ишь, государя-то угомон не берёт.
Не находил себе места Шуйский. Всё думал, где бы ещё войско добыть, на кого опереться. Надежда была на Смоленск, Тверь и северо-восточные города.
Пока что Москва держалась.
«Но как дальше быть? — прикидывал царь. — Хлеб дорогой — народ волнуется, служилых людей мало, казна пуста… Хорошо, хоть северные дороги не захвачены: Может, придёт подмогало?»
А ещё думал царь Василий, что надо бы распустить слух по всем городам, будто войска царские крепко побили восставших. От слуха такого польза была бы немалая. «Эх, кабы на самом деле разбить поскорее Ивашку!» — тяжело вздыхал царь.
ИЗМЕНА
У Михея Долгова был свой конь. Да ещё какой сильный, резвый! Такой конь Михею раньше бы и во сне не приснился. Захватил он этого коня в одном из сражений.
И вот теперь сам он нёсся среди других всадников, помахивал саблей и чувствовал: пет, не отбить их натиска царским ратникам, что засели в Красном селе.
Истоме Пашкову поручил Болотников перебраться на левый берег Москвы-рски и захватить Ярославскую дорогу. А чтобы войско Пашкова усилить, придал ему Болотников несколько своих отрядов в подмогу. С таким отрядом и скакал сейчас Михей на Красное село.
Главные же силы Болотникова находились в Замоскворечье, на правом берегу Москвы-реки.
26 ноября к вечеру Пашков напал на Красное село, но взять не сумел. Заночевать войску пришлось неподалёку. Истома и дворяне устроились в походных шатрах. Мужики легли вповалку, накрывшись кто чем мог. Предстоял нелёгкий день: опять нужно было биться за село, и главное — захватить дорогу и сомкнуть кольцо вокруг Москвы.
На ночь Михей был назначен в стражу. Ночь выдалась студёная, звёздная. Михей почти не ощущал холода. Так радостно и вольготно было ему сейчас. «Ну вот, — думал он, — недолго воевать осталось, возьмём столицу, а там и домой можно». Соскучился он по дому. Теперь-то он человек свободный, и земля своя у него будет, а не господская.
Вдруг увидел Михей, как во тьме со стороны берёзовой рощи вспыхнул огонь. Кто-то помахал факелом, будто сигнал подавал.
Через некоторое время из села выехало пятеро всадников. Когда они приблизились, Михей выступил вперёд и крикнул:
— Стой!.. Не велено никого пущать.
И другие стражники, товарищи его, наставили на конных ружья.
— Прочь с дороги, дурень, — бросил один из всадников, не останавливая коня.
— Сам Истома Пашков, — шепнул Михею стражник, что стоял рядом. — Упаси бог разгневать.
Конники проследовали к роще. Назад вернулись не скоро.
Невдомёк было Михею и его товарищам, что Истома Пашков встречался в ту ночь с посланцами царя Василия. Уже не раз подсылал Шуйский своих людей к Пашкову: склонял на измену, обещал оставить ему его войско. Пашков и сам уже ясно видел: нет, не повести за собой всё войско Болотникова, а «листы», в которых Болотников призывал холопов бить господ, были дворянину Пашкову что нож в сердце. Уж лучше с боярским царём ужиться, чем с мужиками. «На условия государя согласен, — сказал сегодня в роще Пашков царёвым посланцам. — Начинаю служить ему завтра же!»
Однако увлечь всё своё войско на предательство Пашкову не удалось. Крестьяне да холопы от него отшатнулись.
— Не с руки мне за Пашковым идти, — говорил Михей. — Зачем?.. Чтоб опять в кабале мучиться?
— Верно! — поддержали Михея мужики. — С Пашковым идти — в неволю ворочаться. А то и вовсе шкуру спустят, коли зло на нас держат…
В тот же день, 27 ноября, с реки Двины на выручку Шуйскому прибыл большой отряд стрельцов.
А гонцы доложили, что царские воеводы очистили от мятежников Волок Дамский и Можайск. Да ещё к Москве двинулась надежная рать смоленских дворян.
Царь созвал военный совет.
— Самый раз настал ударить по Болотникову, — сказал воевода Скопин-Шуйский, — часть войск его на левом берегу. Для нас выгода.
— К тому же, — добавил воевода Туренин, — в Ивашкиных войсках смуга началась…
— Откуда знаешь? — спросил царь.
— «Языка» привели. Говорит, как услыхали, что Пашков к нам перекинулся, холопов страх одолел. Сам Ивашка чернее тучи ходит…
— Готовить полки на вылазку! — приказал царь.
Сражение в Замоскворечье Болотников проиграл. Пришлось ему отступить к своему укреплённому лагерю, в село Коломенское.
А ещё через несколько дней к царю Василию пришло мощное пополнение — смоленские и ржевские полки.
Все свои войска царь двинул на Коломенское.
Но лагерь Болотникова оказалось не легко взять. Там были не только земляные укрепления, но и удачно применённая придумка, которую назвали «обозом».