В ограде сада сделай ты пролом».
Так выехали воины из сада.
Бахрам помчался во главе отряда.
Ночную тьму он разбудил трубой,
С туранскою дружиной начал бой.
Другой отряд вступил в сраженье вскоре:
Он прорубил вторую брешь в заборе.
Бахрам разил врагов стрелой, мечом,
Замахивался спьяну кирпичом.
Немногие спаслись от исполина.
Вином разгоряченная дружина
От крови крепче захмелела там.
Стучали палицы по головам,
Как будто молоты по наковальням,
И гром и звон текли к просторам дальним.
До самой ставки шаха Пармуды
Вели в ночи кровавые следы,
Валялись обезглавленные трупы
И лошадей отрубленные крупы.
Когда Бахрам вступил под сень шатра,
Решил он, что не нужно ждать утра,
И только ночь достигла половины,
Он в бой ночной повел свои дружины.
Он бдительность разведки обманул,
Его заметил поздно караул,
И вот раздался гром трубы нежданно,
И повскакали с мест бойцы Турана.
Так заревели турки, ошалев,
Что вздрогнул бы от рева лютый лев!
Внезапно битва началась ночная.
Скакали недруги, не понимая,
Где правое, где левое крыло,
Кромешной тьмою степь заволокло.
От крови камни рдели, как кораллы,
Огонь взметали острые кинжалы,
Огонь взметали быстрые мечи.
Земля и воздух вспыхнули в ночи.
Разбитый враг в сумятице метался, —
Из турков мало кто в живых остался.
Когда же ночь приподняла подол,
Когда на землю свет зари сошел,
Бахрам к туранским прискакал дружинам
И огласил долину ревом львиным:
«Ты обратился в бегство, Пармуда,
Не ведая ни срама, ни стыда!
Ты, Пармуда, ребенок, а не воин,
Средь воинов скакать ты недостоин,
Припал ты к материнскому соску, —
Тебе ль стрелять из лука на скаку?»
Ответил шах: «О жадный лев, доколе
Ты будешь биться на кровавом поле?
День битвы напоила наша кровь,
Зачем же кровь пролить ты хочешь вновь?
Своей победой вправе ты гордиться.
Иль мало тебе крови, кровопийца?
Такую крепкую разбил ты рать, —
Чего же можешь ты еще желать?
Представь, что ты рассек меня с размаха, —
Последнего потомка Совашаха:
Хотя вольны туранские сыны, —
Для смерти, не для воли, рождены.
Но смерть моя — тебе какая прибыль?
Что принесет тебе моя погибель?
Пожить еще мне в мире дай земном,
Твоим прощенным стану я рабом.
Я убегу — за мной бежать не вздумай:
Меня настигнет только рок угрюмый.
Но если я, оружие сложив,
Паду перед тобой, ни мертв, ни жив, —
Не будь жесток и позабудь о мщеньи:
Не в этом человека назначенье.
Позволь теперь вернуться мне к шатру.
Поверь, что мирный путь я изберу,
И своего не унижая сана,
Посланье напишу царю Ирана.
Когда Ормузд окажет милость мне,
Подаст мне руку в грозной сей войне,
Мечты о царствованьи я отрину,
Рабом покорным буду властелину.
С войной пришли мы, — пусть наступит мир,
Пусть эта битва превратится в пир».
Бахрам внимал туранцу с нетерпеньем
И думал: «Не обманешь хитрым пеньем!»
Он отвернулся от таких речей,
Воскликнув: «Хорошо поет злодей!»
И только рать вкусила отдых краткий,
Он вновь построил мощные порядки,
Он ринулся, как лев, на Пармуду,
Он разогнал туранскую орду.
Иранцы на конях скакали статных,
Туранцев обезглавливали знатных
И складывали в кучу их тела.
Гора из трупов на земле росла,
И к той горе, добытое в сраженье,
Иранцы принесли вооруженье:
Бойцы Бахрама возвели ее,
«Горой Бахрама» нарекли ее!
К Ормузду был гонец отправлен с вестью:
«Явился Пармуда с великой местью,
Не могут рать его обнять глаза,
Укрылся он в твердыне Овоза
И укрепил могучую твердыню.
Он в ней засел, забыв свою гордыню,
На возвышеньи горя и тоски,
Вокруг — неисчислимые стрелки».
Бахрам воскликнул: «Начата осада,
Спешить на поле битвы нам не надо!»
Он дал один отряд Ялонсине,
Велел помчаться к южной стороне,
Другой отряд Изадгушасп возглавил
И к северу своих бойцов направил.
«Всех обезглавьте на своем пути,
Пусть Пармуда томится взаперти, —
Сказал Бахрам, — быть может, в степь он выйдет,
Когда не степь, а кровь кругом увидит».
Глава одиннадцатаяПослание Бахрама Пармуде и просьба Пармуды о мире
Три дня стояло войско у ворот,
А на четвертый день, когда восход
Воителям явил свое пыланье,
Бахрам отправил Пармуде посланье:
«О шах, скажи, где ныне твой отец?
Где двор его, вельможи и венец?
Где гордые, блестящие надежды?
Где грозные военные одежды?
Где копья, где могучие слоны,
Где все его волхвы и колдуны?
Где рать его, как темный лес густая, —
Ответь мне, царь Турана и Китая?
Тебе подвластны были города, —
Из всех твоих владений, Пармуда,
Одна лишь у тебя осталась крепость:
Мироисканья понял ты нелепость?
Как женщина, ты скрылся за стеной
И в крепости рыдаешь ты степной.
Поверь мне, ты не выдержишь осады,
Открой ворота и проси пощады,
Проси, чтоб пред властителем моим
Предстал я покровителем твоим.
Пришли мне в дань динары и диргемы,
И жемчуга, и золотые шлемы:
Царю не следует беречь казну,
Когда он хочет сохранить страну.
Знай, Совашаха мертвого наследник:
Перед царем царей — я твой посредник,
Воителей Ирана я глава,
И примет шахиншах мои слова.
Увы, надежду втайне ты питаешь,
А в чем она, — ты от меня скрываешь.
Не будь строптив, смирись перед судьбой,
И замыслы свои ты мне открой.
Ты видишь, я тебя не обезглавил,
О царь, тебе я выбор предоставил,
Не то, ты был бы мертв, как твой отец,
А сын оплакивал бы твой конец.
Но если много у тебя динаров,
И не страшишься ты моих ударов,
На мощь свою надеешься вполне, —
Готовься ты к отмщению, к войне».
Был скорбен Пармуда, гонцу внимая,
Ответил царь Турана и Китая:
«Рожденный дерзким, посмотри вокруг:
Ты жаждал мук, — и ты добился мук.
Пока ты полон силы и дерзанья,
Не проникай ты в тайну мирозданья.
Ты молод, а вселенная стара.
От битв кровавых ты не жди добра.
Судьба, в круговращении великом,
Ко мне, быть может, повернется ликом.
Я тоже страх внушал богатырям, —
Не свойственно раскаянье царям.
Владел я городами, племенами,
Войсками, барабанами, слонами,
И вот я пред врагами распростерт.
Не будь же сердцем дерзок ты и горд.
Отец мой жаждал овладеть вселенной.
Его рабом был небосвод нетленный,
Сама земля была им пленена,
Тряслась, его завидев скакуна.
Но устремился он к безумной цели,
Неправедные мысли в нем созрели,
И вот покрыл его деянья мрак, —
Лишь издали над ним смеется враг.
Как ты, он был когда-то дерзок, молод,
Но был он жерновами жизни смолот.
Поболее, чем солнечных лучей,
Воинственных собрал он силачей,
Слонов — поболее, чем диких зерен,
Был Совашах, казалось, непоборен,
Кто сосчитал бы войск его число?
Но их пожрало времени жерло.
Тот, кто жестокие возглавил рати,