Спросил Хосров своих богатырей:
«Кому из вас знаком Бахрам-воитель?»
Ответствовал Гардуй: «О повелитель,
Вот всадник в белом скачет впереди,
Он с черной полосою на груди,
Высокий, он столбу подобен дыма,
Глаза его горят неукротимо».
Хосров, едва взглянув на седока,
Почувствовал, что смерть его близка.
Шах вопросил: «Не тот ли это воин,
Чей гордый конь могуч, красив и строен?
Не тот ли, кто сутулит грубый стан?
Кто завистью и злобой обуян?
Не тот ли, узкоглазый, кривоносый,
Кто дерзко отвечает на вопросы?
Не тот ли, на кого смотреть грешно,
Чье сердце Ахриману вручено?
Ответьте, кто из смертных согласится
Такому человеку подчиниться?
А в нем самом, что так жестокосерд,
Я подчинения не вижу черт…»
Сказал Хосров Густахму и Бандую:
«Теперь я мысль открою вам простую:
Осел не хочет подойти к вьюкам?
К нему с поклажей подойди ты сам!
Бахрам, что одержим ужасным дивом,
Сам не последует путем правдивым.
На поле боя не нужны слова:
Сильнейший достигает торжества.
Но все же, опасаясь пораженья,
Избегнуть я попробую сраженья:
Не лучше ль, чем в конце во прахе лечь,
О мире повести вначале речь?
Когда ответом я доволен буду, —
Его злодейства прежние забуду,
Над областью вручу Бахраму власть,
Отдам ему своей державы часть:
Я ради мира это сделать вправе, —
Мир благо принесет моей державе:
Отрада поселяется в сердцах,
Когда великодушен падишах».
«О царь царей! — Густахм ему ответил, —
Твой недруг неумен, твой разум светел,
Ты справедлив, твой раб несправедлив.
О шах, сиянье мудрости явив,
Так поступи, как ты находишь нужным,
Начало дай речениям жемчужным!»
Желая мира и к войне готов,
Бахраму крикнул издали Хосров:
«Мироискатель, преданный Яздану,
Твои дела хвалить я не устану!
Ты украшенье шахского дворца,
Опора войска и оплот венца.
Светильник ты на пиршестве веселом,
Ты чист перед отчизной и престолом.
Я, размышляя о твоей судьбе,
Увидел мужа славного в тебе.
С тобою розно жили мы доселе, —
В общении с тобой найду веселье!
Приди ко мне, могучий исполин,
С друзьями, во главе своих дружин,
Тебя назначу — бог свидетель правый —
Верховным воеводою державы!»
Но выслушал Хосрова Чубина
И отпустил поводья скакуна,
И поклонился в сторону Хосрова,
И молвил, не сходя с коня гнедого:
«Я радостен, моя судьба светла,
Она мне славу, счастье принесла,
А ты, злонравный, рассуждать не вправе
О счастье, справедливости и славе.
Как может властвовать подобный шах?
Я сожалею о твоих рабах!
Тебе служил я долго, шах Ирана,
Ласкал я кольца твоего аркана,
Теперь арканом я тебя свяжу,
Теперь тебя казнить я прикажу, —
Недаром я решил воздвигнуть плаху:
Смерть — воздаяние такому шаху!»
От этих дерзких и обидных слов
Желтее шамболида стал Хосров.
Он понял, что Бахрам не хочет мира,
Что жаждет стать владыкой полумира.
«Неблагодарный! — он сказал в ответ, —
В твоих повадках благородства нет.
Как можно гостя оскорблять жестоко,
Когда к тебе он прибыл издалека?
Ты чужд учтивости богатырей,
Не ведаешь обычаев царей.
Так персы не ведут себя, арабы,
Так поступает только духом слабый.
Боюсь, ты плохо кончишь, Чубина,
Душа твоя, как плоть твоя, черна.
Пройдет, быть может, сто тридцатилетий, —
Все будут помнить о твоем ответе.
Как смел ты злом ответить на добро?
Иль ты забыл, что предок мой — Кисро?
Что мой отец — Ормузд, оплот закона?
Кто более меня достоин трона?»
Бахрам ответил: «Честь и стыд поправ,
Ты выказал, Хосров, свой гнусный нрав.
Тебе ли шахские пристали речи?
Ты начал их с гостеприимной встречи, —
Нова уловка — песенка стара.
Ту истину тебе понять пора,
Что ты не шах, владеющий вселенной,
А грешник, бесполезный и презренный.
Венец владыки — на моем челе,
Твои следы сотру я на земле.
Ты царствовать не будешь, непотребный,
Иранские мужи тебе враждебны,
Они тебя на части разорвут,
Собакам на съеденье отдадут!»
Хосров ответил: «Говоришь ты грозно,
Потом раскаешься, но будет поздно.
Тому, кого покинул ум, — беда:
Язык его не ведает стыда.
Самовлюблен, ты хвастаешь: «Я сдуну
Хребет, который равен Бисутуну!»
Но оком разума ты посмотри:
Тебе враждебны все богатыри.
Скорее сад взойдет в пустыне дикой,
Чем венценосным станешь ты владыкой.
Забудь свои мечтанья о венце,
О справедливом вспомяни творце.
Покинь стезю греха, стезю обмана, —
Тебя погубит ересь Ахримана!»
Сказав, с коня он спрыгнул средь травы,
Венед бесценный снял он с головы
И взоры к солнцу обратил с мольбою:
«О светоч правды! Вот я пред тобою!
Мой дерзкий раб готовит мне конец,
Позором он покроет мой венец.
Ты возлелеял дерево надежды,
Не дай же мне закрыть навеки вежды,
А если ты желаешь, чтоб сейчас
Со мной Каянов царский род угас, —
Предамся я служению Яздану,
Огню молиться днем и ночью стану,
Земных богатств туда я не возьму,
Лишь дервиша надену я суму,
Я в рубище закутаюсь, как нищий,
И ланей молоко мне будет пищей.
Но если силу, власть царя царей
Я сохраню по милости твоей,
Тебе слугой покорным я пребуду,
Стезею правды следуя повсюду.
Озару, охранителю огня,
Отдам я в жертву своего коня.
Халат мой златотканый и запястья,
И серьги, и венец — источник счастья,
С динарами тугие кошели
Рассыплю щедро по лицу земли.
Разрушенные злобною рукою,
Я страны заново благоустрою,
Там, где онагр и лев нашли приют,
Плодовые деревья расцветут.
Отдам я часть казны державной храму.
Пленив бойцов, что преданы Бахраму,
Заставлю их, священный жар храня,
Поклонниками сделаться огня.
К жрецу приду с отрадой и к мобеду, —
Лишь войску моему даруй победу!»
С земли поднялся шах в кругу вельмож —
На дервиша воистину похож.
Как пыль, восстал он с места, где молился,
Потом к Бахраму с речью обратился:
«Проклятый раб! Твой разум ослепив,
Тебя околдовал коварный див.
Изобразил он ад цветущим садом,
Изобразил пустыню вертоградом,
Он бездну — высотой изобразил,
Уродство — красотой изобразил!
Ты видишь плод, приманчивый для взгляда, —
Но руку протянул ты к древу яда.
Ты — подданный: во всем твоем роду
Искателей венца я не найду.
Обязан ты сойти с пути порока,
Ты о себе не должен мнить высоко:
Увы, у рака нет орлиных крыл,
Да и орел над солнцем не парил!
Забыл ты о своей простой породе,
Забыл ты о Гургине и Милоде.
Клянусь тебе престолом и венцом,
Что, встретившись с тобой к лицу лицом,
Когда ты потеряешь все дружины,
Я не приближу дня твоей кончины.
Ты мне сказал жестокие слова.
Защиты я ищу у божества.
Пусть власти шахиншаха я не стою, —
Но никому не буду я слугою!»
Сказал Бахрам: «Молчи ты, Ахриман,
Уста твои рекут один обман!
Отец твой царствовал благочестиво,