Глава XXIIIТиодольф съезжается с Римлянами на поле Вольфингов
После того не прошло и часа, как на луг Бэрингов потянулись из чащи пешцы Тиодольфа; они заметили людей, собравшихся на склоне, и то, что некоторые из них беспокойно поглядывали на брод и земли, лежавшие за ним, другие же столь же тревожно смотрели на лес, ожидая появления Тиодольфа. Это был оставленный Оттером отряд, а с ним два гонца, присланных, чтобы Походный Князь узнал самые свежие вести. Первый рассказал о том, что Оттер был вынужден ударить на Римлян вместе с Бэрингами и детьми Дракона; второй же, только что прискакавший, поведал, что люди Марки уступают, и Римляне уже оттеснили их от Волчьей Веси и вынудили встать на лугу между бродом и Волчьим Острогом.
Выслушав эти новости, Тиодольф не стал медлить да расспрашивать, а сразу повел рать к броду, чтобы враги не прогнали выставленную Оттером стражу.
Однако у брода никто не ожидал их; там не было ни души; оставленные Оттером мужи, услыхав о битве, в которую вступили их родичи, немедленно отправились им на помощь. Рать Тиодольфа переправилась на тот берег в должном порядке на своих двоих, и Князь шел между воинами, во всем такой же, как все остальные – кроме гномами скованной и сплетенной кольчуги – только Князь был без щита и шлема. Выбравшись на берег, покрытый каплями воды, стоял Тиодольф на лугу Вольфингов, держа в длани своей обнаженный Ратный Плуг; суровое лицо его было обращено к полю битвы, только не играла на нем обычная перед сражением радость.
Немного успели они отойти от переправы, когда ветер принес звон мечей и пенье рогов, а вскоре увидели они сражение своими глазами, потому что, отступив от реки, земля поднималась, и вновь опускалась, прежде чем подняться к жилищу Вольфингов просторным склоном. И вот с вершины гребня они увидели все как было: поле, черным-черное, усеянное Римскими латниками, а посреди них – горстку сопротивляющихся бойцов, снующие копья и сверкающие мечи.
Увидев своих родичей в таком положении, дружно рыкнула рать и заторопилась навстречу врагу, выстроившись клином, на острие которого по обычаю был Тиодольф. Находившиеся на краю строя, те, кто мог видеть собственным оком картину сражения, услыхали тут принесенный ветром ответный клич врагов, к которому примешивались и голоса Готов. Тут кольцо Римлян разделилось, распалось, и посреди рядов их показалась рать Марки, своих рядов не нарушившая, но жестоко уменьшившаяся в числе. Ясно было, что не бежали Готы и не удалось врагам их рассеять, но стояли на месте, собираясь пасть один за другим. Никто из них не пытался пробиться к броду, хотя лишившиеся всадников кони там и сям носились по всему полю. И тут никто из Готов не усомнился в том, что они сумеют пробиться к друзьям и опрокинуть Римлян.
И тогда случилось чудо, невиданное и неслыханное. Римляне вскоре поняли, что происходит, и разделились: часть из них стала против Оттера, другие же повернули навстречу Тиодольфу. Клин Готов приближался, и вот уже настала пора разворачиваться, чтобы обрушиться на врага, а окруженный отряд приготовился ударить навстречу. Тиодольф вел свою рать в бой, и все ждали лишь знака вступить в сражение. Но едва Князь поднял к небу Ратный Плуг, чтобы дать этот знак, как облако вдруг затмило зрение его, и он пошатнулся назад и в забытьи повалился навзничь, словно бы получив смертельный удар. Клин дрогнул, сердца Готов были потрясены, они решили, что их предводитель убит, и бывшие рядом поспешили вынести Князя из битвы. Римляне также видели это и, решив, что полководец Готов погиб или получил тяжелую рану, без промедления с радостным воплем, как подобает доблестным воинам, сами бросились вперед на клин Готов, ибо нужно сказать, что если прежде они значительно превосходили числом рать Оттера, то ныне сами оказались немногочисленными по сравнению с новоприбывшими. Тем не менее падение полководца позволяло им смутить Готов – ведь войско Оттера было утомлено сражением с превосходящим по силе врагом. Тем не менее люди Оттера, падения Тиодольфа не видевшие (ибо плотными были ряды Римлян между Тиодольфом и ими), ударили на врага с такой яростью, что заставили сражавшихся с ними отойти к самым спинам тех, кто противостоял Тиодольфу. Клин Готов стоял твердо и непоколебимо, ибо следовавший за Тиодольфом муж рослый телом и крепкий сердцем, доблестный Торольф, воздел к небу огромный топор и зычно выкрикнул:
– Я следующий в начальствовании за Тиодольфом! Я не паду, пока меня не пронзят насквозь копьем! Я – Торольф из рода Вольфингов! Стойте крепко, прикрывайтесь щитами и молотите, как если бы Тиодольф не отправился раньше своего часа к Богам.
Посему никто не отступил, и свирепой сделалась битва возле клина, а люди Оттера – хотя не было его уже между ними, как и множества прочих воителей, и предводительствовал ратью Аринбьорн Старый – сражались так яростно, что проломили себе путь в рядах Римлян и присоединились к родичам… Заново закипела битва на поле Вольфингов. Римляне же получили некое преимущество, потому что людям Тиодольфа пришлось наступать рассеянными рядами – так, что каждый из воинов мог пользоваться своим оружием, однако Готы были сильны и доблестью, и числом, и не могли Римляне прорвать их строй. Как уже говорилось, их было меньше, потому что лишь половина рати взялась преследовать Готов, отброшенных после яростного натиска. Да больше и не было нужно: столь многие пали рядом с Оттером, Походным Князем и Свейнбьорном Бэрингом, что сочли Римляне слабыми остатки отряда.
Так сражались они на поле Вольфингов в пятом часу после полудня, и никто не уступал. Пока же вершилась битва, мужи уложили Тиодольфа вдали от сраженья под расколотым молнией дубом, к коре которого липли клочки овечьей шерсти, ибо летом в жару собирались под этим деревом овцы и терлись боками о ствол. Посему была вытоптана трава возле дерева, а у самого ствола образовалась канавка. Там и положили Тиодольфа, удивляясь тому, что не сочится кровь из его тела и незаметно никаких оставленных оружием следов на его теле.
О Тиодольфе же скажем, что когда пал он, и память о битве, и том, что было перед нею, оставила его разум, к нему явились счастливые и мирные сны, будто бы вновь стал он парнишкой, еще не сражавшимся с тремя Гуннскими царями на поросшем орешником поле. И в тех снах жил он, как подобает юноше: носился по лугам, объезжал необъезженных жеребят, плавал в реке, охотился со старшими кметями. Но более всего видел он себя в обществе одного старца, который обучал его обрабатывать дерево и владеть оружием. Прекрасны были поначалу видения эти: вот они в кузнице куют меч, впечатывая в сталь тонкие золотые проволочки, вот вместе удят рыбу среди водоворотов Чернавы. Вот сидят в уголке чертога, и старик рассказывает ему о древнем витязе из рода Вольфингов, доблестном Тиодольфе. Вот они вдруг невесть каким образом оказываются на летней полянке, отдыхая после охоты, а пронзенная стрелой олениха лежит у ног их; старик же рассказывает Тиодольфу, как подходить к оленю, чтобы он тебя не зачуял, и все это время ветер выстукивает ветвями мелодию, и вторят ей завывания волынки. Наконец Тиодольф поднялся, чтобы вновь приступить к охоте, и нагнулся за копьем. Тут голос старика смолк, Тиодольф посмотрел на него, и… о! лицо собеседника его стало белым как наледь. И коснулся лица Тиодольф, и оказалось оно под пальцами как твердый кремень, как изображение древнего Бога, хотя ветер, как и прежде, теребил волосы и одежду. Тут великая боль пронзила Тиодольфа во сне, и показалось ему, что и сам он тоже превращается в камень; воспротивился этому Князь всей своей силой, и… о! чаща исчезла, и лишь белый свет окружил Тиодольфа. Вот шевельнул он головой, и из света проступил луг Вольфингов, давно знакомое место. Тут возрадовался и возликовал он, однако, поглядев снова, не увидел на поле ни говяд, ни овец, ни пастушек, следящих за стадами… бушевала на поле жестокая битва, и грохот ее восходил к небесам. Воистину Тиодольф наконец очнулся.
Встал он, огляделся; вокруг скорбным кружком толпились Волчичи, полагавшие ранение его смертельным, хоть и не было на Тиодольфе оставленного оружием следа. Только кольчуга, гномами кованная, осталась лежать на земле, ибо сняли ее, чтобы найти повреждения на теле.
Заглянув в их лица, он молвил:
– Что томит вас, о мужи? Я жив и невредим, что случилось здесь?
И один из них рек:
– Истинно ли человек ты, али вернулся живым с того света? Видели мы, как пал ты во главе рати; как пал, словно сраженный молнией, и сочли раненым или убитым. Кмети же бьются стойко, и жив ты; стало быть, все хорошо.
Рек тогда Тиодольф:
– Дайте в руки мои острие и лезвие им знакомое, чтобы мог я пронзить себя… ибо устрашился я и уклонился от битвы.
Отвечал ему старый витязь:
– Если и так, Тиодольф, неужели ты во второй раз уклонишься от битвы? Не довольно ли и первого раза? Веди же нас назад тешиться игрою мечей, и если будет волятвоя, заколешься после битвы, вновь сослужив роду-племени мужскую службу.
Тут подал он Тиодольфу Ратный Плуг, взяв меч за острие. Приняв оружие за рукоять, Походный Князь молвил:
– Поспешим же, пока есть на то воля Богов, пока еще позволяют они мне ударить мечом за род свой.
Взмахнув Ратным Плугом, направился он к сражавшимся, и сердце взъярилось в груди Тиодольфа, и счастье жизни вернулось к нему; счастье только что покорившееся обычному сну.
Упрекнувший же его старый витязь нагнулся к кольчуге, поднял ее с земли и выкрикнул вслед:
– Тиодольф, неужели ты отправишься нагим в столь жестокую битву, имея надежную ограду для своего тела?
Тиодольф на мгновение задержался, но тут увидели Готы, что дрогнули Римляне, и родовичи наступают – медленно и упорно. Тут забыл Тиодольф обо всем, кроме битвы, и ринулся в сечу, а бывшие с ним заторопились вослед ему; старик же, бывший последним, держа хоберк в руке, бормотал:
Горячая кровь прольется, герою под траву лечь,
Ветви из сада Вольфингов обрубит железный меч.