Тогда старица приблизилась к Холсан и села в пыли у ног ее – ибо та снова уселась – и взяла ее руку, и погладила, и поцеловала, и не хотелось разлучаться ей с красотой Холсан. Ласково посмотрев на кметиню, девушка улыбнулась и, поцеловав старую женщину в губы, сказала:
– Девы, позаботьтесь об этой бедной женщине, порадуйте ее, ибо мудра она и дружит с Вольфингами. Я видела ее прежде и говорила с ней: она любит нас. Но мне нужно побыть на поле в одиночестве… может случиться, что, войдя в чертог, я кое-что поведаю вам.
И правда было, что у Холсан не было власти в Доме Вольфингов; однако все любили ее – за мудрость, красоту и ласковые речи, а потому поспешали помочь ей и в большом деле, и в малом. Больше того, посмотрев на Холсан после того, как кметиня приголубила ее, девы заметили, что Солнце Чертога похорошела прямо у них на глазах; никогда еще не видели они Холсан такой красивой, и радостный вид сей преобразил усталость и утомление дня, сделав его столь же приятным, как первые часы после восхода, когда с радостью восстают люди после ночного отдыха и с надеждой ждут течения пришедшего дня со всеми его делами.
Посему в радости повели они кметиню вместе с собой в чертог; усадили старицу на женской половине, омыли ноги ее, поднесли еды и питья, а потом велели отдыхать, не думая ни о чем тревожном, и всячески развлекали ее. Она же была с ними любезна, хвалила их пригожество и ловкость, и все расспрашивала о тканье и прядении. Однако ж прялки сейчас отдыхали: была середина лета, и мужи ушли воевать. И показались им эти расспросы странными, ибо всякой женщине положено было знать о подобных вещах. Тем не менее все усмотрели в этом недоразумении знак того, что пришла сия старица издалека.
После же, сидя между девушками, она принялась рассказывать им разные вещи о былом и о дальних странах, и радовалась им, а они ей. Так приближался к вечеру день на женской половине.
Глава XIХолсан вещает
Но Холсан все сидела на том камне возле Женской Двери, однако когда вечер приблизился, встала и направилась между житных полей, на луг, а там – куда ноги несут.
Ночь уже близилась, когда она достигла заводи на Чернаве, чьи водовороты знала так хорошо. Там она погрузилась в глубокий поток и поплыла вниз по течению, играя в волнах, к ближайшей отмели. Луна уже начала отбрасывать тени, когда Холсан вновь вышла на берег с охапкой голубого костенца в руках. Тут она оделась и направилась прямо к Великому Крову, в каковой вошла через Мужскую Дверь. Немного было внутри мужей, да и тех отягощали дряхлость и наступление ночи. Однако же, заметив Холсан, все сразу же оживились и закивали головами друг другу, как бы говоря: «Сейчас что-то будет!»
После отправилась она к месту своего ночлега, надела свежее платье и вышла в белой с золотом ткани, украсив голову венком из чудесных цветков синего костенца, что растет в водах Чернавы. Такой явилась она в чертог, взволновав сердца стариков своею красой. Однако ж Холсан открыла дверь женской половины и замерла на пороге, и… о! там, окруженная кольцом жен Вольфингов, сидела кметиня и рассказывала им еще не слыханные прежде повести о старинных временах. Глаза ее сияли, а ласковые слова так и текли с языка. Только сидела она не как сидела бы старуха, а с прямою спиной, и тем, кто внимал ее рассказу, временами казалось, что слышат они речи не дряхлой и утомленной старицы, а женщины прекрасной, сильной и мудрой. Однако, услышав шорох, она повернулась, заметила Холсан, стоящую на пороге; и тут слова кметини иссякли, а сила и живость оставили ее, и, не отрывая глаз от Холсан, она глядела на нее с тревогой.
Тогда молвила вошедшая, не отходя от двери:
С вестью пришла я: девы, жены, кончайте труд.
Вместе с гостьею нашей всех вас в чертог зовут,
Чтоб услыхали и старцы мою вечернюю речь
О битве родовичей наших, о жатве, что снял ныне меч.
Тут женщины поднялись с великой радостью, потому что, поглядев на лицо Холсан, горделивую красоту которого не омрачали ни боль, ни тревоги, все поняли, что новости будут добрыми.
Возглавив жен, она подвела их к помосту, где уже собрались больные, старые, и несколько дряхлых трэлов; там Холсан легко поднялась на свое место и остановилась под носящим ее имя светильником, истинным чудом, пришедшим из древних дней. И вот что сказала она:
Нет на душе моей бремени, и не видит мой взгляд
На поле, в лесу иль в долине бьется Волчий отряд.
Я вижу Бург на Колесах, и родовичей поступь тверда,
Как подобает воинам, чья впереди судьба.
Люди Марки ходят вкруг Бурга, а вдали голубеет лес,
Но криков битвы не слышу под сводом родных небес.
Все здоровы, готовы к бою, и Бург все ближе ко мне,
Над ним знамена трепещут в рассветном алом огне.
Но нет вблизи стяга Вольфингов, нет и мужей Щита.
Нету Гейрингов, нету Хроссингов, в Бурге царит пустота.
Холсан смолкла ненадолго, и никто не посмел заговорить; после же подняла голову и продолжила:
Теперь я иду краем чащи, и из леса доносится звук:
Слышу мужей идущих, топот ног и движенья рук.
И вот шевельнулись деревья, Шилдинги песню поют,
Радуются воители: битвы окончен труд.
Расступитесь, шире дорогу, пусть свободно пройдет наша рать
Пусть выйдет на ту поляну, где стану Готов стоять.
Лес как ожил: проходят герои, блистает синяя сталь,
И в голосах их радость, и не слышна печаль.
Выходят из чаши герои, выходят за рядом ряд,
Строем вступает на поле весь отважный отряд.
Тут она вновь умолкла, но теперь не поникнув головой, как прежде; глядя перед собой ясными глазами, Холсан с улыбкой продолжила:
А вот приближаются гости, у них нерадостный вид,
Таких мы еще не видали, но где хоть копье или щит?
Не найдется у них и сакса, свободны руки врагов.
Крепкие ноги шагают под стон походных рогов.
И это они, от которых бежала за ратью рать,
Они, умудренные в битвах, воинства цвет и знать.
Выковав меч у моря, враги нанесли удар,
Но выдержал щит родовичей, выстоял млад и стар.
О люди Марки, примите дар Богов сей, идущий пешком
По холмам, сквозь Черную Чащу, в Вольфингов славный дом.
Тут песня Холсан – громкая и веселая – умолкла, и все поняли, что день остался за родовичами; и поскольку Холсан замолчала, принялись обсуждать прекрасный битвенный день и взятых пленников. Однако наконец она снова воздела руки, и все примолкли:
Я вижу все это, о жены, многое видно мне,
И все же не все, о старцы, открыто в этом огне.
Узнайте же ныне, внемлите, грядут иные уста,
А меня окружает чаша, и зелень дуба чиста.
Тюра сыны средь дубравы, и средь черных стволов;
Слышу я воинства крики, слышу клекот орлов,
Вижу вождя без шлема, вижу пляску мечей,
Падают рядом воины, льется крови ручей.
Но, выходит, иному говорить про грядущую рать.
Ведь вернулись одни только Шильдинги,
А Вольфингов не видать.
Щитовичи и Дневичи погонят пленных домой,
А потом возвратятся к Вольфингам, и снова начнется бой.
Так была велика их удача, что послали на север гонца,
Шильдинга именем Гисли, удалого бойца.
На запад от вод бежал он, повторяя Вольфингов путь,
Не замедляя бега, чтоб поесть или отдохнуть,
Пока первый род не услышит пришедшие с юга слова,
Накормит гонца и напоит, ибо слава жива.
Вижу, как переступает он Гейрингов славный порог,
Слышу счастливое слово, Дневичей вижу чертог.
Вот у потока бежит он, вот по лесу лег его путь.
Вот орешины возле Оселингов раздвигает сильная грудь.
Вот в Чертоге Илкингов звучит его весть.
А вот, о женщины Вольфингов, и до нас добралась эта честь.
Глава XIIВесть о битве в Сумеречном Лесу
А когда договорила Холсан, все и вправду услышали топот бегущих ног; вот дверь открылась и, перепрыгнув через порог, гонец направился к столу и замер там, опершись одною рукою, тяжело дыша после быстрого бега. Вот что сказал он:
– Я – Гисли из Шильдингов. Оттер послал меня к Холсан, но по пути следовало мне передать весть родам, живущим к закату от Реки, так я и поступил. Теперь путь мой закончен, ибо так рек Оттер: «Пусть Холсан выслушает вести и отошлет с ними далее четверых легконогих женщин или верховых мальчишек – к западу и востоку от Реки; пусть разошлет слово, как покажется ей угодным, видела она эти события или нет». А теперь я могу выпить, потому что бег мой закончен.
Тут одна из девиц поднесла прибывшему рог, полный меда, и вложила в руку его, и выпил он, крякнув от удовольствия; девица же, радуясь этому и вестям, положила ему на плечо свою руку. Тогда опустил гонец рог и сказал:
– Мы, Шильдинги, вместе с Гейрингами, Хроссингами и Вольфингами, – всего более трех сотен ратников – вышли в лес под водительством Тиодольфа, Походного Князя, с которым рядом шел Лис, видевший Римлян. Все были пешими, ибо нет через лес широкой дороги, и не будет, потому что не хотим мы, чтобы враги легко находили себе путь через чащу. Нам же известны дороги лесные, многим ведомы тропы, ведущие через пущу, и мы не стали усложнять себе дело. Я был возле Князя, ибо ведомы мне лесные дороги и быстры мои ноги, потому что стрелок я. Тиодольф же был без щита и шлема, и без доспеха: только плащ из оленьей кожи прикрывал его плечи.
Как сказал гонец эти слова, кметиня, пододвинувшаяся к нему и весьма внимательно разглядывавшая лицо гостя, обернулась и поглядела на Холсан, пока та не зарделась под взглядом старухи, ибо сердце девушки уже начинало понимать, кто ее мать, и какова будет ее воля.
Однако Гисли продолжил:
– Но на боку Тиодольфа был его меч – Ратный Плуг – и мы были рады и оружию, и предводителю нашему. Шесть часов шли мы, широко рассыпавшись в чаще, так что не всегда видели друг друга, однако знали, что сосед рядом. Те, кто знал здешние дебри лучше, шли впереди, остальные следовали за ними. И вот наконец настал полдень над лесом, но сумрачно было под пологом ветвей; только пробегали вокруг олени, слышалось хрюканье кабанов да зайцы поскакивали на редких прогалинах, где солнце светило и трава поднялась повыше. Так достигли мы места, где чаща вдруг кончилась, уступая место прекрасно известной мне просторной дубовой роще, заросшей высокой травой. Рассказывают, что считалась она священной у людей, обитавших в этих краях прежде Готов. А теперь я выпью.