Девушка положила руку на подол платья, опустила глаза и дрожащим голосом спросила:
– В чём толк говорить об этом?
– Не знаю. Может, и есть толк, ибо я горюю и буду горевать, пока в горе ты, а в моих привычках бороться с горем, пока я не излечу его.
Наречённая обратила на юношу свой добрый взгляд и спросила:
– О, могучий муж, можешь ли ты разорвать силки, что опутали душу той, кого выдали её мечты? Ты можешь сделать так, чтобы в её сердце возросла надежда? Друг, признаюсь тебе: когда я выйду замуж, то выйду ради своего рода, не надеясь на радости брака. Если же каким-то случайным образом желание мужчины вновь войдёт в моё сердце, я буду бороться с ним, чтобы избавиться от него, ибо я знаю: это лишь пустая прихоть, что опутает, ранит и покинет меня, лишив радости и смысла жизни.
Могучеродный покачал головой:
– Ты думаешь так сейчас, но придёт день, когда ты будешь думать иначе. Или же тебе по душе твоя печаль? Послушай, она истощает и изнуряет тебя, ты должна возненавидеть её, бороться с ней, пытаясь сбросить её со своих плеч!
– Нет, не говори так! Я не люблю её, это не просто печаль – она обессиливает меня и истощает.
– Хорошо, я знаю, как сильно твоё сердце. Возьми же теперь мою руку – это рука друга – и вспомни, что я сказал тебе о моём горе, неотделимом от твоего. Поговорим ли мы о нём ещё? Уверен, что вскоре вновь увижу тебя, и буду видеть часто, раз уж Воин, который, похоже, благоволит ко мне, привёл меня к твоей дружбе. И ещё скажу тебе, друг, что в ней ты найдёшь как семена надежды, так и солнце желания, что ускорит их рост.
Могучеродный поднялся и встал перед девушкой, протянув свою руку, погрубевшую от рукояти меча. Наречённая приняла руку и, поднявшись так, чтобы стоять к нему лицом, произнесла:
– Послушай, мой друг! Я и не думала, что скажу кому-либо из людей то, что сказала тебе в этот час, не думала, что буду говорить о горе, изнуряющем меня, не думала, что позволю увидеть свои слёзы. Несмотря на твоё величие, я удивляюсь, что ты смог исторгнуть из моих уст эти речи, не рассердив меня и не заставив стыдиться, хоть я и плакала. И это ты-то, кого я не знала, пусть даже ты сам знал меня!
Но теперь нам лучше всего расстаться, тебе пора обратно, в дом Лика, где я когда-то так часто бывала. Я знаю – у тебя множество дел. Ты верно сказал: мы увидимся на войне. Теперь же благодарю тебя за твои слова, за то, что ты думал обо мне, и за то, что ты старался исцелить мою боль. Благодарю тебя. Благодарю тебя, ибо так печально показывать свои раны даже другу.
Могучеродный ответил:
– Наречённая, благодарю тебя за то, что ты выслушала мой рассказ, и однажды я отблагодарю тебя ещё больше. Пусть же сопутствует тебе удача на поле битвы и среди народа!
С этими словами он поцеловал её руку и, отвернувшись, пошёл прочь через луг и ручей, сердце его ликовало, и он был приветлив с каждым встречным. По мере того, как в нём росла радость, в нём росла и доброта.
Глава XXXVII. О народном собрании жителей Дола, народа пастухов и жителей Леса: выставляется знамя Волка
Настал день народного собрания. К холму, на котором оно проходило, со всех сторон, но по большей части из города, тянулись толпы людей. Лишь немногие жители Дола, бывшие на ярмарке, возвращались домой. Некоторые из пастухов и жителей западных окраин Дола принесли с собой лёгкие шатры, в которых и провели ночь на лугу у подножия холма. Ранним утром на запад по портовой дороге потекли людские потоки. Многие пришли так рано, что ещё оставалось время одним поговорить с друзьями и доброжелателями, а другим сходить в лес потешиться. Никто не собирался в отряды, как когда-то на воинском смотре. Только некоторые бравые воины вставали вместе под знамёна, сопровождая их к Холму народного собрания. Надо сказать, что все знамёна выставлялись на холме.
Народное собрание должно было начаться за три часа до полудня. Об этом знали, и потому за час до назначенного времени жители Дола и пастухи – все, кроме Старейшины и вождей со знаменем города, которые должны были прийти за несколько минут до начала, собрались на условленном месте. Народ располагался на поле так: воины, а с ними и многие старики, знавшие, что уже никогда больше вновь не примут участия в сражении, но всё равно подпоясавшиеся мечами, во множестве стояли вокруг Кольца Судьбы, а женщины и дети оставались снаружи этого круга. Когда все роды собрались, то, оглядевшись, люди увидели, что пустует место жителей Леса, и удивились тому, что они запаздывают. Всё уже было готово, и наблюдатель поднялся на башню наверху холма, взяв с собой большой Рог Сигнала, зов которого должны были услышать на холме народного собрания и далеко за его пределами – по всему Долу. Если наблюдатель видел врага с востока, то трубил один раз, если с юга – то два, с запада – три, с севера же – четыре.
За полчаса до назначенного времени в толпе прошёл слух, что идёт Старейшина. Те из женщин, которые стояли снаружи круга, подойдя к краю отвесной скалы, разглядели на Портовой Дороге знамя города. Вскоре увидели и телегу, украшенную зелёными ветвями – на ней в сверкающих доспехах сидели вожди. Вести об их прибытии быстро распространились по холму, и воздух огласили смешанные крики. Очень скоро телега уже стояла на дороге Дикого Озера у подножия крутого склона, поднимавшегося к холму народного собрания, а знамя города гордо развевалось на его вершине, и спустя немного времени все уже могли его увидеть и то, что нёс его высокий Ликородный, выступавший впереди своего брата Божественноликого, появившегося в таких сверкающих доспехах, каких ещё никто не видывал. Эти доспехи изготовил его отец и подарил их сыну этим утром.
Следом за Божественноликим шёл Старейшина Дола, за ним Могучеродный вёл под руку Лучезарную, а за ними шли Камнеликий и старейший из Стражей Дола, за которыми следовали шестеро Стражей Града. Остальные же Стражи Дола уже стояли на своих местах в толпе.
И вот те, кто стоял, повернулись лицом к Алтарю Богов, те же, кто сидел, вскочили на ноги. Смешанный гвалт толпы превратился в громкий крик, когда вожди подошли к своим местам и сели на земляные седалища посреди Кольца Судьбы лицом к Холму речей и Алтарю Богов. В самой середине восседал Старейшина, по правую руку от него – Божественноликий, дальше – Ликородный, затем Камнеликий и трое Стражей. По левую же руку от Старейшины сидели сначала двое гостей, затем старейший из Стражей Дола, а за ним другие три Стража Града. Древко знамени города было воткнуто в землю позади сидящих вождей, и само знамя развевалось под утренним ветром, хлопало и колыхалось у них над головами.
Вожди не двигались, народ ждал: до назначенного времени оставалось ещё несколько минут – Старейшина видел это по тени большого стоячего камня между ним и алтарём.
В это время с севера, из-за леса, послышался рёв рога, и собравшиеся узнали рог жителей Леса и обрадовались, что не нужно беспокоиться и искать причины их опоздания. Все поднялись на цыпочки, а некоторые даже забрались на плечи соседей, чтобы поверх голов женщин и детей увидеть приближение отряда. Для жителей Леса было оставлено место в юго-западной части круга.
Наконец, большой их отряд вклинился в толпу женщин и детей, прокладывая дорогу к своему месту. Воинов не только было на две двадцатки больше, чем во время военного смотра, но они ещё взяли с собой детей, женщин и дряхлых стариков. Кто-то шёл пешком, кто-то ехал на быках или ослах, потому дорога и заняла столько времени. Впереди отряда несли знак Боевой Стрелы и знак Копья. Более того, впереди несли большое древко, вокруг которого было завёрнуто полотнище флага, связанное пеньковой верёвкой, – изображённое на нём было сокрыто от всех.
Пришедшие были крепкими, могучими мужами – высокими и стройными, широкоплечими и загорелыми. Когда они проходили через толпу, рёв их рога смолк, и некоторое время они шли в тишине, если не считать топота их шагов. Затем вдруг тот, кто нёс сокрытое знамя, поднял одну руку, и все запели – с этой песней они и пришли на своё место. Вот часть из того, что они пели:
О солнце, на небе ты ярко блистаешь,
О солнце, ты много чудесного знаешь!
Ты видишь и дом богача на земле,
И беды, и горести в призрачной мгле.
И ты наблюдаешь за дивным народом,
За страхом, сомненьем и дней хороводом,
Ты видело Пламя, что из лесу вдруг
На город обрушилось, сея испуг.
То в город пришёл смуглолицый владыка,
И город затрясся от стонов и криков,
Стена пошатнулась и кровля сгорела,
Ты, солнце, на это спокойно смотрело.
Когда же недолгая ночь миновала,
И взору картина убийства предстала,
На это ты, солнце, взирало с небес,
Твой свет золотой не померк, не исчез.
Любовник Зари, ты нам друг или недруг?
На землю бросаешь лучи свои щедро,
На слабых людей, что в лесу затаились,
В неведомой чаще, как звери, укрылись.
Ты видел, как люди от страха сжимались,
По лесу ползли, унывали, скитались
Не год и не два – много лет, час за часом
Отсчитывал время ты нам безучастно.
Заря повторялась назавтра зарёю
И осень сменялась зимой и весною,
Но Волк одолел этот путь, и лучи
Твои озарили стальные мечи.
Песня закончилась, и отряд жителей Леса шумно, словно воды реки, прорвавшей дамбу, занял оставленное для них место. В свете утреннего солнца они размахивали над головой блестящими мечами, и из их строя послышались необычные крики, перемешанные с радостными воплями, но вскоре их обеспокоенные передние ряды подались назад и упорядочились. Блестящие мечи застыли вертикально в их руках. Все, кто видел этот отряд, мог бы назвать его Ужасом Битвы и Воздаянием врагам. Вооружены они были хорошо, ибо хотя многое из их вооружения было старым и слегка поношенным, но сделали его умелые кузнецы древности. Кроме того, если у кого-то и не нашлось подходящего собственного вооружения, то его выковал Старейшина со своими сыновьями.