- Сказывайте, зачем пришли, а то меня князь-батюшка ждёт.
- Ты, братик, ведаешь, кладов в Заболотье у нас много. Вот и нам с Игнатиком повезло, - тихо сказал Парамон и огляделся осторожно: не подслушивает ли кто. - Клад нашли, самоцветы... - он запустил руку под рясу и вытащил пригоршню камней.
Спирькины руки сами потянулись к камням, как железо к магниту, но поп сноровисто спрятал самоцветы под рясу.
- А сюда-то... ко мне чего пришли? - волнуясь, спросил Спирька.
"Заглотал крючок, как жадный окунишка! - подумал Игнат. - Теперь Парамон его вокруг пальца обведёт..."
- Да вот незадача - на твоей землице клад лежит, - вздохнул Парамон.
- Значит, мой! - выкрикнул Спирька. - А тебе, брат, и солдатику поклон низкий!
- Жадность да важность - делу помеха, - сказал Игнат.
Парамон недовольно покосился на солдата.
- Брат-то мой, Спиридон, на своей земле сколько лет прожил, а и одного самоцвета не нашёл. Хотя многие находили. Ежели с нами он в долю нынче не войдёт, то опять без клада останется. А мы ночами к себе всё перетаскаем.
Спирька заволновался: кто его знает, а вдруг и вправду не найдёшь без них клада на своей землице? Ведь вот он, только руку протянуть! Змеиные глазки Чёрта буравили Игната и Парамона.
- Ну, что от меня надобно? - спросил он.
- Чтобы не таиться, чтобы находка наша законной была, - забубнил Парамон, - нужно нам всем троим быть в сотоварищах... Тебе - одна треть, и нам - по трети.
- Мне половина, - быстро проговорил Спирька. - На моей земле клад.
- Или бери треть, или ничего тебе не будет, - твёрдо произнёс Парамон. - Пошли, Игнат, камешки таскать.
- Ладно, пусть будет треть, - согласился Спирька.
- Тогда вот тут распишись, - протянул Спирьке расписку Парамон, а Игнат протянул чернильницу с пером.
Спирька недоверчиво оглядел бумагу, наклонился низко, чуть ли не понюхал её.
- Мелко, словно маку насыпано... - проговорил он. - Про что тут?
- А про то, что каждый из нас имеет право на треть клада и судиться-рядиться с другим не будет, тяжбы затевать не станет, - бойко отбарабанил поп. - Пиши, братец мой ненаглядный, чтоб дело крепкое было... Видишь - мы с Игнатиком расписались уже.
Спирька повёл плечами, словно приноравливался тяжёлую ношу на спину взвалить, потом неуклюже взял перо и старательно накорябал несколько букв.
Игнат тут же схватил бумагу и помахал, как флагом, - чтобы чернила высохли быстрее.
- Ха-ха-ха! - захохотал, закряхтел Парамон, едва добравшись до лавки. - Ой, ох, грехи наши тяжки... Спирька, ты ж свою беду подписал, неуч! Теперь голова твоя гроша ломаного не стоит! Я ж из тебя теперь верёвки буду вить, братик ты мой единственный!
- Что, что, что? - завертелся Спирька. Он то смотрел на брата, то пытался заглянуть в глаза Игнату. - Но вы же оба тоже подписали... А? Что сие за бумага?
- Так, чепуха, - улыбнулся Игнат, спрятав расписку под камзол, к сердцу. - Расписочку ты заверил, Чёрт, о том, что сдал я тебе подати за оба села в срок и полностью. Только и всего.
- Где сдал? Когда? Кому? - Спирькины глаза смотрели затравленно, а лицо стало серым, как неотбелённый холст.
- Да тебе же, братец, тебе сейчас сдали, - сквозь смех молвил Парамон. - Ты же расписался собственноручно. Я как свидетель имя там своё проставил, а Игнатик - как сборщик. Всё честь честью, по закону! Князь доволен будет!
- Обман? - захрипел Спирька. - Обман вы сотворили, и я князю всю истину доложу сей же час!
- Доложи, доложи, - махнул тонкой ручкой поп, - а мы князю-батюшке твою подпись покажем. И клятвой подтвердим, что всё тебе сдали. А? С кого тогда спрос будет? Батогами тебя, братца моего единственного, накормят на заднем дворе... Твой же Дурында тебя же и примется бить, хе-хе-хе!
- Погубили меня... - поник головой Спирька.
- Ничего, ты много наворовал у князя-батюшки, - примирительно сказал Парамон. - И никогда со мной не делился. Вот и считай теперь - мою долю отдал.
- Брата на солдата променял, - сказал Спирька и с ненавистью взглянул на Парамона.
- Все люди - братья! - наставительно произнёс поп.
Спирька аж застонал от страха, заметался из угла в угол, как крыса в клетке. Потом остановился, уловил злорадный взгляд Парамона.
- Головы ты моей не получишь! - прошипел Спирька. - Ладно, сам недоимку покрою. Объегорили вы меня - да ещё сочтёмся, сплетутся наши дорожки...
- Жди, неуч, жди, хе-хе-хе! - веселился поп.
- Досмеёшься! - пригрозил Спирька.
- Не велика беда твоя: князю скажешь, дескать, собрано согласно реестру. Всё сдано, как положено, амбары засыпаны. Князь и не заглядывает в них никогда - эка невидаль, зерно или горох, - миролюбиво проговорил Парамон. - Да не серчай зря, а то тебя удар может хватить!
- Тш-ш-ш! - предостерегающе зашипел Спирька. - Тут голос на пять комнат слышен... Ты, солдатик, сейчас к князю пойдёшь с нами. Доложишь сам о собранных податях...
... Ночной князь Данило Михайлович Стоеросов в шёлковом халате и любимых своих расшитых сафьяновых сапожках возлежал на низком турецком диване. Кольца сверкали на его пальцах. Конец длинной светлой княжеской бороды упирался в холм живота. Князь лишь недавно глаза от сна продрал и приказал подавать завтрак.
- А-а, отец Парамон пожаловал! Милости прошу! И солдат тут? воскликнул князь лениво. - Спирька! Что за примета солдата ночью встретить?
- К добру, князь-батюшка, доподлинно знаю - к добру! - поклонился Спирька.
- К добру? Гм-гм, - задумался князь. - Может, ты, солдат, подати мне с мужиков собрал?
- Собрал! - отрапортовал Игнат, вставая перед князем по стойке "смирно". - Вот ему, Спиридону, всё свёз, всё сдал. Зёрнышко к зёрнышку, яичко к яичку, телёночек к коровке.
- Верно, князь-батюшка, верно, - поклонился Спирька, пряча злобное сверкание своих немигающих глаз. - Всё сдал.
- О-о, молодец! - удивлённо произнёс князь и погладил бороду там, где она соприкасалась с животом.
Игнат представил себе, как в том месте борода через шёлк халата щекочет князю брюхо.
- Нужно его наградить! - продолжал князь. - Спирька, принеси солдату мою медаль... Пусть носит!
Спирька юркнул в высокую двустворчатую дверь, и не успел поп рта раскрыть, как уже прибежал Черт назад, держа двумя пальцами цветную ленточку. На конце её болтался медный квадрат.
Игнат взял ленточку с медалью в руки. На медном квадрате выпуклые буквы: "С бороды пошлина взята". В верхнем углу гвоздём пробита самодельная дырка - для ленты.
"Это ж бороденный знак! - с усмешкой подумал Игнат. - Такие давали тем, кто не хотел бород брить. Плати пошлину, получай значок и носи бороду на здоровье! Единственная, видать, награда князя за всю его жизнь... Но не пристало боевому солдату такие побрякушки на грудь прикалывать..."
- Доволен, солдат? - спросил князь. - Неделю будешь носить, чтобы все видели мою милость к тебе. Я добрый!
- Рад стараться, Данило Михайлович! - по-солдатски громко, словно он стоял не в княжеском покое, а на плацу, ответил Игнат. - Только недостоин я вашей княжеской милости. Если бы не Спиридон - ввек бы мне с недоимками этими не спраниться. Ему и честь должна быть оказана по праву, а не мне.
- Молодец, солдат! - снова похвалил Игната князь. - Люблю честных людей... Носи медаль, Спирька!
Спирька бросился целовать князю руки.
Поп Парамон подмигнул Игнату.
... Когда Игнат ушёл из усадьбы к себе в избушку, а поп Парамон, разомлев от горячего чая, прикорнул в каком-то закутке княжеских хором, Спирька позвал Дурынду и сказал ему хриплым шёпотом:
- Отныне ты будешь при солдате Игнате неотлучно! Смотри, слушай вдруг мужики с солдатом худое чего надумали. А самое главное: расписочку у него нужно выкрасть, бумажечку махонькую... Нынче на груди он её спрятал, а завтра, может, иное место для неё отыщет. Ты всё выведай - куда он её прячет, где хранит! Десять рублей тебе за ту бумажку дам!
8. Крылья ветряные
Солдат смёткою богат.
Солдатская поговорка
Ветряная мельница Спирьки-Чёрта стояла на невысоком холме, и её дырявые крылья были любимым местом ночлега всех проживающих в округе галок. Галочьи крики временами достигали такой силы, что заглушали лай сельских собак и даже колокольный звон церкви. Когда галки, вопя и крича, кружили вокруг мельницы, то казалось издали, что крылья ветряные кружатся вместе со стаей.
Иногда стая поднимала шум и среди ночи. Это случалось по разным причинам: то неожиданно поднявшийся ветер начинал крутить крылья старого ветряка, то к птицам подбирался какой-нибудь враг - хорь, крыса или деревенский кот-озорник.
Внизу под мельницей, огибая холм, текла река. Перед тем как сделать вокруг холма петлю, река, словно собирая силы и переводя дух, долго крутилась в большом омуте, свивала в жгут свои текучие прозрачные пряди. За ледяную ключевую воду и глубину непомерную омут прозвали Бесовым.
- Раз мельница Спирьки-Чёрта, значит, она Чёртова, - шутили крестьяне, - а раз так, то и омут Бесов...
Над омутом, у подножия холма, кусты и травы стояли яркие, зелёные, словно никакой засухи нет и не было. А почти рядом, наверху, коробилось, трескалось от непосильной жары поле и темнели, умирали, сгорали, как тоненькие свечки, стебельки ржи.
Надела земельного у Игната не было. Истосковавшись по работе, солдат всё время проводил на полосках деда Данилки и бабки Ульяны. Рыхлил землю, твёрдую, спёкшуюся в камень. Воду пытался носить с реки. Но что три дюжины вёдер могут поделать с палящим зноем, с жарой-убийцей?
- На мельнице галки так хозяевами и останутся, видно, - тяжко вздохнул дед Данилка. - Нам-то в этом году молоть нечего будет...
Игнат долго ходил вокруг мельницы. Остановился, подпрыгнул, повисел на крыле, которое накренилось ниже других.
- Что, Игнатка, задумал-замыслил? - спросил дед Данилка.
Он, положив руки на посох, сидел в тени мельчицы рядом с бобылём Савой. Тут же растянулся на земле Дурында, ни на шаг не отходящий от солдата.