И он судорожно спрятал руки за спину.
– Не убивайтесь так, господин Берлинг, – тем же ледяным, невыразительным голосом сказала графиня. – Мне это безразлично. Я виновата перед вами, я прошу прощения и прошу позволить мне поцеловать вашу руку.
Йоста, по-прежнему держа руки за спиной, начал проталкиваться к двери.
– Если вы не примете извинений моей жены, я буду вынужден драться с вами, господин Берлинг, – сказал граф. – К тому же ее постигнет другое, куда более суровое наказание.
Графиня пожала плечами.
«Он спятил от трусости», – прошептала она про себя. А вслух сказала вот что:
– Пусть будет, как сказал мой муж. Вы же этого с самого начала хотели, господин Берлинг, – унизить меня и оскорбить.
– Я? Хотел вас унизить? Неужели вы и в самом деле так думаете? Ну, хорошо… единственный выход для меня – сделать так, чтобы вам нечего было целовать.
И с этими словами он, растолкав собравшихся, подбежал к камину и сунул руки в огонь. Кожа мгновенно покраснела, сморщилась, затрещали охваченные пламенем ногти. Но почти в ту же секунду ошеломленный Беренкройц схватил Йосту за шиворот и швырнул на пол. Йоста поднялся и сел на подставленный кем-то стул. Ему было стыдно за свой порыв. Она может подумать, что все это хвастовство и дурацкая бравада. Что за странная, театральная выходка – вокруг полно зевак, которые только и радуются неожиданному повороту дела.
Надо срочно уходить. Но не успел он подняться, как графиня подбежала к нему и упала на колени. Посмотрела на закопченные, багровые руки.
– Я поцелую ваши руки, – тихо сказала она. – Как только ожоги заживут, я поцелую ваши руки. Я поцелую ваши руки. – Она повторяла эти слова, и слезы градом катились на уже начавшие набухать белесые волдыри.
Для нее это стало настоящим откровением. Ее охватило незнакомое ей доселе блаженство. Неужели все еще может случаться такое на этой земле? Неужели кто-то может решиться на такое ради нее? Этот красавец, способный на все, неукротимый в делах и в словах… какая поэтическая душа, какие безумные, самоотверженные поступки! Герой, истинный герой, он создан из другого материала, чем остальные. Раб своих прихотей, минутных страстей, страстный и пугающий, но какая в нем сила, сила, не останавливающаяся ни перед чем, даже перед самопожертвованием.
Весь вечер ее терзала невыразимая тоска, она видела вокруг себя только трусость, жестокость и горе. Но теперь все забыто. Существование вновь обрело смысл для юной графини. Нет, серая богиня сумерек, далеко тебе до победы! Мир опять расцвел волшебными красками, сделался ярким и живым.
И той же ночью во флигеле пожилые кавалеры на все лады проклинали Йосту Берлинга.
Давно пора было спать, но он не давал им покоя. Они задернули шторы, погасили свечи – но где там! Он говорил и говорил, не закрывая рта.
Кавалеры узнали, какой ангел эта юная графиня, как он обожает ее, как он будет служить ей и поклоняться. Он даже рад, что другие женщины его предали, потому что теперь он может посвятить свою жизнь ей, юной графине, и только ей. Конечно, она презирает его, но это неважно, он будет счастлив лежать у ее ног, как собака.
– Все знают остров Лагён на нашем озере? Видели ли вы его с юга, где иссеченная временем скала отвесно поднимается из воды? А с севера, где остров плавно скользит к воде, где берега поросли роскошными вековыми елями? Где песчаные отмели поднимаются из воды причудливым рисунком? Где на вершине скалы до сих пор сохранились развалины старинной пиратской крепости?
Там, и только там построит он замок в честь юной графини, мраморный замок! Он вырубит в скале широкие лестницы, они будут вести прямо к морю, и к ним будут приставать корабли. В этом замке будут сияющие залы и высокие башни с золотыми шпилями. Это будет достойное обиталище для юной графини! Деревянная лачуга на мысе Борг недостойна этого ангела! Даже нога ее не должна ступать туда!
Он никак не мог остановиться. Кое-где за желтыми клетчатыми шторами уже послышался храп. Но те, кому не удавалось уснуть, проклинали последними словами Йосту Берлинга и его внезапное помешательство.
– О, люди! – обратился он к ним торжественно. – Что я вижу перед собой? Я вижу зеленую, прекрасную планету, покрытую либо творениями человека, либо руинами. Египетские пирамиды давят землю неслыханной тяжестью, Вавилонская башня пронзает небеса, вырастают замки и неприступные крепости. Но все, что построено людьми, рано или поздно обратится в прах. Все тщетно! Бросьте кельмы и кирки, разбейте кирпичные формы! Прилягте на траву, накройте голову фартуком каменщика и стройте светлые, воздушные замки мечты! Что делать душе вашей в корявых и недолговечных стенах из камня и обожженной глины? Стройте, стройте же вечный, неразрушимый замок сладостных видений и несбыточных снов!
И он, хохоча, отправился спать.
А когда графиня узнала, что кавалеры освободили майоршу, она пригласила их всех на обед.
Так началась долгая дружба юной графини и нашего героя, Йосты Берлинга.
Глава одиннадцатаяИстории с привидениями
Что нового, о дети нынешней поры, могу я вам рассказать? Ничего. Правда, бывает, что хорошо забытое может показаться новым. Например, сказки, которые нам рассказывала старая седая няня. Мы, малыши, собирались в детской, а она рассказывала. Или подслушанные рассказы конюхов и арендаторов. Они садились у камина, ждали, когда просохнет их насквозь промокшая одежда, доставали из кожаных ножен, висящих на шеях, как медальоны, широкие ножи и мазали масло на толстые куски свежего хлеба. Или рассказы в усадьбах, они ведь тоже забыты – старые господа покачивались в креслах-качалках, пили дымящийся тодди и вспоминали ушедшие времена.
И, наслушавшись рассказов няни, конюхов и господ, ребенок видит в ночном небе не тучи, а кавалеров в своих шатких двуколках, не звезды, а мерцающие восковые свечи в старом графском имении на мысе Борг, а за жужжащей прялкой в соседней комнате сидит не кто иной, как старая Ульрика Дильнер. Для ребенка все эти люди были вполне реальными, они жили где-то рядом.
Но если такого ребенка, чья голова битком набита сказаниями, посылали на темный чердак за охапкой льна или сухарями, он старался там не задерживаться – стремительно слетал по деревянной лесенке, бегом через сени и поскорее в кухню. Там, в чердачном полумраке, сразу вспоминались страшные истории про нечестивого заводчика из Форса, того, кто вступил в сговор с дьяволом.
Давным-давно прах злобного Синтрама покоится на кладбище в Свартшё, но разве кто поверит, что Господь призвал его душу! А ведь так и написано на могильной плите: «Господь призвал его душу».
Зачем Господу такая душа? Пока Синтрам был жив, все знали, что он меченый, один из тех, к кому в долгие, дождливые воскресные вечера приезжает тяжелая черная карета, запряженная четверкой черных же лошадей. Элегантный господин в черном легко спрыгивает с подножки и за партией в кости или в шилле помогает хозяину скоротать доводящие до бешенства, унылые, однообразные часы. Далеко за полночь продолжается игра, и когда на рассвете таинственный гость покидает жилище Синтрама, он всегда оставляет прощальный подарок… жди несчастья.
Он меченый, Синтрам… если вдруг начинается всякая чертовщина, невидимые экипажи въезжают в усадьбу, щелкают бичи, кто-то вскрикивает на крыльце, сама по себе хлопает дверь – жди Синтрама. Собаки и даже люди просыпаются от этого шума, вскакивают, подбегают к окнам – никого. Но все уже знают – скоро явится Синтрам.
Ох уж эти люди, связавшиеся со злыми духами! Мало того что и от них добра не жди, так еще и нечисти всякой вокруг развелось, как комаров в летний вечер. Как, по-вашему, что это за пес был, который во времена Синтрама то и дело показывался в Форсе? Слезящиеся красные глаза, язык свисает чуть не до земли, а с него кровь капает. И дышит, дышит зверюга… тяжело дышит, с хрипом, будто без отдыха отмахал сюда из преисподней. Как-то обедали работники в кухне, а он в дверь скребется. Служанки чуть в обморок не попадали от страха, а один конюх, поздоровее, выхватил из печи горящую головню, открыл дверь и сунул зверю прямо в пасть. Вой такой раздался, что у людей сердце зашлось. Из пасти искры, по шерсти искры… убежал пес, а следы его на дороге долго еще видны были – светились адским огнем.
Нечисто, нечисто было с заводчиком. Уедет, случалось, по делам, упряжка как упряжка, кони как кони, а вернется к ночи – где кони? Черные быки в упряжи! Кто жил у дороги, божились: огромные рога, таких и не видывали никогда. И мычание их слышали, и огненный след видели на сухой траве.
Не зря, не зря торопились маленькие ножки поскорее убежать с огромного темного чердака. Сами подумайте: а вдруг из темного угла полезет кто-то, чье и имя-то нельзя называть? Никакой уверенности.
И что самое скверное – все эти твари не только нечестивым показываются, тем, с кем у них договор, они и обычных людей не щадят. Разве старая Ульрика Дильнер не видела их? И она, и Анна Шернхёк много чего могут порассказать.
О, друзья мои, дети человеческие! Вы, кто танцует, вы, кто смеется… От всей души прошу вас: не танцуйте так самозабвенно, не смейтесь так громко! Не дано нам знать, наступит ли наш шелковый башмачок на вощеные доски пола или на и без того разбитое сердце. Не отзовется ли наш веселый, серебристый смех отчаянием в чьей-то измученной душе…
Вот так, наверное, и произошло с Ульрикой Дильнер. Слишком уж больно отдавались в ее старом сердце танцевальные па, смех молодежи казался ей ненатуральным. И все потому, что сжимала ей сердце тоска по несбывшемуся – по достойному званию замужней женщины. В конце концов согласилась она на предложение Синтрама, переехала к нему в Форс и разлучилась со старыми друзьями в Берге, с кем делила и дорогие сердцу хозяйственные заботы, и постоянную тревогу о завтрашнем дне.
Все произошло быстро и весело. Синтрам посватался к ней на Рождество, а в феврале сыграли свадьбу. В тот год Анна Шернхёк поселилась в доме капитана Угглы, и вскоре выяснилось: Анна прекрасно справляется с хозяйством. Так что Ульрика без угрызений совести оставила друзей ради желанного положения замужней женщины.