Если бы хоть кто-нибудь спросил, как хозяину леса угодно устроить свою жизнь. Если бы дробь не влетела со свистом в берлогу и не впилась в кожу, как рой комаров…
Он слышит выстрелы и крики. Он пытается стряхнуть с себя сон, пытается размять затекшие и ослабевшие суставы и с трудом расшвыривает хворост – нелегкий труд для старого воина. Но надо же посмотреть, что происходит там, посреди ненавистной зимы. Что за шум? Не весенний ли первый гром, не ветер ли валит ели и раскидывает слежавшийся снег?
Но нет. Не весна и не ветер. Кавалеры. Кавалеры из Экебю.
Старые знакомые. Кавалеры из Экебю. Он помнит ту ночь, когда Беренкройц и Фукс сидели в засаде на хуторе крестьянина из Нюгорда. Выпили бутылку – какая же охота без самогона? – и мирно задремали. И как раз в этот момент хозяин леса разметал торфяную крышу хлева. Они проснулись, когда он уже вытаскивал из стойла убитую корову, и бросились на него с ружьем и тесаком. Корова медведю не досталась, но сам он все же убежал, хоть и остался без глаза.
И еще хуже была вторая встреча с кавалерами. Они с супругой-медведицей и медвежатами как раз готовились залечь в спячку в своей берлоге на горе Гурлита. Он помнит – кавалеры появились неведомо откуда. Он опять ушел. Расшвырял все вокруг и убежал. Но остался хромым, пуля застряла в бедре. А когда он вернулся, снег у берлоги был весь залит кровью его царственной супруги, а медвежат люди забрали с собой. Они вырастут среди людей и станут их друзьями и слугами.
Но сейчас дрожит земля, осыпается пушистый снег с хворостяной крыши берлоги, и словно сказочное чудовище из-под земли вырастает он, король и хозяин здешних лесов, великий боец, заклятый враг кавалеров. Берегись, Фукс, гроза медведей! И ты берегись, завзятый игрок в шилле полковник Беренкройц, и ты, Йоста Берлинг, герой сотен приключений!
Горе вам, поэты, мечтатели, герои-любовники! На поляне стоит Йоста Берлинг, палец его на спусковом крючке, и прямо на него идет огромный медведь. Почему он не стреляет? Почему Йоста Берлинг не стреляет?
Почему не спустит он курок, почему не выстрелит в широкую мохнатую грудь? Медведь уже совсем близко, можно стрелять. И он, Йоста, один, остальным стрелять несподручно. О чем он думает? Не думает ли, что он, как главнокомандующий, принимает медвежий парад?
Нет, конечно. Но мы знаем, о чем он думает. Он думает о прекрасной Марианне, которая лежит тяжело больная в Экебю. Она сильно простудилась в ту кошмарную ночь, и было бы странно, если бы этого не случилось, после того как она чуть не час пролежала в сугробе в легком бальном платье.
Конечно же он думает о ней. И она тоже жертва эпидемии ненависти, жертва страшного проклятия, настигшего человечество. И Йосту передергивает от мысли, что и он жертва. Он тоже вышел с ружьем не погулять и не пострелять в цель – он вышел преследовать и убивать.
И как раз в минуту этих невеселых раздумий из чащи вышел чудовищных размеров медведь и двинулся прямо на него. Слепой после удара тесака одного из кавалеров, хромой после выстрела другого. Кавалеры убили его подругу, украли его детей. Его зимний покой нарушен, он совершенно одинок, шерсть его свалялась. И Йоста во внезапном прозрении понимает зверя. Единственное, что у того осталось, – его собственная жизнь.
«Не буду стрелять, – решает Йоста. – Пусть он убьет меня, но стрелять я не буду».
Зверь идет прямо на него, но Йоста стоит не шевелясь, вытянувшись, как на параде, и когда медведь уже рядом, он берет ружье на караул и щелкает каблуками.
И – о чудо! – хозяин леса поглядел на него своим единственным, налитым кровью глазом и проковылял мимо. Ему некогда связываться с Йостой Берлингом. Надо спасать жизнь. Медведю не мешают огромные, в человеческий рост, сугробы – он вламывается в лес, скатывается по крутому спуску и исчезает.
Загонщики ждали выстрела Йосты, но не дождались, а теперь лихорадочно палят в убегающего зверя.
Но уже поздно. Кольцо прорвано. Медведь исчез. Фукс задирается, Беренкройц ругается на чем свет стоит, а Йоста только смеется.
Как они могли подумать, что он, человек на вершине счастья, омрачит блаженство убийством божьей твари?
Итак, огромный медведь с Гурлиты ушел из засады невредимым. Но зимняя спячка его прервана, а нет ничего опаснее медведей, разбуженных до прихода весны. Их называют шатунами. А когда шатуном становится такой медведь, как этот, много повидавший на своем веку гигант с Гурлиты, он опасен вдвойне. Никто так ловко и потаенно, как он, не срывает крыши низких, похожих на погреба, овчарен, никто так не обходит капканы, никто так не ускользает из засады.
У крестьян просто-напросто кончилось терпение. Они уже несколько раз посылали гонцов к кавалерам – умоляем, помогите покончить с этим разбойником.
Весь февраль, день за днем, ночь за ночью, рыскали кавалеры в верховьях Лёвена, но зверь, хитрый, как лиса, и стремительный, как волк, не давался. Они устраивают засаду на хуторе – а он буйствует в соседнем, ищут его в лесу – а он уже преследует крестьянские дровни на льду озера. Он стал настоящим грабителем, дерзким и безжалостным. Мог забраться на чердак и опустошить матушкин горшок с медом, мог задрать лошадь в упряжке на глазах у отца.
И постепенно все начали понимать, что это за медведь и почему Йоста не решился в него выстрелить. Страшно сказать, а еще страшнее поверить – это не обычный медведь, и дело даже не в его величине и силе. Убить его нельзя, если у тебя нет в запасе серебряной пули. Пули из серебра и колокольной меди, мало того, отлить ее надо на колокольне, и не в любой день, а в четверг, и даже не в любой четверг, а в новолуние. Ни пастор, ни звонарь ничего не должны не только знать, но даже подозревать… короче говоря, нелегко раздобыть такую пулю.
У всех медведь как кость в горле, но есть в Экебю кавалер, для которого вся эта история – личная трагедия. Вы, конечно, поняли, что речь идет о майоре Андерсе Фуксе, знаменитом охотнике на медведей. Он потерял покой и сон, для него это было невыносимо: как это он, майор Фукс, гроза медведей, не может убить шатуна с Гурлиты? Он долго ворчал и не верил, но и для него под конец стало ясно: только серебряная пуля. Иначе этого зверя не завалить.
Красавцем мрачного майора назвать никак нельзя. Тяжелый, неуклюжий, свекольная физиономия с обвисшими щеками и тройным, а кое-где и четверным подбородком. Жесткие, как сапожная щетка, черные усики над толстой верхней губой, а волосы не берет никакой гребень. Торчат, как у черного стриженого ежа. Молчаливый, слова не вытянуть, и к тому же великий обжора. Короче говоря, он не из тех, кого женщины встречают улыбками, кокетливыми взглядами и объятиями; да собственно, и сам он мало интересовался прекрасным полом. Трудно даже представить, что однажды майор Фукс падет жертвой чар какой-нибудь красавицы. Все, что касается любви и любовных страданий, майора Фукса не интересовало.
И вот настал вечер четверга. Узенькая, в палец толщиной, полоска месяца висела над горизонтом еще за пару часов до захода солнца.
Майор Фукс, не сказав никому ни слова, покинул Экебю. На плече у него висело ружье, а в ягдташ положил он горелку и литейную форму для пуль. Он направлялся в церковь в Бру – решил попытать счастья, хотя и не особенно верил во все эти суеверия. Не может же счастье в конце концов не улыбнуться такому честному и порядочному человеку, как он, майор Фукс!
Церковь стояла на восточном берегу узкого пролива, соединяющего северную и южную части озера, так что путь его лежал через переброшенный через этот пролив шаткий мост.
Он шел, погруженный в невеселые мысли, не глядя на живописный, расположенный на склонах поселок, на изящные силуэты домов, четко, как в театре теней, вычерченных на экране вечернего неба, на круглую вершину горы Гурлиты.
Он смотрел под ноги и размышлял, как бы ему раздобыть ключ от церкви и подняться на колокольню, но так, чтобы никто об этом не знал.
Но уже у самого моста чьи-то отчаянные крики заставили его поднять голову.
Надо сказать, что в те времена в церкви Бру служил органистом некий немец по имени Фабер, робкий, тщедушный человечек с вечной заискивающей улыбкой. А звонарем был Ян Ларссон, толковый, работящий крестьянин. Правда, бедный – пастор из Брубю выманил у него все отцовское наследство, целых пятьсот риксдалеров.
Этот самый звонарь ни о чем так не мечтал, как жениться на хорошенькой девице Фабер, сестре органиста, а тот никак не хотел отдавать сестру замуж за бедного Яна. Из-за этого между ними разгорелась настоящая вражда. И именно в этот вечер Ян подкараулил органиста на мосту, взял его за грудки и поднял над перилами – если не отдашь за меня сестру, брошу в пролив. Но Фабер не сдавался. Он кричал, брыкался и только повторял: «Нет, нет и нет!», хотя то и дело с ужасом бросал взгляды на черную, кипящую порогами полосу ледяной воды далеко внизу, между заснеженными берегами.
Неизвестно, чем бы кончилось дело. Рассвирепевший Ларссон мог и в самом деле бросить крошку-органиста в пролив. Но как раз в эту секунду на мосту появился Фукс. Завидев грозного майора, звонарь перепугался, отпустил Фабера и бросился бежать со всех ног.
Маленький Фабер повис у спасителя на шее и рассыпался в благодарностях. Майор аккуратно поставил органиста на доски моста и пожал плечами – не за что, мол, благодарить. А может быть, пожатие плеч значило совсем другое – майор сильно недолюбливал немцев после того, как во время померанской войны пережил осаду Путбуса на острове Рюген[15]. Никогда в жизни он не был так близок к голодной смерти, как тогда. Ну и немцы.
Фабер решил тут же бежать к исправнику Шарлингу и пожаловаться, что звонарь пытался его убить, но майор его разочаровал: в этой стране, сказал он, убить немца за преступление не считается. Это, конечно, было не так, но майор, как я уже сказала, сильно не любил немцев.
Тогда Фабер в порыве признательности пригласил майора домой на домашние свиные сосиски и кружку муммы