ом роскошное тело. Королевская осанка и стальные мышцы.
– Он еще жив?
– Не знаю… это старая история.
Что-то шевельнулось в душе Анны Шернхёк. Ей вдруг разонравилась вся ее затея. Все равно она никогда не скажет графине, о ком идет речь, так уж пусть лучше думает, что он умер.
– Но тогда-то он был еще молод, – продолжила она свой рассказ. – И наверное, в нем снова пробудилась жажда жизни. Он обладал необыкновенным даром речи, и к тому же у него было пламенное, пылкое сердце.
И как-то вечером он заговорил с ней о любви. Она не поддержала разговор, рассказала только о бабушкиной истории и о царстве своей мечты, как ждет она, что добрый царь вернется на землю. И взяла с учителя слово, что он будет глашатаем слова Божьего, одним из тех избранных, кому выпадет счастье подготовить и ускорить Его приход.
И что ему было делать? Он, лишенный сана священник, станет проповедовать наступление Царства Божьего? Не было другого пути, который был бы для него менее доступен, чем тот, что она предлагала. Но он не решился сказать ей правду, не решился нанести такой удар невинной девочке, которую полюбил всей душой. И пообещал сделать все, что она просит.
После этого никакие слова им были не нужны. Не подлежало сомнению, что в один прекрасный день она станет его женой. Но это была любовь духовная, никаких поцелуев и объятий. Он даже не решался к ней прикоснуться, она казалась ему хрупкой, как лепесток цветка. Но теперь она иногда поднимала свои мечтательные карие глаза, чтобы встретить его взгляд. А он, когда они лунными ночами сидели на веранде, незаметно целовал ее волосы.
Но грех его состоял в том, что он забыл и о прошлом, и о настоящем. Конечно, в пылу любви он мог забыть, насколько он беден и ничтожен. Но что ей в один прекрасный день придется выбрать между и женихом на земле и женихом в небесах, между ним и владыкой тысячелетнего Царства Света и Справедливости, – об этом он не имел права забывать. Для такого хрупкого создания, как Эбба, подобный выбор был не по силам.
Прошло лето, потом осень и зима. Когда пришла весна, Эбба Дона заболела. Снег в долинах развезло, в горах лавины, зимники ненадежные, можно провалиться под лед. И такая распутица, что не проехать ни в санях, ни на коляске. Графиня Дона приказала привезти доктора из Карлстада, ближе ни одного врача не было. Но она могла приказывать сколько угодно – ни приказами, ни просьбами, ни молитвами не могла она уговорить слуг поехать за врачом. Она даже упала на колени перед кучером, но и тот отказался. У графини даже случился припадок – от горя она потеряла сознание и забилась в конвульсиях. Графиня Мэрта не знала меры ни в чем – ни в радости, ни в печали.
А жизнь Эббы была в опасности – у нее началось воспаление легких, надо принимать срочные меры, а врача нет.
За врачом поехал учитель. Поездка была смертельно опасной, но он поехал. Рискуя провалиться, ехал по вздувшемуся, с промоинами весеннему льду, прокладывал путь в сошедших лавинах. Ему приходилось вырубать во льду ступени для коня и помогать тому выбираться из топкой грязи. Поговаривали, что доктор согласился приехать только после того, как учитель пригрозил ему пистолетом.
Когда учитель привез доктора, графиня Мэрта бросилась ему в ноги.
– Бери все что хочешь! – лихорадочно бормотала она. – Бери мою дочь, мое имение, деньги – бери все!
У нее и вправду был безудержный темперамент.
– Вашу дочь, – только и сказал учитель. – Я беру вашу дочь.
Он так и сказал: я беру вашу дочь.
Повторив эти слова, Анна Шернхёк внезапно замолчала.
– А дальше-то что? Что дальше? – нетерпеливо спросила молодая графиня.
– А дальше нечего рассказывать… – промямлила Анна.
Анна Шернхёк была из тех несчастных, кто осужден всю жизнь прожить под гнетом собственных сомнений. Уже целую неделю она не находила себе места, а сейчас поняла, что и сама не знает, что хочет. Вся ее затея, все, что совсем недавно выглядело единственно правильным, оказалось несправедливым и даже подлым. Она горько жалела, что начала этот разговор.
– Мне кажется, ты меня разыгрываешь, Анна. Я же должна знать конец этой истории! Чем все кончилось?
– Я же говорю, особенно нечего рассказывать. Для Эббы Дона настал час смертельного поединка. Любовь восстала против любви, земля бросила вызов небесам.
Графиня рассказала Эббе про совершенный ради нее подвиг молодого учителя и добавила, что в качестве вознаграждения обещала ему ее руку.
Девушка уже была на пути к выздоровлению, она уже лежала не в постели, а на диване, одетой, но была все еще очень бледна и молчаливей, чем обычно.
Она с упреком подняла на мать свои карие глаза и спросила:
– Мама, ты собираешься отдать меня лишенному сана пастору? Человеку, потерявшему право служить Богу? За вора и попрошайку?
Графиня обомлела.
– Дитя мое, кто тебе это сказал? Я была уверена, что ты ничего не знаешь.
– Я случайно услышала разговор твоих гостей. В тот самый день, когда заболела.
– Но подумай сама: он спас твою жизнь!
– Я думаю о том, что он меня обманул. Он сам должен был все мне рассказать.
– Он говорит, что ты его любишь.
– Да, я любила его. Но я не могу любить человека, который меня обманул.
– Чем же он тебя обманул? Утаить что-то не значит обмануть.
– Тебе этого не понять, – прошептала Эбба и замолчала.
Ей вовсе не хотелось рассказывать матери о тысячелетнем Царстве Света ее мечты, мечты, которую ее любимый обещал ей помочь воплотить в жизнь.
– Эбба, если ты его любишь, ты не должна думать о том, кем он когда-то был. Важно, кто он сейчас, и важно, что ты его любишь. Он будет мужем графини Дона, богатым и могущественным. А богатым и могущественным легко прощают грехи молодости.
– Мне нет дела до грехов его молодости, мама. Беда в том, что он никогда не сможет быть тем, о ком я мечтала. И поэтому я не могу выйти за него замуж.
– Эбба! Ты, надеюсь, помнишь, что я дала ему слово?
Девушка побледнела еще сильнее, хотя, казалось, бледнеть уже некуда.
– Мама, если ты выдашь меня замуж за этого человека, ты разлучишь меня с Богом.
– Если я выдам тебя за него замуж, я сделаю тебя счастливой. Я в этом уверена. Ты будешь счастлива с этим человеком. Подумай сама, тебе уже удалось сделать из него чуть ли не святого. Ты думаешь, мне легко забыть, что он беден и презираем, а мы – древнего дворянского рода? Но я закрываю глаза! Я закрываю глаза, чтобы у тебя была счастливая возможность дать ему шанс на исправление! И у меня нет сомнений, что я поступаю правильно. Ты же знаешь, как я презираю предрассудки.
Скорее всего, она произнесла этот монолог потому, что терпеть не могла, когда ей возражают. Но вполне возможно, графиня верила в свои слова. Не так-то легко понять графиню Мэрту.
И с этими словами графиня повернулась и вышла из спальни.
Девушка долго неподвижно лежала на диване. В душе ее продолжалась смертельная схватка земной любви и любви небесной. Но победил в этой схватке принц ее детских фантазий. На западе разгорался многоцветный, пурпурный и бирюзовый, роскошный закат. И бедная девочка решила, что ее небесный возлюбленный подает ей знак. И поскольку мать ее уже приняла решение и у нее не будет возможности служить Ему так, как она мечтала всю свою недолгую жизнь, Эбба решила умереть. Что еще она могла сделать, если мать заставляет ее связать судьбу с человеком, которому никогда не суждено стать провозвестником доброго царя человечества?
Она подошла к окну и открыла его настежь. Сырые и зябкие сумерки заключили в свои смертельные объятия хрупкое, ослабленное болезнью тело.
Для нее не составило труда навлечь на себя смерть – болезнь, как и следовало ожидать, вернулась с удесятеренной силой.
– Никто, кроме меня, не знает, что она искала смерти. Я нашла ее у окна, Элизабет. Я слышала ее лихорадочный бред. Она очень привязалась ко мне в ее последние дни. И я видела, как она умирала. Снова был закат. Она протянула руки к полыхающему горизонту и умерла. Умерла с улыбкой, словно и в самом деле увидела, как раздвинулся багровый занавес и появился Он, царь земной и небесный, готовый принять ее в свои объятия. И именно мне она поручила передать тому, кого она любила, что Небесный Повелитель не позволил ей стать его женой. Но я не решилась. Я не решилась сказать ему, что он убил ее. Не решилась взвалить на его плечи эту чудовищную ношу. И конечно же он ее не убивал. Но он, тот, который ложью завоевал ее любовь, – разве он не убийца, Элизабет?
Графиня давным-давно перестала теребить подснежники и сидела с каменным лицом, боясь пропустить хоть слово. А при последних словах встала, и букетик подснежников свалился на пол.
– Теперь я знаю, Анна, что ты меня разыгрываешь. Какая же это старая история, если Эбба умерла пять лет назад? И ты еще была ее наперсницей! Тебя тоже старой не назовешь. Скажи же мне, кто был этот человек… этот учитель?
Анна Шернхёк внимательно посмотрела на молодую графиню и рассмеялась.
– Ты же хотела услышать любовную историю. Вот и услышала. Забеспокоилась и даже слезу пролила.
– Что ты хочешь сказать? Что ты все это выдумала?
– Конечно! Все это – сплошные фантазии.
– Ты злая.
– Что ж… может быть, может быть. Но и счастливой меня не назовешь. Знаешь, дамы, должно быть, уже проснулись и господа накурились своих трубок и вернулись в салон. Пойдем, пожалуй.
На пороге их остановил Йоста Берлинг – оказывается, он их разыскивал.
– Хочу испытать ваше терпение, – сказал он, смеясь, – помучаю минут десять. Вы должны послушать мое сочинение.
И рассказал, что ночью ему снились такие яркие сны, что он написал стихи. Его называют поэтом, но он до сегодняшнего дня не написал ни строчки, так что это всего-навсего прозвище. А сегодня ночью, то ли во сне, то ли наяву, начал писать. Но оказалось, наяву, потому что утром обнаружил у себя на столе целую поэму.
– Никогда бы не подумал, что способен на такое. Послушайте!