Одно не рассчитали мастера Всеволода, когда ставили новый собор. Стены его были чересчур толсты. И потому сквозь двадцать узких окон второго яруса, сквозь многие окна барабанов пяти куполов мало просачивалось света на медный и поливной пол.
Но епископ Лука и его преемники не жалели ярого воска на свечи, не жалели масла на лампады. И когда зажигались тысячи огней, сверкало, переливаясь, вдвое, втрое богатейшее, чем сокровища Андрея, драгоценное убранство собора.
И проступали из полутьмы золотые буквы надписей на гробницах князя Андрея, его сына, Михалко — его брата и умерших за те годы епископов. Гробницы были вделаны в ниши стен, назывались те ниши аркосолиями.
При огне свечей и лампад показывались многие настенные фрески, изображавшие святых и юных ангелов в длинных, с ниспадающими складками одеждах. Очи у тех святых и ангелов были большие и с печалью глядели на богомольцев.
Эти фрески были писаны греческими искусными мастерами, коих позвал Всеволод из Царьграда.
Русские ученики перенимали у греков их умение и приемы, учились, как рисовать, какие разноцветные камни толочь, из каких глин, руды и трав изготовлять краски, как их смешивать и накладывать. Но пока еще не было у тех учеников достаточной сноровки, и нетвердо держала кисть их рука. Лишь два столетия спустя ученики учеников и самый первый из них — великий Андрей Рублев превзошел своих учителей.
Много строил Всеволод в стольном своем граде Владимире. На том же холме над Клязьмой, где стоит Успенский собор, но в противоположном юго-восточном углу его, в ограде Рождественского монастыря, в 1192 году был воздвигнут белокаменный одноглавый собор-крепость.
Вся дальнейшая история этого памятника старины служит скорбным примером преступного равнодушия людей, ученых и неученых, безбожников и верующих, к наследию прошлого. А ведь в том соборе был похоронен внук Всеволодов, знаменитый князь Александр Невский.
Собор неоднократно перестраивали, переделывали, одни части ломали, пристраивали кирпичные паперти, галереи, притворы. По прихоти царя Петра Первого прах Александра был перенесен в Петербург.
Рождественский собор продолжали перестраивать и переделывать. К середине прошлого века его первоначальный облик исказился до неузнаваемости. Все эти переделки довели собор до такого состояния, что он грозил обрушиться.
В таких случаях современные реставраторы осторожно разбирают позднейшие пристройки и, найдя древнее, пусть лишь частично уцелевшее «ядро», пытаются восстановить здание в первоначальном виде.
В 1859 году с Рождественским собором поступили иначе: его просто разрушили.
Это, верно, было очень страшно, когда погибал славный памятник старины. Можно себе представить такую картину.
Купчина-подрядчик, довольный договором с монастырским игуменом, нанял артель рабочих. Один из них — самый шустрый удалец — забрался на купол, закинул за крест веревку. Стоявшие внизу потянули: «Раз-два — взяли!» Крест, прыгая по карнизам, со звоном упал. Забрались с ломами наверх другие удальцы, содрали медные листы с купола, сшибли железный каркас, принялись за крышу, за стены позднейшей кирпичной надстройки. Выламывать кирпичи было не так уж трудно. Когда подошел черед притворов, отваливались целые глыбы. Постепенно обнажались белые камни первозданного собора.
По сохранившемуся остову выяснилось, что зодчие Всеволода построили его почти без украшений. Даже вместо аркатурного пояса мастера пустили поперек стен однообразный рядок колючих зубчиков.
Покряхтели удальцы над каждым белым камнем. Не хотел собор умирать. Камни, падая сверху, словно стонали. И разрушен был собор до основания. На том же месте построили новый, в стиле сухо-академическом, придерживаясь якобы очертаний XII века. Красиво стоял тот белокаменный собор с золотым, потускневшим куполом на высоком холме за белыми стенами монастыря и прекрасно сочетался с зелеными садами и подлинно древними памятниками города. Восемьдесят лет спустя он также был разрушен.
Исчез безвозвратно и другой свидетель той эпохи — рубежа XII — XIII веков.
Жена Всеволода Мария Шварновна основала во Владимире свой монастырь, называемый Княгинин. Впервые со времен Мономаха там построили собор не из дорогого белого камня, доставлявшегося с отдаленных берегов Москвы-реки, а из дешевого кирпича — плинфы, который обжигался на месте. В том соборе похоронены многие княгини, в том числе Мария Шварновна, жена и дочь Александра Невского.
Недавние раскопки обнаружили только остатки фундамента когда-то сгоревшего собора. Он был одноглавый, четырехстолпный и очертаниями своими, верно, напоминал строгий Рождественский собор. Теперь на его месте стоит также одноглавый, своеобразно нарядный, опоясанный под куполом гирляндами кокошников, кирпичный и побеленный храм первой половины XVI века, восстановленный по проекту страстного охранителя владимирских древностей архитектора Столетова Александра Васильевича и нынешнего главного реставратора владимирской старины его сына Игоря Александровича.
Всеволод боялся народа. Он приказал окружить свой дворец и близлежащие здания белокаменной зубчатой стеной. Получился укрепленный городок в городе, называемый «детинец».
На верху ворот этого детинца стояла церковь Иоакима и Анны. При раскопках были найдены остатки фундамента белокаменных стен и фундамента ворот.
В Московском Историческом музее находится удивительный обломок резного камня — птица Сирин — «птица с ликом девы». В приходной книге музея значится, что камень этот был найден в 1908 году близ Успенского собора города Владимира. Никаких зарисовок точного места находки нет. И гадают теперь исследователи — если камень принадлежал не прежнему собору Андрея, а той надвратной церкви, значит, была она построена не в строгом стиле, а облик ее, быть может, напоминал прелестную царевну Покрова на Нерли. Как выглядел давно исчезнувший дворец Всеволода — тоже неизвестно. Мы даже не знаем, был ли он белокаменным, или кирпичным, или просто деревянным. Единственное его изображение в одной из летописей ничего не говорит исследователю. И место, где находился дворец, несмотря на неоднократно проводимые раскопки, до сих пор не найдено. Приходится вновь повторить ранее сказанные слова: «Много еще исторических тайн прячет земля Суздальская и Владимирская».
Белокаменная книга
Когда мои московские друзья просят меня показать им белокаменные сокровища древней Владимир-щины, они шлют мне письма в Любец, где я живу, и я назначаю им встречу во Владимире «у Дмитриевского собора».
Это очень удобное место для таких встреч. Право, можно часами стоять и смотреть на лучший памятник зодчества эпохи Всеволода, на эти когда-то белые стены, покрытые теперь серой пылью веков.
С первого взгляда Дмитриевский собор кажется очень похожим на церковь Покрова на Нерли. Он хотя и больше, но таких же очертаний и также с одной главой.
И однако, он совсем другой, и не только потому, что на тридцать лет моложе. Никому не придет в голову называть его церковью, а только в мужском роде — собором, храмом, памятником старины.
Златокудрой царевной — Покровом на Нерли хорошо любоваться издали, чтобы глаз охватывал всю ее, от цоколя и до креста. Цветущий луг, озерко-старица и она сама — это как бы единое целое. Она просто немыслима без окружающей природы.
Между Дмитриевским собором и Успенским стоит огромное каменное здание конца XVIII века — бывшие Губернские присутственные места. Эти мрачные, похожие на сундук, так называемые «палаты» втиснулись между подлинной стариной и точно сдавили Дмитриевский собор. Нужно подойти к самому его подножию.
И тут стоит остановиться надолго, чтобы внимательно рассмотреть все камни, слагающие его стены. Каждый камень, начиная от аркатурного пояса и выше, камень особенный, непохожий на другие, и каждый в отдельности — подлинное произведение искусства.
Словно повешены на стены четыре белокаменных тяжелотканых ковра, или, лучше сказать, четыре страницы огромной белокаменной книги, написанной на неведомом языке. Каких только удивительных зверей, птиц, людей и вовсе непонятных существ не создавали скарпель и воображение мастеров: все разные заморские чудища — львы, барсы, сказочные треххвостые псы, грифоны — птицы о четырех лапах. Белок, лисиц, волков, медведей нет на этих камнях.
Аз пущу на вас звери двоеглавые, А главы у них львовые, Крыла орловые, Власы женские... — так поется в старинном духовном стихе
Часть страницы белокаменной книги.
Исследователи этого единственного в своем роде памятника искусства подсчитали, сколько и каких изображений поместили мастера на трех его стенах, без аркатурного пояса и без трех алтарных апсид, составляющих четвертую стену. В книге Н. Н. Воронина приводится такая таблица:
| Изображения христианского характера | 46 |
| Звери и птицы .......... | 236 |
| Грифы.........: . . . | 28 |
| Растения ............ | 234 |
| Прочие.......::.... | 22 |
| Итого: 566 изображений. |
Выходит, что изображений христианских помещено всего лишь на 8 процентов резных камней.
Всеволод поручил строить монашески строгий и величественный Успенский собор властям церковным. Его воздвигали для народа, который нужно было держать покорным князю и священнослужителям.
А Дмитриевский собор Всеволод повелел строить для себя, для своей семьи, для своих приближенных.
Когда построили мастера Успенский и Рождественский соборы, поставили белокаменный детинец с воротами и надвратной церковью, настал день, и позвал их всех Всеволод.
— Хочу на своем дворе видеть храм, — сказал он им, — свой храм, во имя своего святого — воина мученика Дмитрия Солунского [Христианское имя Всеволода было Дмитрий. Соглано церковной легенде воин Дмитрий из греческого города Солуни принял христианство и погиб мученической смертью.]. И пусть будет он таким, какого еще на Руси не видывали.