Но я повторяю: не ходите туда, на этот мыс!
Потому что может случиться, что вы, наглядевшись на эти чарующие виды, пожелаете остаться навсегда в этих помнящих столько горя залах старинной усадьбы. Если вы молоды, богаты и счастливы, вы даже, возможно, купите эту усадьбу и поселитесь там со своей молодой женой. Так поступают многие.
Нет, нет и еще раз нет. В Борге вы не найдете счастья. Как бы вы ни были богаты, как бы вы ни были опьянены счастьем, очень скоро и вы омочите слезами эти и без того пропитанные слезами полы. И очень скоро стены, где прячется вековое эхо скорби, всосут и ваши горестные вздохи.
Красивое старинное поместье отмечено печатью горя. Говорят, где-то здесь, в этих местах, похоронена ведьма, приносящая несчастья и вечное горе. Не нашла она покоя в могиле и отравляет мертвенным своим дыханием все живое.
Если бы я была хозяйкой Борга, я перекопала бы весь мыс – и выложенные каменной плиткой аллеи елового парка, и полы в подвалах усадьбы, и плодородные поля. Я не успокоилась бы, пока не нашла изъеденный червями труп ведьмы и не закопала бы его на освященной земле погоста в Свартшё. Мало того, заплатила бы звонарю, чтобы колокола над могилой звонили дольше и сильнее обычного, и богато одарила бы и пастора, и пономаря, чтобы они с удвоенной силой проповедями и псалмами упокоили бы принесшую столько горя ведьму.
А если и это не поможет, выбрала бы я штормовую ночь потемнее и подожгла бы деревянные стены усадьбы, чтобы никто и никогда не соблазнился поселиться в этом проклятом доме. Разве что галки совьют гнездо в торчащем на унылом пепелище закопченном кирпичном дымоходе.
Но, конечно, и мне было бы страшно смотреть, как вырывается из крыши пламя, как взлетают в ночное небо фонтаны искр, как, отгорев, серыми невесомыми мотыльками бессильно опускаются они на землю, как густой багровый дым все гуще окутывает гибнущую графскую усадьбу, как стены, перед тем как упасть, изгибаются, точно человек, пытающийся сохранить равновесие. В треске и реве пламени наверняка услышала бы я отзвуки старых, отныне бездомных воспоминаний, а в голубых каемках оранжевых языков беспощадного огня мерещились бы мне потревоженные привидения. В горе тоже есть своя красота, подумала бы я, и заплакала, как плачут язычники, когда уничтожают их храмы с древними богами.
Но помолчите, помолчите вы, предсказательницы и пифии, рано каркать и оплакивать еще не случившиеся несчастья. Пока еще красуется усадьба на вершине увенчавшего мыс невысокого холма, пока еще устремлены в небо гордые вершины елей в парке, еще сверкает под мартовским солнцем заснеженный луг, еще звенит веселый смех графини Элизабет.
По воскресеньям она ходит в церковь в Свартшё, это совсем близко от Борга, и, как правило, приглашает гостей на ужин. Судья из Мункерюда постоянный посетитель этих ужинов, и капитан с капитаншей из Берги, и адъюнкт, и даже нечестивый Синтрам. А если и Йоста Берлинг случайно забредет в Свартшё, она приглашает и его. А почему бы не пригласить и Йосту Берлинга?
Она и понятия не имеет, что уже ходит сплетня: якобы Йоста так часто появляется на восточном берегу не случайно, а чтобы повидать графиню. А может быть, и нет; кто знает, может, его привлекает выпивка и ломберный столик у Синтрама… все может быть; все знают, какой крепкий парень этот Йоста, тело у него отлито из железа, а вот сердце дает слабину. Все знают, что ему достаточно одного взгляда на искрящиеся глаза и локон светлых волос на мраморном лбу, и всё: Йоста уже влюблен по уши.
Молодая графиня очень добра к нему. Впрочем, чему удивляться – она добра ко всем. Может посадить оборванного мальчишку-попрошайку на колени, а если видит по дороге старика, обязательно остановит кучера и подсадит беднягу в свои санки.
Йоста обычно сидит в маленьком, обитом голубыми штофными обоями кабинете, откуда открывается роскошный вид на озеро, и читает графине стихи. Ничего плохого в этом нет; он ни на секунду не забывает, что она графиня, а он – бездомный авантюрист. Йоста почитает ее за святую. Он с таким же успехом мог влюбиться в глиняную царицу Савскую на балюстраде в церкви в Свартшё.
Его самое страстное желание – служить ей, как пажи служат королевам. Он тает от счастья, когда она позволяет ему закрепить шнурками коньки на ботинках, а если принимается за вязание, он с радостью держит моток шерсти на расставленных ладонях. Он управляет ее санками. Нет, ни о какой любви между ними и речи нет – Йоста Берлинг из тех, кого называют поэтическими натурами, он счастлив в этой атмосфере невинных романтических грез.
Молодой граф молчалив и серьезен, Йоста брызжет весельем. Молодой графине очень нравится его общество. Никто, глядя на нее, не скажет, что она вынашивает в своем сердце запретную любовь. Она думает только о танцах и развлечениях. Ей бы хотелось, чтобы земля была совершенно плоской, без всяких камней, гор и озер, чтобы можно было передвигаться по ней, танцуя. Она бы с радостью протанцевала от младенческой колыбели до могилы в тонких шелковых туфельках.
Но слухи, как известно, особенно немилосердны, когда речь идет о молодых женщинах.
После ужина в Борге господа отправляются на половину графа – покурить и подремать, пожилые дамы устраиваются в креслах в гостиной и откидывают свои достойные головы на подголовники, а графиня и Анна Шернхёк идут в голубой кабинет поверять друг другу сердечные тайны.
Анна привезла старую Ульрику назад в Бергу в воскресенье, а в следующее же воскресенье после ужина молодые женщины уединились в кабинете.
Вряд ли найти на земле девушку несчастнее, чем Анна. Куда девалась ее жизнерадостность, веселая задиристость, с которой она отшивала любого, кто пытался завести с ней отношения поближе?
Все, что случилось на заснеженном холме, звон бубенцов, разговоры, Синтрам, бесчувственный Йоста Берлинг, – все погрузилось в сумерки, из которых это наваждение, наверное, и возникло. Она помнила все, но очень смутно, более того, у нее не было уверенности, что все было на самом деле, что это не плод ее больного воображения. Ни одного слова, ни одного отчетливого воспоминания…
Нет, не так. Осталось одно воспоминание, отравившее ее душу.
– А если и в самом деле не Бог? – шептала она про себя. – Если не Бог послал волков?
Она ждала знака свыше, она ждала чуда. То и дело смотрела в небо, внезапно оглядывалась, точно у нее за спиной стоял кто-то, кто помог бы ей решить эту загадку. Но небеса пусты, и земля темна. Ни путеводной звезды, ни огонька в тумане, загадка оставалась загадкой и мучила ее несказанно.
А сейчас она сидела напротив графини, и взгляд ее упал на крошечный голубой букетик подснежников в руке Элизабет. И вдруг ее осенило: она же прекрасно знает, где растут эти подснежники, и знает, кто их собирал.
Словно удар молнии. И спрашивать не надо – голубые подснежники в начале апреля растут только в одном месте: в Экебю, в березовой роще на склоне у берега озера.
Она не может оторвать глаз от голубых звездочек, не оставляющих равнодушным ни одно сердце, от этих крошечных пророков; они прекрасны и сами по себе, но еще прекраснее окружающий их ореол надежды. Они предвещают весну, а та, возможно, еще прекраснее.
Но Анну не трогает нежная, хрупкая красота первых весенних цветов. Она смотрит не отрываясь, и сердце ее закипает гневом, яростным, как рокочущий раскат грома вслед за пронзительной молнией узнавания. По какому праву графиня Дона держит эти цветы, собранные на берегу в Экебю?
Все они заодно. Синтрам, графиня, все вокруг словно сговорились соблазнять Йосту Берлинга всевозможными искушениями, но она его защитит, чего бы это ей ни стоило. Всей кровью сердца она его защитит.
И первое, что надо сделать, – вырвать эти цветы из рук графини, выбросить, растоптать, уничтожить – еще до того, как она покинет этот маленький голубой кабинет.
И начинается борьба не на жизнь, а на смерть с крошечными голубыми звездочками. Дамы в гостиной откинули свои достойные головы на подголовники и ни о чем не догадываются, господа на половине графа наслаждаются трубками – мир и покой в графской усадьбе. И только здесь, в маленьком голубом кабинете, идет отчаянное сражение.
О, как правы те, кто держит руки подальше от рукоятки меча, кто умеет ждать, кто укрощает необдуманные призывы сердца и передает все в руки Господа! Сердце часто ошибается, а зло, как известно, порождает еще большее зло.
Но Анне Шернхёк кажется, что она увидела наконец путеводную звезду.
– Анна, – ласково просит графиня. – Расскажи что-нибудь.
– О чем?
Графиня теребит пальцами нежные лепестки подснежников.
– Неужели тебе нечего рассказать о любви? Как это – любить?
– Нет. Я ничего не знаю о любви.
– Неправда! Разве нет в этих краях места под названием Экебю, где полным-полно кавалеров?
– Такое место есть. Есть место под названием Экебю. Там живут люди, которые высасывают кровь из нашего края, мутят головы, делают людей непригодными к серьезной работе, люди, которые развращают молодежь и отравляют лучшие умы. Ты хочешь послушать про их любовные приключения?
– Еще бы! – Графиня весело рассмеялась. – Мне нравятся кавалеры.
И тут Анна Шернхёк начинает говорить. Она говорит короткими, отрывистыми фразами, с большими паузами, отчего речь ее кажется высокопарной, но на самом деле она изо всех сил пытается унять поднявшуюся бурю. В душе ее все кипит.
Графиня не может не чувствовать непонятной ей страсти, ей страшно и в то же время интересно.
– Любовь кавалера? Вера кавалера? Утром одна возлюбленная, днем – другая. Одна на западе, другая на востоке. Положение женщины в обществе роли не играет – сегодня графиня, завтра нищенка. Нет ничего вместительнее на земле, чем его сердце. Но горе той, кто полюбит кавалера! Она будет находить его пьяным в канаве, ей суждено с ужасом смотреть, как он за карточным столом проигрывает дом ее детей. Ей придется примирится с его ухаживаниями за другими женщинами. О, Элизабет, если кавалер приглашает порядочную женщину на танец, ее долг – отказаться; если он посылает ей букет цветов, ее долг – бросить их на землю и растоптать. А если ее постигло несчастье, если она влюбилась, ей лучше умереть, чем выйти замуж за кавалера. Есть среди них один. Разжалованный пастор. Он лишился сутаны из-за пьянства. Приходил пьяным в церковь. Выпил освященное вино для причастия. Ты разве ничего про него не слышала?